Страница 225 из 285
— Германия наш союзник и партнер, и наши войска обеспечивают безопасность союзников по блоку НАТО.
— Вооот, видите, Россия тоже поняла в сорок пятом году, что лучшая оборона — это танки на аэродроме противника. СССР нет уже более года, поэтому позвольте спросить, против кого дружим, таким не слабым коллективом? И почему так упорно оспариваем позицию России о запрете расширения состава блока НАТО за счет стран Восточной Европы?
— Господин Ельцин! Мы не можем запретить любой стране обратиться, в случае необходимости, за защитой и военной помощью. Блок НАТО открытая организация для вступления.
"О как заговорил!"
— Господин Буш, — подхватил я тему, — две сотни лет цивилизованные страны несли свет демократии в дремучие леса России, встречая упорное сопротивление замшелых ретроградов. Но, увы, не задалось. Носители быстро кончались.
Я вот уже прямо сейчас начинаю сожалеть, что СССР вывел войска из стран Восточной Европы, большинство из которых или напрямую воевали на стороне Гитлера, или оказывали всестороннюю техническую и военную помощь Германии после оккупации. Фактически вся Европа воевала против СССР, даже французские добровольческие дивизии присутствовали. Я уверен, если бы не наши войска в Венгрии, Польше, Чехословакии, то границы НАТО уже проходили бы по Бресту. А России второй обороны Брестской крепости не надо, нам первой хватило за глаза! В таком ключе наши переговоры бессмысленны, также как и возобновление вывода войск!
Я замолчал и видя ступор "партнеров" внес предложение: — Давайте объявим перерыв, и вы обсудите между собой данный вопрос. У России это ключевая, принципиальная позиция для начала возобновления переговоров о выводе войск.
Вот так мы толкались и бодались по четырнадцать часов в сутки с небольшим перерывом на перекус.
Получив принципиальное, увы, устное согласие Буша на внесение изменений в Устав блока НАТО, о запрете его расширения на Восток, я выдвинул встречное предложение об оставлении в Германии контингента Российских войск в паритетном количестве американскому и французскому — пятьдесят тысяч человек. Я преследовал лишь одну цель — после длительных споров уступить, и пусть "партнеры" порадуются скромной победе. На самом деле практически оккупированная Германия сейчас это одно, а три дивизии, дислоцируемые на дальности пушечного выстрела, это только смазка для танковых траков бундесвера и смысла в оставлении контингента, кроме чисто политического не было.
После двух дней долгой и продолжительной борьбы я сдался, выторговав у немецкой стороны строительство двух автозаводов пятьдесят на пятьдесят в ближайшие три года. Сюда же вошла реконструкция Московского и Горьковского заводов в той же пропорции. В комплекте шла передача лицензий и технологий на производство современных коробок передач и двигателей от одного до шести литров в счет прощенных ГДР и недопоставленных ФРГ репараций. Чтобы мед был слаще и дегтя не ощущалось, я пообещал освобождение новых заводов от налогов на прибыль на двадцать пять лет, а реконструируемых на тот же срок, но только на объемы продукции, превышающие девяносто первый год.
Самая большая битва разразилась естественно за деньги. Мое основное требование было таково — вывод войск будет осуществляться по мере строительства в России гарнизонов со всей инфраструктурой: от казарм и боксов, полигонов и аэродромов, до школ и детских садов в новых местах дислокации. Денег мне не надо ни марки, я даже на оставляемую собственность в Германии претендовать не буду. Стройте сами, где скажем, по готовности войска выводим. Полякам и всяким Украинцам транзит пусть Германия оплачивает или договаривается, если не хочет, чтобы для вывода войск Россия проводила фронтовую операцию, аналогичную той, по которой войска оказались в Германии.
— Борис Николаевич! — с ярко выраженным негодованием включился в беседу Гельмут Коль, когда дошел вопрос до передаче территорий военных городков, полигонов и прочего имущества, — остается неурегулированным вопрос компенсации за экологический ущерб.
"Опять двадцать пять, не дошло до господина с первого раза".
Я ехидно ухмыльнулся и переглянулся с Примаковым.
— Евгений Максимович ваш ход.
— Примаков невозмутимо достал из портфеля увесистый том и звонко плюхнул его на стол.
Гельмут Коль вздрогнул и покосился на меня, резонно предполагая какую-то подлянку.
— Господин канцлер, — продолжил между тем свой бенефис Примаков, — вам знакома эта вещица? — И толкнул по столу в сторону Гельмута Коля небольшой металлический предмет.
Гельмут Коль с опаской взял в руки плоский алюминиевый диск и прочитал вслух: — J.E.B. — Infanterie-Ersatz-Bataillon. Это, — в глазах канцлера мелькнуло узнавание, — солдатский медальон?
— Все верно, — подтвердил Примаков, — мой помощник привез пятьсот девять Erke
Примаков передал две толстых пачки фотографий помощнику и кивком головы направил его для передачи немецкому канцлеру.
Гельмут Коль растрогался, — спасибо, это очень человечно, но… какое отношение имеет к теме нашей встречи?
— Самое прямое, дорогой Гельмут, — включился я, — посмотрите фотографии пристальнее.
Все лето и до поздней осени, пока ненастье не поставило крест на поисковой работе, сотни юношеских, студенческих поисковых отрядов работали в лесах и болотах Белоруссии, под Ленинградом и Севастополем, Волгоградом и Тулой, перелопачивая и просеивая тонны земли. Хорошо сохранившееся оружие, образцы вооружений и техники передавались в местные краеведческие музеи. Останки бойцов Красной Армии после опознания направляли по месту призыва, неопознанных, которых было более девяноста процентов, хоронили в братских могилах в населенных пунктах по месту нахождения. Останки солдат Вермахта хоронили в таких же братских могилах на общественных кладбищах.
Каждому поисковому отряду придавался штатный фотограф, задачей которого была съемка всего процесса поиска и захоронения.
Гельмут Коль взял в руки пачку фотографий двадцать на тридцать и, рассматривая по одной, откладывал в стороны сидящего рядом Буша.
Заплывшие линии окопов, перепаханные воронками взрывов. Разрушенные прямым попаданием блиндажи, скрученные в спираль адской силой стволы пушек, мертвый лес, укоризненно вздымающий в небеса обугленные стволы, заболоченные поля с проржавевшими, грозными табличками "Axtung Minen!", с нарисованным черепом и скрещенными под ним костями. Десятки костяков выложенные в ряд, пробитые каски немецких солдат, архивные снимки руин Твери, Чернигова, Орла, Новороссийска, Новгорода, Минска, Курска, Вязьмы.
Я монотонно пояснял, — своих мы подняли и перезахоронили более пяти тысяч, с площади не более десяти квадратных километров и такой работы нам еще лет на полста. Эти фотографии не архивные, а сделанные в этом году. К ним прилагается статистический отчет по уничтоженным заводам, городам и деревням, по вышедшим из сельскохозяйственного оборота землям, лугам и пашням, лесам опасным для жизни и здоровья даже сегодня. Слишком много еще в нашей земле смертоносного металла ждущего свою жертву. Нет в моей стране достаточно средств, устранить все последствия далекой войны сразу. Общая площадь потерь сельскохозяйственного земельного фонда превышает всю таковую, имеющуюся, в Германии. Примерная сумма ущерба — можно построить еще пару Германий, а репарации главным виновником до конца не выплачены. Как, ущерб экологический сравнивать будем?
За столом повисло тягостное молчание. Молчал немецкий канцлер трясущимися руками перекладывающий фотографии. Молчал президент США, смотря на растущую перед его глазами стопку преступлений германского вермахта.
Я откашлялся, продавил комок в горле в желудок и сказал: — Для моей страны вот это реальность, этот кошмар наяву, он не виден сразу, нужно выйти за околицу, или осознать, что вы не знали отца, у ваших детей никогда не было деда. До сих пор лучшее пожелание в любых тяжелых ситуациях в России — "лишь бы не было войны!"