Страница 6 из 74
— Это лишь то немногое, что я мог сделать для ребёнка, — не поднимая глаз, произнёс Эдгар. — И не думал я, что ты, сама незаконнорождённая, станешь упрекать меня за это. Но, повторяю, между мной и Гитой Вейк всё кончено. Я не стану больше порочить эту гордую женщину, а когда слухи о нас улягутся, я постараюсь исправить причинённое зло и подыщу ей достойного мужа.
Хорошие речи. Но с какой болью всё было сказано!
— Ты всё ещё любишь её. Я знаю это... Я чувствую.
— Хвала Небесам, что хоть ревность ты способна ощущать.
Я передёрнула плечами:
— Ты мой муж, Эдгар, почему бы мне и не ревновать? И я настаиваю, чтобы ты прекратил всякие встречи с этой женщиной и её отродьем, прекратил...
— Это непомерное требование, — резко перебил Эдгар. — К тому же девочка Милдрэд — моё дитя, и я желаю знать, как она живёт, растёт. Но повторяю — я не стану изменять тебе с Гитой, не стану ни позорить её, ни заставлять тебя ревновать.
Я смотрела на него, ощущая, как растёт мой гнев.
— А теперь и ты послушай меня, Эдгар. Если я узнаю, что о вас пошли новые слухи, — а таковое вполне может случиться, пока люди будут знать о твоих наездах в фэны, — то клянусь тебе Господом Богом, Пресвятой Богородицей и всеми святыми заступниками нашими, твоей Гите не поздоровится.
— Бэртрада! — Эдгар даже подался вперёд. — Я готов считаться с тобой, но не переступай через край моего терпения.
Его терпения?!. Мне предлагают смириться с его свиданиями со шлюхой и отродьем, а он ещё смеет говорить о терпении!
— О, я знаю, что говорю! Сам дьявол тогда мне станет союзником, и я сама не ведаю, до чего доведёт меня чувство униженности.
Я почему-то задыхалась, как от бега. Меня душил гнев. И ещё я опасалась, что этот человек не уступит. Ибо меня саму напугали бездны, что таились во мне.
— Не забывай, Эдгар, что я дочь Генриха Боклерка, а он не устрашился даже ослепить и держать в подземелье родного брата!
Только его лежавшие на столешнице руки сжались в кулаки — больше Эдгар никак не выдал своего гнева. Смотрел на меня из-под свисающей на глаза длинной пряди. Но, когда он заговорил, голос его звучал спокойно:
— Если, жена, начнёшь меня пугать союзом с сатаной, то учти: я ещё не потерял связей с Орденом, а братья-тамплиеры знают, как принудить людей вновь вернуться к Богу.
И всё же за его спокойной интонацией я угадала грусть. А значит, он уступит. И я окончила — последнее слово должно было остаться за мной:
— Тогда, муж мой, не доводи нас обоих до этого.
Я вздрогнула, когда за ним громко хлопнула дверь.
И перевела дыхание. Похоже, я победила.
В первую ночь в Гронвуде Эдгар пришёл ко мне. Это было наше примирение. Всё было высказано ранее, оставался только супружеский долг. Мой муж выполнил его без обычной своей разнузданности, быстро и просто. Я могла быть даже довольна, если вообще можно быть довольной от этого.
— Роди мне сына, — попросил Эдгар перед тем, как заснуть. Понятно, для этого люди и совокупляются.
Наводнения в графстве стали причиной постоянной тревоги Эдгара. Больше всего его беспокоило то, что во многих местах море прорвало плотины, плодородные земли на огромных пространствах пропитались солью и стали непригодными для земледелия. Пройдёт не менее двух-трёх лет, пока там вновь можно будет заниматься хозяйством, а следовательно, надо что-то предпринять, дабы люди не впали в крайнюю нищету. Но какое ему дело до этих простолюдинов? Я не понимала этого, хотя пыталась посоветовать что-то разумное, ссылаясь на известные мне статьи свода законов. И порой случалось, что я удостаивалась похвалы супруга за проницательность и смекалку.
Когда миновала Пасха, к нашему двору прибыли посланцы от короля с новостями. Мы узнали, что моя сестра императрица Матильда месяц назад разродилась сыном мужского пола, нареченным в честь нашего августейшего родителя Генрихом. И король, как и намеревался ранее, требует, чтобы английская знать вторично присягнула наследнице трона. Вместе с новостями мы получили и повеление явиться в июле в Нортгемптон, дабы в числе прочих лордов ещё раз поклясться в верности моей сестре.
Самым важным для меня во всём этом было то, что я вновь окажусь в обществе самых именитых вельмож и дам, смогу ослепить многих блеском и богатством, которые приобрела, став графиней Норфолкской.
Весь июнь я посвятила подготовке к этой поездке — обдумывала наряды, подбирала свиту, мои женщины вышивали эмблемы, гербы, вымпелы. Мне постоянно приходилось советоваться с Эдгаром, и эти хлопоты сблизили нас. К тому же за это время он ни разу не посетил Гиту — я доподлинно это знала от Пенды, откровенничавшего с моей Кларой. Преданный пёс Эдгара по-настоящему привязался к моей потаскушке-фрейлине и не чаял в ней души, не прощая ей только блудни с каменщиком Саймоном.
В наших отношениях с Эдгаром воцарился мир. Я была покорна по ночам и даже стала привыкать к этой стороне супружеской жизни, но так и не забеременела. Ввиду этого я обещала мужу, что если не понесу ко времени нашего возвращения из Нортгемптона, то обязательно совершу паломничество в Уолсингем. Считалось, что Дева Мария Уолсингемская особо благоволит к бесплодным женщинам.
Бесплодие! Самый звук этого слова вызывал во мне содрогание. И какое бы отвращение я ни испытывала к деторождению, клеймо бесплодной жены — позор для женщины. Мне просто необходимо было родить мужу наследника. Сына. Уж тогда-то мой супруг не будет навязывать мне Адама, тем более перестанет вспоминать, что где-то в фэнленде у него имеется дочь. Ведь что такое дочь? Принято даже выражать сожаления семьям, где рождаются дочери. И я не понимала, отчего для Эдгара так много значит то, что саксонка родила ему подобное.
Наконец настал день отъезда в Нортгемптон. Не знаю, отчего король выбрал для созыва знати этот захудалый городишко. Может, потому, что сюда вела хорошая римская дорога, способствовавшая удобному подъезду, или потому, что Нортгемптон находился в центре английских земель и сюда должны были собраться вельможи со всех концов его королевства. И сколько же народу там было! Я не стану говорить ни о сразу подскочивших ценах на жильё, ни о стихийно возникшем там рынке. Скажу только, что мои надежды оправдались и наш приезд произвёл должное впечатление. К тому же мне было приятно встретиться с братьями Глочестером и Корнуоллом, с венценосным отцом. Даже этой клуше, королеве Аделизе, я была рада.
Эдгар снял для нас удобный дом у здания ратуши, стоявший бок о бок с домом, где расположились Стефан и Мод. Мод, только недавно родившая третьего ребёнка — дочь, наречённую Марией, — выглядела очень подурневшей и располневшей. Что, однако, не мешало Стефану окружать её нежностью и заботой. И ещё меня удивило, что эта чета привезла в Нортгемптон своего первенца Юстаса, которого ранее столь тщательно скрывали. Правда, на седьмом году жизни Юстас наконец заговорил, да так бойко, словно специально таился всё время, не желая ни с кем общаться. Однако, клянусь венцом терновым, я в жизни не видела более безобразного ребёнка — всего в коросте, сыпи, проплешинах. Поэтому, когда мы с Эдгаром навещали Стефана и Мод, я старалась долго не задерживаться и удалялась, едва в покой входило это маленькое чудовище. Которое к тому же так пялилось на меня.
Вообще-то на меня многие смотрели. И, тресни моя шнуровка, я никогда ещё не чувствовала себя такой красивой. А ведь мне было уже двадцать пять, в этом возрасте многие женщины, располневшие и обессиленные многочисленными родами, превращались если не в старух, то в солидных матрон, каким неприлично даже принимать участие в танцах. Я же была стройна и легка, как девушка, я одевалась в узкие блио по последней моде, и если кто и шептался за моей спиной, что за время супружества я не понесла от мужа, да ещё и прославилась частыми ссорами с ним, то говорили они это скорее из зависти. Ибо то, что я считалась красивейшей из прибывших в Нортгемптон леди, — бесспорно.
И только родитель сбил с меня спесь, призвав к себе и сурово отчитав за потворство смутьянам вроде Гуго Бигода, а ещё за то, что я не показала себя доброй женой — тем более, что сама настаивала на этом браке. И спросил, почему я до сих пор не беременна.