Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его

Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его

Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его

Я всё расскажу заранее,

Не будет в истории тайны:

Молнией-блицем — вспомню былое,

Доннером-громом — обратно верну.

Чем я не бог?

(Густав Меттлерштадский. «Слово о Мечиславе…»)

Пролог

Детство я помню смутно.

Выцветшие рисунки

На картах старой колдуньи:

Яркие вспышки событий

На блёклом сером картоне.

(Густав Меттлерштадский. «Слово о Мечиславе…»)

Змей принял встречный ветер, отряхнулся от речного песка, надулся сердитой жабой, расправил крылья, и, повинуясь человеку, устремился в небеса. Тверд, не в силах удерживать, отпустил хвост. Мечислав побежал, развернулся, почувствовав, как разматывающаяся нитка тянет вверх. Змей поднялся на высоту, где ветер — сильный, надёжный союзник — помогает обоим стать одним, единым, целым.

Твердимир запрокинул голову, восхищённо посмотрел на игрушку.

— Смотри, Меч! Он ныряет! Вправо-влево, как настоящий!

— Ага, ага! Видел ты настоящего! — Мечислав рассмеялся, чуть стравил нитку, игрушка успокоилась. Лишь хвост мотался из стороны в сторону, как у недовольной кошки. Казалось, ещё миг и змей начнёт бить себя по бокам.

— Ну, ну, спокойнее.

Меч ещё отпустил, шолковый червяк затих, повис в небе, набрав полные лёгкие майского ветра, крылья покачиваются, словно змей и правда парит.

— Красота! Совсем не то, что бумажный… — в глазах Твердимира заблестели восхищённые искорки, Мечислав сдержанно кивнул: не дело для княжича выказывать истинные чувства. Сам же в душе ликовал — подарок хинайских купцов к его десятилетию совсем не похож на их с братом самодельные бумажные поделки. Без липовой рамы, мешающей движению, сшитый из маленьких лоскутков легчайшей ткани, змей вёл себя в воздухе совсем как настоящий. Ну, если бы он существовал, настоящий.

***

Милана обошла песочный терем, придирчиво осмотрела со всех сторон. Остановилась у самой кромки реки и решительно ткнула пальцем:

— Вот! Сюда ещё башенку!

— Ладно! — Улада щедро зачерпнула двумя руками мокрого песка и в указанное место сквозь пальцы потекла жирная струйка. Наплывы быстро высыхали, создавая высокую, с широким основанием башенку. В три приёма она стала выше всех, построенных до этого. Милана даже успела испугаться — не рухнет ли? Но быстро взяла себя в руки — негоже правнучке старейшего боярина показывать страх при дочери кузнеца.

Улада будто почувствовала, склонила голову, успокоила по-детски серьёзно:

— Не бойся. Я ещё больше башни делала.

— Когда? — Милка упёрла руки в бока. Этой весной Ульке едва исполнилось четыре годика.

Подрушка нахмурилась, будто вспоминая слово.

— Ну… когда, это… до снега ещё.

— До снега?! — передразнила боярышня, сморщив носик. — До снега ты сама была ещё меньше! Улька-врулька, Улька-врулька!

Улада подпёрла левый локоть, нахмурилась, положила подбородок на ладонь, не замечая, как извазюкалась в песке. Поджав ноги под себя, молча смотрела на скачущую кругом Милку. Ну как ей сказать, что осенью она построила башню выше вот этого камня, а сейчас получилось даже ниже?

Удар в спину опрокинул Ульку лицом на терем, не успела даже выставить руки.

***

— Ты чего под ногами путаешься?

Мечислав сам перекувырнулся через девочку, теперь глядел на сжатую в кулак руку, с торчащей из неё нитью.

— Меч! Меч! Он в реку упал! Вытягивай, сматывай быстрее, он к иве поплыл!

Княжич дёрнул за нить, та не поддалась, мигом вскочил, начал перебирать, приближаясь к речке. По колено вбежал в воду, вытягивал, словно рыбак.

— Зацепился, Меч! Не дёргай, порвёшь! — Тверд вбежал в реку, начал помогать, но змей уже прочно схватился крыльями, обмотался вокруг ветвей, пробующих весеннюю воду, словно размышлял, искупаться или обождать третьей грозы.

В отчаянии Мечислав дёрнул нитку, послышался треск. На змее образовалась рваная рана. Тверд отдёрнул руки, повернулся к брату:

— Ну что ты делаешь?! Я бы доплыл! Там всего по-горлышко!

Мечислав бросил нить, оставил брату разбираться со змеем, зло пошел к девчонке, испортившей такой замечательный подарок.

Улька, едва поднявшаяся из песка и протирающая глаза, со страхом смотрела на княжича. Прижав ладони ко рту, Милана испуганно застыла, словно Северная Ведьма коснулась её своей клюкой.

— Вот… — Мечислав запнулся, думая, к кому обращается. — Вот, дать бы вам!

Руки тряслись, но отец запретил бить девочек еще, когда княжич был совсем маленький. А как не бить, если вот… змей?

Тверд уже освободил игрушку. Словно раненного щенка на вытянутых руках выносит изувеченное чудо хинайцев. Слёзы? Нет, просто вода, ответил взглядом брату. В глазах Мечислава защипало, парень быстро отвернулся от испуганных девочек. Змей умер, и день рождения испорчен.

***

— Не бойся, я за тебя заступлюсь. — Милка умывала заплаканное лицо дочери кузнеца. Прадед говорил, боярыня должна заботиться о слабых: они дают сильным хлеб и кров. А Улька такой терем сделала! Милана даже подумала закрыть собой девчушку, но княжич уже убежал. Да и что она могла сделать в свои шесть лет? Должна была! Запоздалый укол совести заставил отмыть младшую подругу, почистить её сарафан, обнять и попытаться успокоить. Улька ревела, словно сейчас сюда набегут все стражники княжьего терема и постегут крапивой. — Ну, не плачь, чего ты плачешь? Пошли. Завтра ещё один терем мне построишь. Пуще прежнего!

Маленькая холопушка послушно побрела за юной боярской правнучкой, вытирая кулачками слёзы вселенской обиды. За что он на неё так накричал? Он же сам толкнулся!

***

— Вот, дура! — отревевшись о загубленном змее, Мечислав начал злиться. — Ведь видела, что…

Мечислав вспомнил, что сам перекувырнулся через спину и понял — не видела. Поймал взгляд младшего брата и с благодарностью принял его решение не напоминать о том, кто во всём виноват. Тверд пожал плечами, махнул рукой.

— Ладно тебе. Может, зашьём как-нибудь.

С сомнением посмотрел на скомканного подмышкой змея, преувеличенно бодро добавил:

— А может быть, выпорем аккуратно и лоскутки новые пришьём!

— А! Пришьём… где шолк возьмёшь? У мамки с подола срежешь?

Тверд хихикнул, Мечислав понял, что ляпнул, рассмеялся: с них станется.

— Дай хоть посмотреть.

Братья разостлали змея на траве, начали осматривать повреждения. На удивление, дырочка оказалась совсем маленькой, если попросить ключницу — втайне от мамы, конечно — белошвейки запросто починят.

Аккуратно, чтобы дырка не бросалась в глаза, сложили игрушку, и ещё немного побурчав на дур, направились к показавшемуся из-за холма Кряжичу. Тонкая струйка оружных всадников лениво приближалась к воротам.

— Ой, смотри! Дядя Четвертак!

Крикнули одновременно и побежали со всех ног. Окажись змей на нитке, ну точно улетел бы к самому небу.

— Дядя Четвертак, Дядя Четвертак! Покатай на коне! Дядька!

Всадники остановились, передний тряхнул лопатистой бородой, посмотрел на племянников, расхохотался, свесился с седла, выставил руки, принял Мечислава.

— Здорово, племянничек! Э-эх! Твердушка, ступай на ногу, подниму и тебя. Ну, чего нового в вольном Кряжиче?

Тверд забрался по стремени, устроился рядом с потеснившимся братом, куль мешает, да — ничего. Мечислав опередил брата:

— Да вот, змея пускали на реке.

— Ишь, самого Змея? Ну и как? Чего так рано возвращаетесь?

— Порвался, — потупился Мечислав, — только мамке не говори, ладно? Мы мигом зашьём.

Четвертак обернулся к воинам, ткнул пальцем в серёдку неба:

— Понятно, богатыри? А, да какие вы богатыри… вот — богатыри! Самого Змея порвали!

— Порвали да застеснялись, — откликнулся кто-то из воинов.

Мечислав забеспокоился, поднял голову к дядьке.

— Только мамке не говори, ладно? Оно случайно так получилось.