Планировщики

– Если читать книги, то жизнь твоя будет полна позора и страха. И что? Ты все равно намерен их читать?

Рэсэн не понял смысла этих слов и потому лишь растерянно смотрел на Енота. А что ему оставалось? Что это такое – жизнь, полная позора и страха? Разве способен восьмилетний ребенок понять, о какой жизни идет речь? Отличить, вкусная или невкусная еда на столе, или помнить, как из сэндвича вывалились колечки лука, пустяк, для стороннего взгляда ничего не значащий, но для тебя важное происшествие, – вот и все, что дано ребенку в этом возрасте. Поэтому слова Енота прозвучали для Рэсэна не как предложение выбора, а как угроза, а то и проклятие или заклинание. Словно обращение Всевышнего к Адаму и Еве: “Если вкусите плоды с этого запретного дерева, то будете изгнаны из рая. Так вы все равно их вкусите?” Рэсэну было страшно. Он не понимал, что означает этот выбор. Однако Енот все пристальнее смотрел на него, будто ждал ответа. Будешь есть яблоко или не будешь есть?

Наконец мальчик поднял голову и, сжав кулаки, спокойно и решительно сказал:

– Я буду читать. Верните мне мою книгу.

Енот долго не сводил глаз с восьмилетнего ребенка, который стоял перед ним, стиснув зубы и с трудом сдерживая слезы, а затем отдал мальчику книгу.

Рэсэн потребовал вернуть книгу не потому, что желание дочитать историю было столь уж сильным, и не потому, что ему захотелось переупрямить Енота. Просто его заинтриговала жизнь, полная позора и страха.

Только после того, как Енот ушел, Рэсэн скорчился в кресле-качалке и дал волю слезам. Он плакал и смотрел на лабиринт из стеллажей, снизу до самого потолка заставленных неизвестно по какому принципу отобранными книгами, годами собиравшими пыль, на дверь в кабинет Енота, где окно выходило на северо-восток, из-за чего в комнату рано пробиралась тьма и воздух там был всегда сухой. Рэсэн размышлял, почему новость о том, что он умеет читать, так разозлила Енота. Он не мог этого понять ни тогда, думая о человеке, большую часть своей жизни просидевшего в затхлом кабинете при библиотеке и читавшего, ни сейчас, пусть ему уже и тридцать один год. А восьмилетним ребенком он воспринял случившееся как подлость, сравнимую разве что с поступком человека, набившего карманы конфетами и пытающегося вытащить изо рта ближнего одну-единственную жалкую карамельку.

Старый скряга! Чтоб тебя понос до смерти пробрал!

Рэсэн послал Еноту проклятие и вытер остатки слез. А затем снова открыл книгу. Как он мог не открыть ее? Чтение стало для него уже не просто увлечением. Для восьмилетнего мальчика отныне это было нечто особенное, завоеванное право – через угрозы и проклятие грядущей жизни, полной позора и страха. Рэсэн принялся читать, как Парис, этот придурковатый правитель Трои, натягивает тетиву, а стрела, эта проклятая стрела, покинув лук, летит в его любимого героя Ахиллеса и вонзается точнехонько в пятку. Мальчик ожидал, что герой легко вытащит стрелу, помчится к Парису и пронзит копьем сердце врага, однако Ахиллес умирал, истекая кровью, на холме Гиссарлык, и Рэсэн, прочитав эти строки, задрожал всем телом. Случилось то, чего не должно было случиться. Разве возможно такое? Как может погибнуть сын Бога? Герой бессмертен, его нельзя убить ни копьем, ни стрелой, а он погибает, как последний дурак, от руки болвана Париса, а все из-за того, что не смог защитить свое единственно уязвимое место, размером-то меньше ладони. Рэсэн перечитывал и перечитывал сцену гибели Ахиллеса. Но предложения, в котором говорилось бы, что герой ожил, так и не обнаружил.

О небо! Ахиллес и в самом деле погиб от стрелы, пущенной придурковатым Парисом!

В полной растерянности сидел Рэсэн в кресле, пока тьма окончательно не накрыла библиотеку. У него не было сил ни закричать, ни даже пошевелиться. Деревянное кресло жалобно поскрипывало под ним. Стеллажи погрузились во мрак, на коленях сухими листьями шелестели страницы раскрытой книги. Достаточно было протянуть руку и нащупать выключатель, но Рэсэн и не подумал зажечь лампу. Он сидел в темноте и дрожал, точно малыш, которого швырнули в пещеру, кишащую всякими гадами. Какая нелепая смерть. Ахиллесу всего-то и нужно было закрыть левую ногу с единственным, но смертельно уязвимым местом на пятке, а он вместо этого напялил доспехи на тело, которому и защита-то не требовалась. Вот же безмозглый дурак! Даже восьмилетний ребенок додумался бы! Рэсэна потрясло, что Ахиллес не догадался защитить единственное свое уязвимое место, он не мог простить своему герою столь глупую смерть.

Он беззвучно плакал в темноте. В этой библиотеке на каждой странице каждой из бесчисленных книг, которые он прочтет когда-нибудь, живут люди, истинные герои, – и все эти смелые мужчины, и прекрасные женщины, и все, кто прошел через невзгоды, превозмог отчаяние и достиг своей цели, погибают от стрелы, пущенной каким-нибудь придурком, и только потому, что не смогли они защитить свое единственное крошечное уязвимое место. Рэсэну не верилось, что жизнь может быть настолько подлой. Пусть ты достиг высот, пусть твое тело бессмертно, пусть ты вершил великие дела, пусть, – но однажды жизнь повернет так, что из-за ничтожной ошибки ты исчезнешь с лица земли в один миг.

От ощущения недоверия к самой жизни Рэсэн поежился. Однажды и я попадусь в расставленные повсюду капканы несчастья, подумал он. Однажды несчастья навалятся на мою хрупкую жизнь и разрушат ее, и ко мне пристанет назойливый липкий страх, который будет невозможно содрать с себя. Рэсэн погружался в странную, причудливую уверенность, что как бы ни старался он держать все под контролем, как бы ни пытался не упустить ни единой мелочи, все равно однажды мир его развалится на куски. Печаль, скорбь и пустота качали его на своих волнах. Тем вечером Рэсэн долго-долго сидел в библиотеке. Слезы все текли по лицу, пока сон не сморил его прямо в кресле-качалке.

Крематорий для домашних животных

В последние дни хоть подыхай от безделья. Вообще нет никакой стоящей работы. Вот каждый день только собак и сжигаю, ничего другого не остается.

Мохнатый бросил на землю недокуренную сигарету. Он весил больше ста килограммов, поэтому брюки, когда он сидел на корточках, натянулись на толстом заде столь туго, что, казалось, вот-вот треснут по швам. Не ответив, Рэсэн вытащил из кармана рабочие перчатки и надел. Мохнатый распрямил массивное тело, отряхнул брюки.

– Говорю же, и сейчас встречаются недоумки, закапывающие труп в лесу. Совсем спятили, да? Ладно, приспичило убить человека, но отправить его на тот свет следует аккуратно, как подобает. Разве можно в наш век закапывать труп в лесу, а? Сейчас даже собаку в лесу не хоронят. Стоит экскаватору ковырнуть раз-другой, как из-под земли трупы так и лезут, один за другим, один за другим. Ничего святого не осталось, совсем ничего. Какой из тебя киллер, если ты пырнул кого-то ножом и был таков? Ты не киллер, а бандюган. К тому же нынче закопать труп в лесу не так-то и легко. Вон в прошлый раз парни из Инчхона поперлись на сопку с чемоданищем, так все разом и попались.

– Попались?

– А то. Если трое мужиков лезут на сопку с лопатами в руках, да еще тащат с собой огроменный чемодан, то ясно зачем. Что подумают деревенские, увидев их? Что недоумки в ночь-полночь удумали перевалить через сопку и пробраться на ту сторону границы? Совсем дурачье, да? Вот я и толкую: не закапывай труп в лесу, лучше обратись в крематорий Мохнатого. Безопасно, чистенько, да и окружающей среде никакого вреда нет. А вот поди ж ты: дела совсем не идут, хоть ты тресни.

Мохнатый, болтая, натянул перчатки. Он не умел держать рот закрытым. Но болтовня этого неповоротливого толстяка была сродни болтовне Винни-Пуха, раздражения она не вызывала. Наверное, потому, что Мохнатый и в остальном походил на этого мультяшного медведя. Или, наоборот, Пух походил на него. У Мохнатого свое предприятие – он сжигает убитых. Легальная сторона у его бизнеса тоже имеется – кремирует трупы домашних питомцев. Сует в печь дохлых кошек и собак. И тайком – мертвецов из людского рода. Интересно, почему у человека, сжигающего трупы, столь располагающее к себе лицо?