Ангел-наблюдатель

Чтобы хоть немного отвлечься, я взялся просматривать подготовленные схемы несчастных случаев. К уже разработанным неприятностям на транспорте и в бытовых условиях (у людей уже столько электрических приборов везде понатыкано, что организовать мягкий удар током — плевое дело) мои ребята как раз подбросили новые — которые при занятиях спортом самым естественным образом возникнуть могут.

В любом тренажерном зале какая-нибудь железка на раз сорваться может. Очень, правда, рискованно — чуть промахнешься в прицельном лишении сознания, и без раздробленных костей не обойдется. Хорошо, что Игорь с Дарой не качаются.

А вот в единоборствах восточных возможностей немеряно. Чуть большее давление в нужном месте применить, в нежном захвате — и совершенно случайно требуемый результат без каких-либо внутренних повреждений. Жаль, что Игорь с Дарой такой борьбой не увлеклись.

Про всякие мотоциклы с горными лыжами вообще говорить не приходится. Там главное — мягкое столкновение устроить. Даже во время бега трусцой на стадионе споткнуться можно, оступиться — а тут камешек средних размеров и твердости прямо на дорожке, откуда только взялся. Интересно, Игорь с Дарой по утрам бегают? У людей это нынче модно.

И с плаваньем тоже — судорога где угодно может схватить, хоть и в бассейне. Там, кстати, и вытащат быстрее, и такая паника вокруг поднимется, что достигнутый эффект всегда подкорректировать можно. Игорь с Дарой, правда, на воде держатся отлично…

Я резко захлопнул открытую папку с последними разработками. Да что же они мне в голову постоянно лезут? Да еще и так ярко, во всех подробностях, словно каждый несчастный случай в замедленной съемке перед глазами разворачивается. Не могу. Ну, не могу я такое им планировать! Не могу спокойно, бесстрастно, хладнокровно детальные схемы аварии для них строить! Для других мелких почему-то получается — тех я толком ни разу и не видел. А для этих нет — сразу перед глазами бледные лица и обмякшие, бездыханные тела перед глазами встают. В любой из таких операций узких мест полно, что угодно не так может пойти. А если целители потом оплошают — у них ведь опыта с мелкими почти никакого?

Нет, нужно предотвращать. Как угодно. И однозначно с моего ведома. Основная нагрузка в сдерживании мелких на людей, конечно, ляжет, но когда они берутся поступать, как им угодно, тогда у нас не только целители сверхурочно работают. А Марина, боюсь, не просто в аварийный режим нас загонит — штаб ликвидации последствий стихийного бедствия создавать будем. Черт, придется-таки опять договариваться с собственным самолюбием. Да нет, какое там — за горло его брать и выходить с ней на связь.

Марина связалась со мной первой.

— Слушай, сможем завтра встретиться? — раздался вдруг у меня в голове ее непринужденный голос на третий день моих переговоров с уязвленной гордостью. — На том же месте?

— Ты не по всем пунктам в прошлый раз высказалась? — облегченно вздохнув, не удержался я все же от язвительного замечания. — На каком основании я буду у вас так часто появляться?

— Так я же тебе еще о прошлых успехах не отрапортовала, — насмешливо напомнила мне она. — Если недостаточно, я дополнительную вескую причину обеспечу.

Мне очень захотелось отправиться туда сразу же. Когда Марина начинает импровизировать, с ней лучше рядом находиться. Чтобы либо «Скорую» вовремя вызвать — нашу, естественно — либо вживую насладиться интригующим развитием событий. И чуть сгладить его чрезмерно режущие человеческие ухо и глаз последствия. Но тут я вспомнил, что заядлым небесным карьеристам положено выслуживаться двадцать четыре часа в сутки, а не бросаться, плюнув на все на свете, на первый же зов земных обитателей. И легкая заминка в разговоре, пока я раздумывал, под каким предлогом завтра на сегодня перенести, кстати пришлась — подержала ее в подвешенном состоянии, пока я не буркнул, словно нехотя, что постараюсь. Но ничего не обещаю.

На этот раз я нашел ее уже внутри этого бесноватого бара — видно, она поверила в нотку сомнения в моем голосе. Я постоял у входа, вертя головой во все стороны, но потом представил себе внештатников, запечатлевших эту сцену и ознакомивших с ней если не Высший Совет, так широкую общественность — и пулей нырнул во входную дверь.

Марину я заметил сразу — она устроилась у другого столика, тоже возле стены, но почти напротив двери — но через десяток минут засомневался и в зрении своем, и в слухе. Ее словно подменили. Она действительно сразу начала докладывать мне обо всем произошедшем за последние месяцы на фронте борьбы с человеческими злостными хулиганами, вымогателями и прочим преступным элементом, но при этом постоянно поднимала свою кружку с тем же пенистым напитком и мне давала знак сделать то же самое. Народа там в тот вечер было поменьше, что, впрочем, никак не сказалось на какофонии звуков, и рапортовала она мне прямо в ухо — у меня просто волосы зашевелились от ее дыхания. А когда она взяла меня под руку, прижалась к ней и стала после каждой фразы заглядывать мне в лицо, я и вовсе напрягся.

— Если ты грехи замаливаешь, — сказал я, наконец, осторожно отодвигая ее от себя, — то хотелось бы узнать, какие именно.

— Ничего я не замаливаю, — ответила она более привычным, отрывистым тоном, — я с тобой заигрываю. Если пристанут, скажешь, что у тебя со мной роман образовался, потому ты к нам и зачастил. Мог бы и подыграть, между прочим. Если хочешь, давай целоваться. Периодически. Для убедительности.

— Нет уж, — натянуто произнес я, подняв свою кружку к губам без ее команды, — для прикрытия я с тобой целоваться не буду.

— Только поэтому? — насмешливо фыркнула она. — Или Макса боишься?

— Об этом поговорим, когда ты полностью в наше распоряжение поступишь, — мечтательно усмехнулся я. — И с ним, и с тобой.

— А если я не захочу в ваше распоряжение? — с вызовом откинула она голову. — Ни в чье, ни в полное, ни в частичное?

— Я же сказал, тогда и поговорим, — прищурился я. — А сейчас рассказывай, зачем ты меня на самом деле сюда выдернула.

— Вот надо было так стараться, — проворчала она с досадой и чуть скосила глаза в сторону входа. — Если на самом деле, то выдернула тебя не я, мое дело — легенду обеспечивать.

Резко повернув голову в ту же сторону, я увидел, что к нашему столику торопливо направляется явно чувствующая себя не в своей тарелке Татьяна. У меня мороз по коже пошел.

— Вы что, обалдели обе? — зашипел я, и Марина с готовностью подставила ухо к моему рту. — Я же даже с вашими нашими контактов избегаю — как мне, в случае чего, встречу с ней объяснять?

— Никак, — повернула она ко мне довольное лицо. — Я ведь тебе сказала — ты ко мне на свидание пришел, а она случайно рядом оказалась. Вашим длинноносым кто угодно подтвердит, что у нас, — она умильно улыбнулась, — принято подойти к знакомым, коль уж столкнулись.

Ответить ей, особенно в отношении длинноносых, я не успел — к нам уже подошла Татьяна. Она села за наш столик, положив на него сумку, а на нее руки, и блеснула в мою сторону мимолетной улыбкой.

— Я знаю, что у нас мало времени, — спокойно, но уверенно заговорила она, — поэтому постараюсь как можно короче.

Я только кивнул — что мне еще оставалось делать? Бежать, что ли?

— В первую очередь я хотела бы извиниться перед тобой, — продолжила Татьяна. — За Марину и, в общем-то, за всех нас. — Марина, отвернувшись, издала какой-то невнятный звук. — Мы тебе очень благодарны, за все эти годы, и я, по крайней мере, вовсе не разделяю Маринину точку зрения на вас.

— Хотелось бы надеяться, — буркнул я, с опаской ожидая развития такой интриги.

— Я знаю, что вы действуете из лучших побуждений, — чуть подняла она руку, останавливая меня, — и стараетесь принести нам добро — так, как вы его понимаете. Но, по правде говоря, человечество в целом для вас — некая клубящаяся безликая масса, и вы даете себе труд разглядеть только тех из нас, которые вырываются из нее, как протуберанцы, и устремляются, сами того не ведая, в вашем направлении.