Страница 13 из 35
— Что это такое? — спросил юноша.
— Здесь живет богатый русский человек, — ответил Мый-Ли. — Он разводит на острове коней и оленей, промышляет рыболовством и охотой, а люди его на парусных баркасах доходят до самого Сахалина.
Ветер свежел, и барка быстро подвигалась по ветру в сторону берега, который все резче и яснее выступал из туманной дали, словно поднимаясь из-за волн и плывя навстречу разбойничьей барке.
Мый-Ли подвел свое судно к берегу, у которого высоко вздымались волны и носили на своих верхушках обломки деревьев и занесенные Бог весть откуда доски, бревна и бочки.
На берегу, на опушке леса, у высоких вязов стояла так часто встречающаяся в Уссурийской тайге фанза промыслового китайского охотника.
Когда юноша вышел на берег, из фанзы выбежали трое людей. Один из них шел впереди и, размахивая рукой, кричал:
— Здравствуй, Салис Швабе! Здравствуй, дорогой товарищ! Вот где суждено нам с тобой вновь встретиться!
Юноша, названный именем Салиса Швабе, побежал в сторону приветствующего его человека.
— Милый Вольф, как я рад! — говорил он, крепко пожимая руку капитана. — После того, как мы расстались с тобой в Калькутте, мне казалось, что я никогда больше не встречу тебя и что пути наши разошлись. Как я рад! Как я рад!
— Позволь представить тебе наших сотрудников, — сказал Вольф. — Один из них — инженер Мейергаммер, старший инженер известной конторы Родпеля, а другой — техник фирмы «Артиг и Вейс» — Фосс. Оба они, а с ними и я, поскольку я пригожусь, будем помогать тебе в работе, порученной тебе в здешних местах.
Все они вошли в фанзу. Двое китайских «боев» подали горячую похлебку и консервы, а затем принесли чай и печенье. После обеда между четырьмя людьми, собравшимися в уединенной лесной китайской фанзе, шло продолжительное и важное совещание. Они показывали какие-то записки, внимательно рассматривали карты и чертежи, спорили и делились друг с другом своими мыслями. Когда уже начало смеркаться, совещание окончилось.
Ночь здесь падает быстро. Не прошло еще и часа, как где-то высоко на небе загорелись звезды. Лес сделался черным и постепенно сливался с густым мраком, сползающим тяжелыми волнами с далеких гор к беспокойному, шумно плещущему морю.
— Пора! — сказал Салис Швабе.
Все встали и, выйдя из фанзы, пошли на берег моря, где зажгли большую кучу хвороста, сложенную у дуплистого засохшего вяза. Огонь быстро охватил сухой бурелом и тогда, когда костер пылал, языки его лизали сухой ствол дерева и ползли все выше и выше, пока не охватили верхушку дерева и пока оно не запылало гигантским факелом, бросающим багровые отблески на взволнованное море.
Четверо собравшихся у костра людей смотрели во мрак, плывущий по морю и, когда оттуда раздался далекий, едва слышный окрик, спокойно улыбнулись.
— Мый-Ли, — сказал Мейергаммер, — надежный человек. С ним наша фирма не раз получала разную контрабанду и даже такую, которую вовсе не пропускают пограничные дозоры, как динамит и пироксилин.
Через несколько минут к берегу подошла большая китайская лодка с тремя гребцами, из которых один стоял на корме и кормовым веслом не только помогал передним, но и управлял лодкой.
Когда лодка пристала к берегу, матросы стали вкатывать в нее сложенные в кустах у самого берега бочки и мешки, наполненные цементом. Несколько раз возвращалась лодка и всякий раз уходила к барке, нагруженная почти доверху цементом. Когда последние бочки были погружены, вместе с ними отправились на барку и европейцы.
Почти в полночь барка Мый-Ли, повернувшись носом к югу, пошла мимо острова Аскольда в Амурский залив.
Ночь была темная. Луны не было. По небу плыли облака и даже звезды редко выглядывали из-за них.
Над морем стоял какой-то шум. Плеск волн, их злобное шипение и гудение ветра в парусах барки сливались в один могучий говор моря.
В то время, когда барка пересекала залив Петра Великого, откуда-то издалека прямо на нее метнулся любопытный белый луч. Он не дошел до нее, но осветил верхушки волн, пошарил по морю и потух.
— Таможенники? — спросил Салис Швабе.
— Миноносец! — шепнул Мый-Ли и тотчас же отдал какое-то приказание.
С мягким шуршанием упали паруса, и китаец побежал на нос барки гасить горевший на высоком штоке сигнальный фонарь.
Когда вторично вспыхнул прожектор, то он не нащупал уже парусов и не мог найти среди волн мачт и глубоко сидевшую барку. Мый-Ли вел к югу свое судно и, пользуясь свежим фордевиндом, шел быстро.
В Амурском заливе, недалеко от урочища Славянки, Мый-Ли ввел свою барку в маленькую, скрытую со стороны моря и суши бухту. На берегах не было ни жилья, ни даже следов пребывания человека. Густые кусты поднимались выше в горы с растущим на них дубовым лесом. Днем барка стояла на якоре, и никто не появлялся на ее палубе, только дежурный матрос, тихо покачиваясь, пускал клубы табачного дыма и заунывно визгливым голосом выкрикивал слова песни. Но ночью картина менялась. Вся команда и четыре европейца были на палубе барки, которая выходила в море и бросала якорь немного правее красного пловучего буйка, обозначавшего фарватер, служивший для прохода всех больших пароходов по Амурскому заливу.
Привязавшись на длинном канате к бую и бросив два якоря, барка тихо покачивалась на волнах, а от нее отходила нагруженная доверху лодка с бочками и мешками цемента. В другой лодке сидели европейцы и следили за работой.
Работа же была несложная. По самой середине фарватера китайцы бросали в воду мешки с цементом и открытые бочки.
Падая на дно, цемент впитывал в себя воду и, постепенно затвердевая, превращался в твердый, как скала, камень. С каждым днем скала эта росла и, поднимаясь со дна все выше и выше, приближалась к поверхности моря. Работа длилась почти две недели. Наконец, Мейергаммер, производивший промеры, радостно улыбнулся и сказал:
— Довольно! Теперь, когда надо будет, достаточно десятка мешков, и посреди фарватера неожиданно появится подводный камень, который может причинить много хлопот и неприятностей всем тем, кто не знает о существовании его.
После этого разговора, в пустынной бухте барка Мый-Ли скрывалась и днем и ночью, очевидно, ожидая каких-то событий.
Сам Мый-Ли, европейцы и даже равнодушные китайцы, составлявшие команду барки, видимо, томились в бездействии. Они молча, с раздраженным видом, смотрели на воду и на прибрежные кусты, пили чай, курили и ходили вдоль борта, злобно сплевывая в воду.
— Однако! — сказал однажды Салис Швабе. — Это уж слишком! Ты не знаешь ли, Вольф, кто должен прибыть сюда для проверки наших работ?
— Не знаю! — ответил капитан. — Мне лично не удалось побывать в Японии перед тем, как встретиться с тобой. Я лишь послал пространное донесение с одним из приказчиков торгового дома «Артиг и Вейс» нашему послу в Токио, а уж он от себя, по предписанию из Берлина, должен был снестись с морским министерством Японии.
— Это становится неудобным! — в свою очередь заявили Мейергаммер и Фосс. — Хотя фирмы наши и осведомлены о нашей командировке и получили соответственное приказание от германского посла в Пекине, но государственные дела — одно, а дела фирмы — другое и тоже имеют большое значение, тем более, что они тесно связаны с делами германской агентуры на этой окраине.
— У меня, например, — продолжал Мейергаммер, — со дня на день должны начаться работы по постройке узкоколейной дороги в крепостном районе. Работами должен руководить я, и правительство поручило фирме Родпель очень внимательно наблюдать за ходом работ по этому подряду. Если же я не буду ко времени на работах, то ими станет руководить другое лицо, которое, конечно, не будет столь опытно в смысле наблюдательности, как я. Что ж делать?
Никто не мог ничего ответить на этот вполне, казалось, справедливый вопрос. Все думали почти то же. У всех были свои заботы и свои дела, и долгое молчание со стороны японского правительства раздражало и волновало Салиса Швабе, Вольфа и обоих инженеров.