Страница 218 из 285
Потапов выйдя к трибуне, о чем-то торжественно вещал, втолковывая учителям, какой чести они удостоены, предлагая искренне вывалить все свои проблемы на наши могучие плечи. А я любовался молодой учительницей, сидевшей в первом ряду. Стройная девушка, с пышными вьющимися волосами, веселым прищуром карих глаз, полными, чувственными губами, шушукалась с подружкой буряточкой, скашивая взгляд на директора школы, не видит ли? Такая лапочка…
"Что-то тебя не в ту степь потянуло тебя старый пень, на молодых засматриваешься", — попенял мне, как-то неуверенно, внутренний голос.
"Да я так — только полюбоваться, из любви к искусству".
С каждой минутой воображение дорисовывало зримый образ: волосы чуть длиннее, щечки не такие пухлые, интригующая улыбка…летящая порывистая походка, глаза…..
Я мысленно отключился от действительности. Заиграла тихая, мелодичная музыка и, на пределе слышимости, зазвучали знакомой хрипотцой слова еще ни кем не слышанной песни Евгения Кисилева:
"Пить с ней вино, лежать в её коленях головой,
Рассветы собирать с её ресниц,
….Звенеть от счастья тонкою струной,
Пьянеть от мысли, что она со мной".
Искрящие нежностью, любящие глаза, волшебный вкус полноватых губ, гладкая прохладная кожа, по которой так и хочется провести ладонью. Любимая, такая молодая, такая….Живая?
Я оперся руками о стол, порываясь вскочить, что-то делать…
"Сидеть! Куда намылился! Сидеть я сказал!", — одернул я себя и обессилено расслабился на месте, остановившись в последнюю секунду.
Виски сдавило тисками, прожитые когда-то годы именно моей жизни стремительно выплеснулись, прорвав плотину забвения. Мысли кружились, сталкивались, одно событие наслаивалось на другое, а перед внутренним взором стоял скромный памятник с фотографией и датами: Попова Марина 04.09.1968 г. — 28.05.2016 г., Зозуля Ксения 30.05.1989 г. — 28.05.2016 г..
Я впитывал взглядом каждую черточку знакомого лица, лица любимой женщины, вернее той, которой она станет через десять лет.
Эпизоды прошлой жизни, наших отношений, всплывали в памяти, разворачивались перед внутренним взором отдельными картинками, заставляя совесть трепыхаться в конвульсиях стыда.
— Ты меня не бросишь? — заглядывая мне в душу, спрашивала молодая женщина.
— Нет, любимая, что ты!
Я держу ее за руку, млея от прикосновения, растворяясь в нежности единения.
— Это тебе, — смутившись, Марина всунула мне в руку листок, — потом прочитаешь.
Два года спустя…
— Я… должен уехать. Меня переводят.
— Ты обещал….
Женщина падает в обморок, сползая по стене, стукнувшись головой о пол. Я подхватываю ее на руки и бережно укладываю на диван.
— Уходи!
— Родная, я не могу… оставить детей, больную жену!
— Прощай, я все равно буду счастлива, я буду счастлива, — затихая, повторяет она как заклинание снова и снова.
— Не ты первый, — прошептала она в отчаянии мне в спину, — не уходи, я не хочу… жить!
Последняя встреча — скомканное прощание.
Я со страхом смотрю на твои перебинтованные запястья рук, боясь спросить… боясь получить ответ.
Недопитая бутылка водки на столе, ты глушишь внутреннюю боль рюмка за рюмкой, я не знаю что сказать. Лихорадочный блеск глаз, торопливые, исступленные ласки.
Десять лет тоски, осознание непоправимой ошибки, ежедневного самоистязания за трусость и нерешительность.
Ожидание редких, случайных известий.
Вышла замуж — так тебе и надо идиот!
Свадьба дочери. Твои редкие фотографии на страничке Ксюхи в "Контакте", украдкой подсмотренные в "Контакте" своей дочери.
Авария, фотографии искореженных автомобилей в интернете, похороны, на которые я не смог попасть.
Почему? Как так, почему — ты?
Твой брат сказал, что ты жила еще минут двадцать.
Руки заледенели, сердце замерло от ужаса — осознавания, что ты испытала за эти минуты.
Я виноват! Ушел. Оставил. Не сберег…
Вторым фоном, вспоминалось все, что я с таким трудом выцарапывал из своей памяти почти целый год разрозненными эпизодами — разруха в стране, нищета, разгул преступности, распил предприятий, убыль населения, беспросветная тоска и бессилие, дефолты и кризисы, катастрофы, теракты и войны. И как закономерный итог для своей страны — оценка госсекретаря США в двух тысяча четырнадцатом году — страна бензоколонка, где шестьдесят-семьдесят процентов бюджета — доходы от продажи нефти и газа, да и остальной экспорт в основном сырье: лес, руда, металл.
Я сижу на кладбище в день твоего рождения.
"Здравствуй любимая, наконец, мы встретились".
В стеклянной вазе, возле надгробия, твои любимые лилии, в моих руках единственная память о тебе — сложенный тетрадный листок с истершимися краями и выцветшим текстом.
Бережно развернув ломкую на сгибах от старости бумагу, я вновь перечитываю навсегда врезавшиеся в память строки, не заслуженного мной, твоего подарка.
"Ложь с каждым днем, как наша, тяжелей
На дно меня, проклятая, все тянет.
Шагну к тебе — плечам моим больней.
Уходишь ты — и словно мир в тумане.
Чем взял меня ты? — Может быть теплом,
Словами, нежностью, молчанием, стихами.
Мы говорим все больше не о том,
Молчим о том, что дальше будет с нами.
Чужое я взяла — тебя краду,
Когда к руке тихонько прикасаюсь.
Мы встретимся, наверное, в аду,
Но я за воровство свое не каюсь.
Какую власть имеют надо мной
Твой взгляд, твои слова, прикосновенья?
Мне кажется порой, что под луной
Звучит одно твое сердцебиенье.
И не любовь, быть может, а тоска
Теперь так властно нами управляет.
Мы строим дом из мокрого песка.
А высохнет песок — и дом растает…
Не думать о тебе, что нищей быть,
Не слышать голоса… Не знать прикосновенья…
Как без тебя мне по земле ходить,
Боюсь не одиночества — смятенья?
Откуда эти крылья за спиной?
Трепещут, бьются… Может, это снится:
И два крыла, и небо надо мной?
И не взлететь… Как жаль, что я не птица.
А крылья эти белые — долой
На гвоздь повесить и забыть навечно!
Из круга рук я вырвусь и — домой,
Туда где время льется бесконечно.
Зачем теперь мне холод этих стен,
Биенье часов, их нетерпенье?
Мне тишина обещана в обмен
На твой уход и вечное забвенье.
Не думать о тебе — что нищей быть.
Не слышать голоса… Не знать прикосновенья….
Я научусь удерживать мгновенья —
Не уходи! — Я научусь любить.
Марина.
Ты научилась любить, но не научилась бороться за любовь. Ни слова упрека, ты все отдала в мои руки, а у меня не хватило духу.
— Я тебя никогда не забуду, — прошептал я леденеющими губами, в последнем усилии уцепившись взглядом за фотографию на памятнике.
Листок бумаги выпал из руки и подхваченный налетевшим ветром унесся ввысь.
— Я тебя…никогда….не увижу, — горевала душа, отлетая от тела.
"Вот и встретились родная", — про себя беседовал я с Мариной. Я — семидесятилетний старик и ты — цветущая, молодая, незнакомая, не моя.
Я сморгнул, наваждение постепенно отпускало. Она только зародыш той женщины, что я любил, это еще не она.
А ведь благодаря будущей тебе я получил вторую жизнь, хоть и такую неспокойную, напряженную, полную разочарований, но жизнь. А этот мир, возможно, получил мизерный шанс измениться. Может к лучшему, может, нет, но прежним он точно не будет.
Я! Вспомнил! Все! Теперь оторвемся по полной! Жаль только, что я попаданец не классический, какой-то попадаун вышел. Все нормальные попаданцы в поздний СССР сами в себя попадали, покоряли эстраду, двигали компьютерные технологии, учили жизни Андропова и Брежнева. Смаковали молодость и здоровье, заглядывались на девчат.
"Педофилы хреновы!" — позавидовал я им.
А мне плюшек практически не дали, возраст тот же, в котором коньки на кладбище откинул, да и попал так попал — не в себя, а в древнюю развалину, в уже развалившийся СССР. И что мне спасать и зачем вообще корячиться?