Страница 269 из 285
— Ная, нам нужно серьезно поговорить, — решился я, строго смотря жене глаза в глаза.
— Так мы и говорим, разве нет, — заволновалась Наина, почуяв женским чутьем неладное.
— Нам нужно развестись, — рубанул я с плеча.
Наина побледнела и прямо на глазах осунулась. Только, что улыбавшиеся глаза потухли, уголки губ опустились вниз.
— Зачем ты так со мной Боря? — дрожащим голосом спросила Наина, — почему, кто она?
— Какая она, — не сразу сообразил я, — нет никакой она, и не было никогда! Это все наша сволочная жизнь и наша Российская действительность.
— Ничего не понимаю, чем тогда я тебе не угодила? Не вписываюсь в твою жизнь или не соответствую твоему окружению? — повысила голос Наина.
— Что-то нас не туда занесло, — повинился я, — выслушай сперва. Через год выборы, мой рейтинг как кандидата в президенты на уровне статистической погрешности. Да и не потянуть мне президентство, здоровья не хватит. Чувствую — предел наступил. Устал я Наина, очень устал.
Я потоптался на любимых мозолях очень многих товарищей, скольким наступил на горло при воплощении мечт и грез, заменив голубые дали тюремными нарами, а кое-кому и лоб намазали зеленкой по утвержденному мной приговору. Мне припомнят все, взвалят на меня все грехи от Адама и Евы до сего дня, забросают камнями, вздернут на крест и распнут. Желательно, чтобы в этот момент ты и дочери были от меня подальше. Заранее надо озаботиться декларацией о ваших доходах и имуществе. А то еще и на улице останетесь. Без меня вам будет легче.
Лицо Наины покраснело от гнева.
— Ты… ты все сказал? Старый пердун! Пятьдесят лет вместе прожили худо-бедно и ты думаешь, что я такая, такая… — Наина запнулась подбирая эпитет, — значит вот как ты обо мне думаешь! Ты думаешь, что я с тобой за пайки и квартиры жила? Да пусть подавятся крохоборы! Ничего мне не надо.
Наина сгорбилась и разрыдалась, судорожно теребя полотенце перекинутое через плечо.
— Я… с тобой…. а ты, — сквозь слезы невнятно бурчала она, вытирая глаза полотенцем, — Зая, Зая а сам… Предатель!
— Прости Наина, я должен был тебя предупредить, ты обдумай все на свежую голову и поймешь, что я прав.
— Нет Боря! Ты не прав! Вместе, значит вместе — до конца. Каким бы он не был. Я не думаю, что будет все так плохо. Вон посмотри на Горбачева, цветех и пахнет и в ус не дует! А ты чем хуже? Я уверена, что ты дуешь на воду, боясь обжечься на молоке.
Я покачал отрицательно головой, не зная какие еще аргументы можно привести, чтобы переупрямить супругу. Это она еще не знает, что идея суда над собой любимым принадлежит именно мне.
— У меня руки по локоть в крови, а для Горбачева я гарант неприкосновенности. Так, что если меня посадят, он обязательно поселится в соседней камере. А на вас журналюги отыграются и правоохранители дотошно все косточки переберут. Пнуть старого, беззубого и бессильного льва это наша исконная русская традиция, особенно когда он уже огрызнуться не может. Тело из мавзолея выкинуть, памятник сковырнуть, на съезде или в печати вскрыть и заклеймить, али еще чего измыслить…
Наина упрямо поджала губы.
— И не мечтай Борис Николаевич! Никуда ты от меня не денешься. Вместе, значит вместе! До конца, каким бы он ни был.
***
Все таки своими демаршами — вывожу-не вывожу, я хорошо потрепал нервы немецкому канцлеру. Но раз подписал договор о выводе, то сам себе злобный Буратино. Увы придется сделать приличную мину при плохой игре, что ни говори, а выводим войска только мы.
Радует, что немецкому канцлеру все-таки пришлось отдариваться в счет недоплаченных репараций и ускорения вывода войск — строить совместные с нами предприятия машиностроения, продавать необходимые лицензии и технологи в счет будущих поставок нефти и газа, обустраивать на территории России военные городки, строить школы и детские сады до двухтысячного года.
Самое главное я раскрутил Коля на парад победы девятого мая девяносто пятого года, совмещенный с выводом последних частей Берлинского гарнизона.
Он конечно крутился как уж на сковородке, предлагал завершить вывод войск торжественным обедом, с приглашением руководства воинских частей и праздничным концертом в Берлинской филармонии. Но я стоял насмерть: "Либо мы уйдем с почетом, либо не уйдем никогда, вплоть до объявления войны".
От Здания Рейстага, мимо Бранденбургских ворот по Эберштрассе, далее по Лейпцигской улице, Фридрих штрассе, Ораниум штрассе, и далее одиннадцать километров, по основным центральным улицам Берлина, четыре тысячи солдат и офицеров, распевая военные залихватские песни, прошли торжественным маршем и замерли в парадных коробках напротив монумента воину освободителю в Трептов-парке.
"Едут, едут по Берлину наши казаки" — доносилось из луженых солдатских глоток первой коробки десантного батальона.
"Так пусть же красная, сжимает властно, свой штык мозолистой рукой", — нагнетали жару бойцы мотострелковой гвардейской дивизии, печатающие строевой шаг в ста метрах позади.
Заходя на площадь, парадные коробки выстраивались по правой стороне парка.
На временно сооруженной трибуне, напротив парадных расчетов, рядом со мной стояли Гельмут Коль с супругой, членыпарламента Германии и правительства России.
Коль победил на выборах федерального канцлера в девяносто четвертом году лишь чудом, только благодаря моему обещанию ускорить вывод на пять лет ранее оговоренного новым договором срока.
По всему периметру площади, на свободных местах за ограждением, толпились свезенные со всех близлежащих гарнизонов Германии гражданский персонал воинских частей, жены и дети офицеров и прапорщиков.
Справа от трибуны, на расставленных стульях, расположились доставленные спецрейсом из России ветераны войны, участники штурма Берлина, собранные со всего бывшего СССР. Сотня фронтовиков, в специально пошитой форме времен войны, с боевыми орденами и медалями на груди морально готовились к своему последнему параду в Берлине.
Если в моем прошлом Ельцин ускорил процесс и вывел последние части в июле девяносто четвертого года, чтобы подфартить другу Колю на выборах, то я повернул по другому, объявив что никого другого достойного не вижу на завершающем этапе вывода войск, что способствовало сокрушающей победе Гельмута Коля на выборах и его безмерной благодарности выразившейся в одобрении приобретения двадцати пяти процентов акций заводов "Опель" и "BMW".
В начале девяносто третьего я шепнул на ухо Колю о возможных проблемах со здоровьем его супруги, категорически не рекомендовав, если она заболеет гриппом, принимать при лечении пенициллин, ввиду возможного развития сильнейшей аллергии на свет. На вопрос откуда, я сказал оттуда и многозначительно показал глазами вверх. Не знаю последовал ли он моему совету или нет, но каждый раз встречаясь с канцлером я печенкой чувствовал его испытующий взгляд с готовыми сорваться с языка вопросами. Думаю все-таки последовал.
Я с гордостью смотрел на бравых российских солдат, косил взглядом на кислую физиономию Коля с супругой и радовался, что не будет того позора, как в моей истории, когда Ельцин ужравшись в хлам на немецком банкете в ознаменование вывода войск, отобрал палочки у барабанщика и пытался дирижировать немецким подзаборным оркестриком.[47] Выглядело это как издевательская насмешка над всем святым. Но сейчас было все прилично и торжественно.
Немцы участвовали в мероприятии только в виде принеси-подай и обеспечения комендантской службы. Коль пытался уговорить меня пригласить президента США Клинтона и премьера Великобритании Мейджора, и президентствующего последние дни Миттерана, но мой вопрос зачем на трибуне в честь завершения войны СССР и Германии нужны еще, недружественные России, представители нынешних оккупантов, смешался и согласился, что не фиг.
Руководил парадом первый заместитель министра обороны генерал-полковник Шумейко.
— К торжественному маршу! — донеслась из репродукторов команда руководителя парада. — "По батальонно! На одного линейного дистанции!"