Всадник времени

Старый, совершенно седой финский лингвист, которому тогда уже было за семьдесят, один из известнейших профессоров Хельсинкского университета, узнав о готовящейся поездке Маннергейма, разыскал его и пригласил. Как бы на напутственную беседу за чашкой чёрного кофе...

Маннергейму это было приятно. Он с удовольствием пришёл на беседу с учёным. И тот дал ему несколько конкретных полезных советов. Об исчезающих народах Азии, о представителях финно-угорской семьи языков, о мелких остатках исторических народностей, в прошлые века и тысячелетия растворившихся в Китае, в Азии...

— Даже несколько слов, неизвестных нам, если будут вами записаны, — это уже бесценная находка...

— Я постараюсь, Отто, постараюсь.

Сейчас, вспоминая с теплом в душе слова старого профессора, барон думал и о том, со сколькими людьми в малоизвестных, таинственных районах Азии, Китая ему доведётся встречаться, общаться, записывать эти беседы.

Ночевали в долине, куда спустились перед вечером. Бумага от начальника ошского гарнизона была принята местным поручиком с почтением. Каравану предоставили несколько юрт, и полковник, едва коснувшись подушки, заснул, как убитый.

А приснился ему огромный китайский дракон, с огненным языком и жёлто-зелёными чешуйчатыми крыльями. Дракон готовился напасть на нескольких китайских людей, впереди которых стояла очень красивая китаянка. Она, хоть и раскосая, но почему-то была похожа на его сестру Софью, которую он всегда любил и уважал. Как это бывает во сне, он оказался безоружен и вдруг увидел большую и старую фитильную пушку, заряжающуюся с дульной стороны при помощи банника. Он внезапно почему-то понял, что орудие заряжено и стал наводить его на дракона. Тот вертел зелёным хвостом и огненным языком и терял время. Но вот барон поджёг фитиль и поднёс его к запальнику пушки. Полковник увидел, как громыхнуло и полыхнуло огнём орудие... и проснулся.

Голова немного ныла. Наверное, от нелепого, дурацкого сна. В сны он не верил. Да и снились они редко. Уставая от перегрузок, а работал он всегда много, спал обычно крепко и без снов. А такая странность... вообще приснилась впервые. Хоть в сны и не верил, а подумал: к чему бы это?

Едва рассвело, как караван снова двинулся в путь, и ещё до полудня путешественники пришли в самое дальнее пограничное российское поселение — Иркештам.

Начальник местной пограничной стражи штаб-ротмистр, тридцатилетний, крепкий, с пышными усами, в ладно пригнанной форме с фуражкой набекрень, вежливо по-военному поздоровался с Маннергеймом.

— Здравия желаю... господин профессор! — Голос у пограничного офицера был зычным и звонким, и барону показалось, что он вот-вот гаркнет «Ваше высокоблагородие». Но он сказал «профессор», честь отдал и вытянулся. Видимо, начальник ошского гарнизона, беспокоясь о хорошем приёме полковника из столицы, всё-таки сообщил «по секрету» начальнику поста. Пожалуй, запечатанный пакет с нарочным послал. Никогда перед учёным профессором офицер не будет вытягиваться и отдавать честь, как полковнику.

— Здравствуйте, господин штаб-ротмистр! — Полковник пожал пограничнику руку — Барон Маннергейм.

— Здравия желаю, господин барон! — повторил офицер. — Очень приятно, штаб-ротмистр Монголов. Рад буду услужить.

— Благодарю.

Здесь же, рядом с дорогой, на поляне возле юрт пограничной стражи шла торговля. Казаки-пограничники разглядывали товары, но, пожалуй, не покупали. Одновременно с экспедицией пришёл небольшой караван из Китая. Десятка два верблюдов, груженных шелками, цветными войлоками, коврами. Чего только не было — и бязь, и сёдла, и ручные жернова. А также — посуда глиняная, красивая, глазированная и цветная, кинжалы, ружья кремниевые, фитильные, но и нарезные.

Всё это было разложено на траве, на тряпочных подстилках. Походный, временный базар выглядел красочно. Здесь же караванщики жарили на кострах мясо, ели сами, угощали казаков-пограничников. Знать, не первый раз здесь ходили.

Французы и те, кто пришёл с экспедицией из России, скучились у разложенных товаров и уже торговались.

Полковник, прогуливаясь вдоль «базара», разглядывал товар. Не для прогулки, а для понятия — что же везут в Россию? Что производят в Китае? Каковы цены?

Лю ходил рядом с бароном и, при необходимости, переводил. Хотя китайские купцы всё, что надо, понимали по-русски и отвечали:

— Сиколька нада? Адын? Сетыри? Ситоит алтыны!

Барон остановился. Его внимание привлёк матовый, тёмной стали кинжал, с полуаршинным клинком, рукоятью из слоновой кости, отделанной серебром. Издали было видно, что кинжал дорогой, редкой работы и сталь специальной закалки и заточки, как толедская. Полковник оружие любил и знал.

— Сколько стоит?

— А юани, рубели, ямыбо?[9] Если рубели, уважаемая господина кинязя, то один рубели! Очень корошая кинжала. Очень дорогая. Один рубели савсем малая денга на эта кинжала! Только для уважаемая господина кинязя!

Рубль за такой кинжал было совсем недорого. И барон купил его. Это был первый сувенир из Китая. Потом он их привезёт много...

Обед у фугуаня, районного мандарина, барону нравился. Поэтому когда приглашение было, он принимал жест вежливости и на обед являлся. Молодой китаец-нарочный все три дня пребывания Маннергейма в городе приглашение приносил — кусочек шёлка с иероглифом.

Он сидел за большим круглым столом для торжественных обедов, напротив пожилого и полного мандарина Ван Юня, одетого в расшитый драконами зелёный шёлковый халат, и ел курицу, запечённую в сахаре. Это было неожиданно, но вкусно.

...С Пеллиотом и его экспедицией барон с удовольствием расстался ещё в Кашгаре, около двух месяцев назад. Тогда Маннергейм пробыл около месяца в этом городе, знакомясь с обычаями, нравами и дожидаясь разрешения китайских властей для проезда через территорию Китая.

В Кашгаре пели муэдзины, и шли по улице буддийские монахи в жёлтых одеждах и бритые наголо. Возле домов стояли мулы, ослики и верблюды.

Полковник, не спеша, шёл по пыльной улице древнего города. Сложенные из тёсаного песчаника дома перемежались глиняными мазанками, с деревянными сараями и широкими дворами, где стояли животные, повозки, толпились люди в чалмах и халатах.

Покрытый густой коричневой шерстью, высокий двугорбый верблюд невозмутимо и внимательно смотрел на белого человека, на голову превышающего ростом всех суетящихся вокруг людей. Глаз у верблюда был большой, тёмный и блестящий. Он смотрел, не поворачивая головы, как бы одним глазом, очень презрительно искривив и выпятив нижнюю губу. Чудо природы с высокомерным выражением на морде. Однако может не есть и не пить неделями. Маннергейм даже улыбнулся этому удивительному животному.

Жареное мясо, навоз, верблюжий и конский дух, незнакомые растительные ароматы — всё это странным образом перемешалось в воздухе, создавая специфический запах Кашгара, старинного китайского города на перекрёстке дорог из России, Персии, Тибета, Монголии, Индии, с Запада и Востока.

Там же, в Кашгаре, ему дали китайское имя Ма-та-хан, что означало: «Лошадь, скачущая через облака». Дело в том, что первый слог фамилии барона иероглиф «Ма» — означает по-китайски «лошадь». С этого слога начинается уважительная форма имени многих дунганских[10] генералов. По обычаю китайцы добавляют ещё два слога, несущие приятную мысль. Имя Ма-та-хан вызывало у официальных лиц почтение и ускоряло оформление документов.

...Барон доел засахаренную жареную курицу, запил апельсиновым соком, обтёр руки короткой махровой салфеткой, смоченной в горячей воде, и приступил к следующему блюду.

Ван Юнь, сидящий напротив, улыбался и ел. Много и с удовольствием. Иногда он задавал вопросы через переводчика — малозначащие и односложные, и снова ел.

Но, порой, вопросы оказывались только на вид малозначащими.

— Как поживает ваша семья? С вами ли она сейчас? — Поскольку мандарин прекрасно знал, что «Ма-та-хан» путешествует один, то этот вопрос выглядел странным. А может, просто не подумал? Вряд ли...

9

Ямбо — киргизская монета того времени.

10

Этническая сино-тибетская ветвь в Северном Китае.