Страница 23 из 32
Мы здесь, однако, упоминаем эту секту вот почему. С одной стороны, она явно имела прямое генетическое отношение к иудейскому милленаризму. Изгнание из своей среды всех прокаженных и калек сразу напоминает нам о кумранском тексте под названием «Война сынов света против сынов тьмы», где из лагерей сынов света как раз и изгоняются прокаженные и калеки и по очень уважительной причине. А именно – они ввергают войско в состояние ритуального осквернения, и к этим оскверненным войскам не могут спуститься ангелы, чтобы воевать с ними в одном боевом строю.
С другой стороны, история про Мать Жизни и ее сына Иисуса, спасающего девственницу, живо напоминает нам множество восточных культов, и прежде всего – культ богини Атаргатис, очень популярный в Эдессе, с ее умирающим и воскресающим женихом. Точно так же, как римское христианство переводило иудейский милленаризм на язык греческой культуры и философии, точно так же и кукиты были явной адаптацией этого же самого милленаризма к местной месопотамской почве.
Более того, мы можем назвать еще один, – куда менее экзотический, чем кукиты, и точно уж известный всем пример добрососедских отношений между иудейскими милленаристами и заграничными язычниками – и этот пример есть не что иное, как история о трех магах, навестивших в Вифлееме младенца Иисуса.
Подчеркнем, речь идет именно о магах. Несмотря на то что в Синодальном переводе языческие мудрецы, навестившие Иисуса, фигурируют как волхвы, в греческом оригинале Матфея они называются именно «маги» (μάγοι) (Мф. 2:1). Это слово в тогдашнем греческом обозначало или зороастрийцев, или вавилонских звездочетов.
С точки зрения позднейшей римской церкви все языческие боги были дьяволами. Очень трудно представить в Евангелиях легенду о жрецах Зевса или Аполлона, пришедших навестить младенца Иисуса. Мы не видим в Евангелиях ни единой притчи, в которой Иисус беседует со стоиком, или киником, или последователем Платона, – а такую притчу было несложно вписать, если бы перед евангелистом стояла задача легитимизации учения Христа, как, скажем, еврейского киника. А вот легенда о поклонявшихся Иисусу парфянских огнепоклонниках (или вавилонских звездочетах) в Новом Завете есть.
Очень вероятно, что эта легенда родилась за пределами Римской империи как пропагандистская притча, долженствующая подчеркнуть теплые и дружеские отношения между иудейскими милленаристами и их восточными покровителями. Эта притча также легитимизировала восточное отношение к звездам и астрологии. Гностик Бардесан, к примеру, был известный астролог и считал звезды и планеты подчиненными богу духами – в отличие от людей, у которых есть свобода воли. Иначе говоря, Барседан, так же как восточные мудрецы, навестившие Иисуса, был, с точки зрения грека, магом.
Итак, как ни удивительно, но фантастическая на первый взгляд картина обращения царей, которую рисуют нам написанные в Эдессе «Деяния Фомы», оказывается не так уж далека от действительности.
Эдесские цари, как и их адиабенские родственники и коллеги, действительно могли благоволить иудейскому милленаризму. «В основании легенды вполне могли лежать факты»{139}. Другое дело, что та разновидность иудаизма, которой покровительствовали правители Эдессы, имела довольно мало общего с будущей церковной ортодоксией.
Теология многоцветной одежды
Оставим ненадолго город Эдессу и вернемся к «Деяниям Фомы».
Мы уже отметили, что община «Деяний Фомы» кардинально отличается от протоортодоксов ритуалами. Но еще больше она отличается теологией.
Несмотря на то, что известные нам рукописи «Деяний» бесчисленное количество раз подвергались цензуре, несмотря на то, что их жгли, правили и снова жгли, – это отличие буквально бросается в глаза.
Иисус в «Деяниях Фомы» не умирал. Он пришел на землю не для того, чтобы смертью своей искупить первородный грех. Он пришел для того, чтобы дать людям знание.
Это знание о том, как познать Бога и стать Богом.
Это знание «О мире, который свыше, о Боге и ангелах, о стражах и святых, которые вкушают пищу бессмертных и пьют истинное вино, о одеянии, которое вечно и не старится, о вещах, которых не видело око, и о которых не слышало ухо, и которые не вошли в сердца грешников, о вещах, которые Бог приготовил тем, кто любят его»{140}.
Иисус «Деяний Фомы» – это «скрытая тайна, которая была открыта нам, тот, кто показал нам многие тайны»{141}. Он – тот, «кто незрим для очей нашего дела, но никогда не спрятан от духовных очей»{142}.
Мир для Иуды Фомы – это тюрьма, в которой бодрствуют только те, кто верят в Иисуса. Настоящая жизнь начинается после смерти на небесах, но святой, который не ест мяса, не пьет вина и воздерживается от секса, еще при жизни может сделать свое тело физическим вместилищем и храмом Христа.
Кроме этого Иуда Фома утверждает, что члены секты возносятся на небеса и становятся там ангелами. Они сбрасывают свою смертную одежду и обращаются в одежды славы, то есть в тела ангелов. Это учение об «одеянии, которое вечно и не старится», то есть об эфирном теле ангела, которое ждет праведника на небе, – есть центральная часть учения Фомы.
«Деяния Фомы» содержат в себе поразительный «Гимн Жемчужины» – изумительной красоты вставной текст. Очень вероятно, что текст этот был написан уже не раз упомянутым нами здесь Бардесаном – аристократом, великолепным стрелком из лука, товарищем детских игр, фаворитом царя Абгара VIII и магом.
«Гимн Жемчужины» – это возвышенный гностический текст о той самой душе, которая имеет небесного двойника, брата Христа, и которая забывает себя, упав с небес в плотскую грязь{143}.
Когда я был ребенком во дворце моего Отца, говорит «Гимн Жемчужины», и воспитывался в роскоши и богатстве, из Востока, из моей родной земли мои родители послали меня. Они совлекли с меня платье, расшитое драгоценными камнями и украшенное золотом, платье, которое они сотворили для меня, ибо любили меня, и они заключили Завет со мной, чтобы я не забыл своей родины, и послали меня в Египет за жемчужиной, которая покоится в море, обвитая ужасным драконом. И они сказали: когда ты добудешь жемчужину и возвратишься, ты опять «облечешься в свое драгоценное платье, и в тунику на нем, и вместе с братом твоим, второй нашей властью, станешь наследник нашего царства»{144}.
Но когда я пришел в Египет, – продолжает автор гимна, – я облачился в одежды египтян, чтобы не выглядеть чужаком, – и я попробовал их пищи, и я потерял память, «и забыл, что я царский сын, и я стал рабом их царю»{145}.
И я забыл о жемчужине, за которой отцы мои послали меня, и я ел их пищу, и пребывал в глубоком сне. И тогда родители мои написали мне:
«От отца твоего, Царя Царей, и матери, Царицы Востока, и брата твоего, второй нашей власти, нашему сыну в Египте – мир. Поднимись и проснись ото сна, и послушайся слов письма и вспомни, что ты сын царей, и вот, – ты под рабским ярмом. Вспомни о жемчужине, за которой ты послан в Египет. Вспомни роскошное твое одеяние и сверкающую тунику, которую ты наденешь и которой украсишься, когда имя твое будет написано в книге Жизни, и с братом твоим, нашим вторым царем, ты будешь в Нашем Царстве»{146}.
И сын Царя Царей прочитал письмо; и вспомнил свободу, и жемчужину, за которой он был послан в Египет, чтобы отобрать ее у дракона, и отобрал жемчужину, и вернулся домой, и совлек с себя грязное одеяние, и облачился в чудесную одежду, которую для него сшили родители.
139
J. B. Segal. Edessa. The Blessed City. Gorgias Press, 2001. P. 79.
140
The Acts of Thomas. 3, 36, 11.
141
The Acts of Thomas. 5, 47, 3.
142
The Acts of Thomas. 5, 53, 6.
143
Превосходный перевод «Гимна жемчужины» русский читатель может прочесть в «Многоценной жемчужине» проф. Сергея Аверинцева.
144
The Acts of Thomas. 9, 108, 14–15.
145
The Acts of Thomas. 9, 109, 33.
146
The Acts of Thomas. 9, 110, 41–48.