Страница 1 из 6

Минуты будничного счастья

Пикколо Франческо

Франческо Пикколо

Издательство CORPUS ®

Камилле

С некоторых пор я не выношу тех, с кем мне хоть чуточку скучно и из-за кого я могу потерять хоть секунду жизни.

Минутой далеко не будничного счастья стала для меня в минувшем году встреча с книгой прежде незнакомого мне писателя. Открытые наугад страницы – одна, другая, третья – призывали не останавливаться на них, а тот, кому они обязаны были жизнью, казалось, обращался ко мне с вопросом: неужели ты не переведешь мою книгу?

Ответом на его заочный немой вопрос является эта публикация.

Переводя «Минуты будничного счастья», я тщетно пытался определить жанр книги. Варианты (немногие) были, но все они упирались, как в стену, в булгаковские «Записки на манжетах» и в совсем уж неподходящие для итальянца астафьевские “Затеси”…

Варианты были, пока я не сказал себе: хватит. Пока не сказал себе, что это не роман, не повесть, не рассказы, не эссе. Житейские истории? Возможно, хотя применительно не ко всей книге. Заметы? Может быть, хотя тоже применительно не ко всем страницам этого необычного коллажа. Ну вот, а говорил себе: хватит. Конечно, это коллаж. Коллаж из воспоминаний, впечатлений, мыслей, поступков, разговоров. Своего рода мозаика, сочетающая разновеликие детали.

“Минуты будничного счастья” – не первая книга Франческо Пикколо. Расширению круга читателей его романов и рассказов способствует растущая известность автора как сценариста: по сценариям Пикколо и сценариям с его участием снято более десятка фильмов.

Евгений Солонович

На римских страницах газеты, в среду, а иногда и раньше, я вижу объявление о фильме, которого жду. Там написано: “с пятницы”. Я закрываю газету, довольный, что в пятницу начнется отсчет времени до того вечера – надеюсь, одного из ближайших, – когда мне удастся этот фильм посмотреть. Еще не знаю, где и когда. Но я его посмотрю.

Наступает пятница, потом суббота. О первом конце недели не может быть и речи. В противном случае праздник ожидания оказался бы чересчур коротким. К тому же в первые выходные на эту картину бегут все.

Я жду.

С начала следующей недели я каждый день изучаю кинотеатры, где идет фильм, и расписание сеансов. Важно, чтобы кинотеатр не только был близко к дому, но и чтобы мне нравился зал. Я прикидываю, как удобнее проехать туда, и предвкушаю, как, выйдя из кино, стрельну сигарету и буду потягивать ее с медленным удовольствием, вспоминая те или иные фразы героев картины. Я даже выбираю заранее место на тротуаре, где брошу окурок послекиношной сигареты. Думаю, что пойду один на шестичасовой сеанс или с кем-нибудь из друзей на восемь тридцать, а еще лучше выйти из дома после ужина и попросить друга подъехать к последнему сеансу, чуть раньше, чтобы немного погулять возле кинотеатра.

И жду. Жду. Говорю себе: пойду на следующей неделе.

Но вижу, как с каждой новой неделей меняются кинотеатры, где показывают фильм, как тает их число, и знаю, что начиная с ближайшего четверга начну бояться, что уже завтра его на экранах не будет. Но потом, на мое счастье, оказывается, что он еще идет – правда, в маленьком кинотеатрике на окраине, и если эта медленная агония не кончается, то лишь потому, что умирающий ждет меня. Теперь добраться до него, в такую даль, сложнее, да и трудно найти компанию – человека, который бы его не видел.

И тут у меня возникает соблазнительная лукавая мысль, и я мгновенно решаю во что бы то ни стало претворить ее в жизнь. Глупо, но это так.

Я на него не пойду.

Помаюсь еще один четверг, теперь уже последний, зная, что завтра картина исчезнет с экранов, обзвоню знакомых, скажу, что, наверно, стоит обязательно на нее сходить, ведь завтра последний день, но сам я, к сожалению, не выберусь, не получится, может быть, у кого-нибудь из них будет время.

В результате я его пропускаю, фильм, который непременно хотел посмотреть. Я ни в коем случае не должен был его пропускать и теперь пропускаю, с завтрашнего дня буду говорить, что я его пропустил, и при этом тяжело вздыхать. В пятницу я открываю газету и вижу, что он больше не идет. Все.

И, как это ни странно, вздыхаю с облегчением.

Ранним воскресным утром, когда в городе пусто и тихо и он прекрасен, я выхожу из дома побродить по улицам. И каждый раз встречаю их – двух или трех, а однажды встретил целых пять. Реже попадается одна. Но чтобы не встретить ни одной – такого не бывает.

Все они элегантно одеты, все на высоких каблуках, но наряд субботнего вечера не вяжется с размазанной косметикой на утренних, бледных после почти бессонной ночи лицах. В ушах, бывает, блестят серьги, на платьях или пальто – брошки.

Иногда случается пройти несколько кварталов, прежде чем я услышу стук каблуков или звук открывающейся двери подъезда, откуда выходит одна из них, досадливо щурясь от утреннего света.

Она провела ночь в чужой квартире и сейчас ищет в незнакомом районе бар, чтобы выпить по дороге домой капучино.

Сразу видно: она принадлежит вчерашнему дню и не имеет ни малейшего отношения к воскресному утру. Она красивая, очень красивая, бледная, растерянная, оглушенная усталостью. Обессиленная. Но под выражением потерянности, как под ковром, прячется намек на счастье. Я вхожу вслед за ней в бар, тоже беру капучино, стою чуть поодаль, но так, чтобы видеть ее; я не собираюсь с ней заговаривать, лишь смотрю, как она медленно крутит ложечку, уставившись в пустоту, зевая. Я наблюдаю за ней, пока она не направится к выходу, пока не застучат в тишине каблуки. Она открывает дверь бара и уходит, иной раз забыв заплатить. И только с этой минуты можно считать, что вчерашний вечер закончился.

Я захожу в обувной магазин, на витрине которого увидел понравившиеся мне туфли. Показываю на них продавщице, называю номер – сорок шестой. Она уходит и, вернувшись, говорит: к сожалению, вашего номера нет.

И обязательно добавляет: есть сорок первый.

И молча смотрит на меня – ждет моей реакции.

И я бы рад сказать, пусть хоть однажды: хорошо, возьму сорок первый.

Стук посуды, когда бармены швыряют ее в раковину.

Быстрые автоматические движения аптекарей, заворачивающих лекарства.

Заранее покупаю билет на поезд. Придя на вокзал, не сразу сажусь в вагон. Жду. Разглядываю журналы в киоске, покупаю в автомате бутылку воды. За две-три минуты до отправления поезда вхожу в вагон. И приближаюсь к своему месту с надеждой. Часто мне удается оценить обстановку. Если мое место свободно, кладу наверх чемодан и сажусь.

Разочарованный.

Потому что получаю удовольствие, когда обнаруживаю, что кто-то сидит на моем месте, молясь про себя, чтобы я не пришел.

Я знаю, что он то и дело смотрел на часы; знаю, что всякий раз, как кто-нибудь двигался по проходу в его сторону, он боялся, что идет человек, который предъявит билет на это место; знаю, что всякий раз, когда оказывалось, что опасность миновала, он с облегчением вздыхал – с облегчением и с надеждой. И знаю, что сейчас, когда поезд вот-вот тронется, он думает, что всех перехитрил.

В эту минуту появляюсь я. С неоспоримым правом заставить его освободить место.

Я, который еще несколько лет назад боялся найти свое место занятым, потому что мне было стыдно говорить, что это место мое, стыдно и неприятно. А теперь я, как последняя сволочь, делаю это с удовольствием.