Страница 40 из 74
Странные вещи приходили мне в голову. Не взять ли одну из оставшихся плоскодонок и не начать ли преследовать беглецов? Женщина и раненый вряд ли успели уплыть далеко... Однако я отбросил эту мысль. Эдгар и та, что была с ним, совершенно обессилены. И не следует забывать о девчушке, которую я оставил с Моро.
Только теперь я и сам начал чувствовать усталость. Разом заныли все мышцы, рука под наручем налилась болью. Так оно обычно и бывает после горячки боя. До меня донеслись слова Эдгара — он обращался к своей женщине, а та вполголоса отвечала. Я всё ещё не мог заставить себя приблизиться к ним.
Наконец Эдгар оставил женщину.
— Кто бы вы ни были, сэр, — проговорил он, подойдя вплотную, — но до конца своих дней я буду молить за вас Господа и Его Пречистую Матерь!
Теперь я мог разглядеть его получше, и то, что предстало моим глазам, мне сильно не понравилось. Если в ближайшие час-два не доставить графа к лекарю, он попросту истечёт кровью.
— Нужно как можно быстрее убираться отсюда, — сказал я. — Вам необходима помощь. Как ваша дама, она в состоянии ехать?
Женщина услышала.
— Я... я смогу. Но...
Она умолкла, уставившись во мрак. И, кажется, я знал причину её колебаний.
— Вам обоим следует сесть в лодку, и я доставлю вас туда, куда вы укажете. Но я хотел бы выяснить кое-что ещё: маленькая девочка и рыцарь, который вёз её в лодке, пока не умер от раны в спине...
— Милдрэд жива? Где она? — в один голос вскричали оба.
— Всё в порядке. Её охраняет друг. Мне нужно несколько минут — и оба будут здесь.
Взяв одну из плоскодонок, я направился через озеро туда, где оставил Моро. На мой оклик конь ответил приглушённым ржанием. Девочка даже не проснулась, когда я укладывал её на носу лодки. Я оттолкнулся от берега, и Моро, отфыркиваясь и мотая головой, последовал за мной вплавь.
Так, спящим, я и передал дитя матери. А когда помогал женщине с ребёнком сесть в челнок, почувствовал, что её бьёт крупная дрожь. Впрочем, и Эдгар был совсем плох.
На берегу я велел Эдгару сесть в седло и, двигаясь берегом, указывать дорогу, а сам повёл лодку протокой. Как ни странно, Моро шёл под графом ровно и спокойно — видно, поняв, что седок знаком с арабскими лошадьми и не станет пользоваться хлыстом или шпорами.
Уже светало, когда показалась деревянная церковь с покосившейся колоколенкой на берегу заводи. Я причалил и вытащил лодку на берег, и тут же из дверей показался всклокоченный спросонок местный священник. Однако, приблизившись и разглядев, кого Бог принёс в такую рань, этот саксонский поп выругался так, что любой записной богохульник проглотил бы язык от зависти.
Не тратя времени на расспросы, он подхватил ребёнка и отвёл женщину в своё жилище, но вскоре вернулся, неся какие-то склянки, корпию, чистое полотно, и кивком велел нам следовать за ним в церковь. Усадив Эдгара на скамье у стены, он спросил — сумею ли я перевязать графа, и, когда я сказал, что опыт у меня имеется, снова ушёл, сославшись на то, что теперь должен оказать помощь леди Гите.
Так я узнал имя возлюбленной Эдгара. Имя его супруги мне было известно и прежде. Весть о женитьбе рыцаря Армстронга на дочери короля Бэртраде Нормандской дошла до самых дальних уголков Европы. Но, видно, самому графу пришлась по сердцу другая.
При свете масляной плошки я промыл многочисленные рубленые раны и ссадины на теле Эдгара и принялся шарить по углам в поисках паучьих тенёт. Те, кому приходилось сражаться на Востоке, знают — нет лучшего средства, чтобы рана не загноилась. И хотя многие раны сильно кровоточили, среди них не оказалось ни одной проникающей, которая могла бы оказаться роковой.
Тем временем раненого начало лихорадить. Его глаза помутились, на щеках выступили красные пятна.
— Вы крестоносец, сэр? — наконец обратился он ко мне. — Я слышал клич... И ещё мне кажется, что в прошлом мы встречались.
Я устало опустился на пол, снял шлем и отбросил капюшон. Волосы упали мне на глаза, и я нетерпеливо убрал их тыльной стороной ладони. А затем, не отвечая на вопрос графа, принялся расшнуровывать наруч.
При виде того, как потемнела и распухла рука у запястья, я присвистнул. Однако рука двигалась, и похоже, что я отделался сильным ушибом, кость цела.
Эдгар безмолвно наблюдал за мной, и я подумал — теперь уже не важно, узнает ли он меня. Если узнает, постарается поскорее выслать из графства. Долг и положение обязывают его к этому. Лучшее, что он сможет сделать, — не извещать гончих Генриха о моей особе.
Неожиданно граф склонился ко мне:
— Вы Ги д’Орнейль?
Я опустил веки.
— Под этим именем меня знали в Иерусалимском королевстве. Но во владениях короля Генриха я известен под другим.
Наши взгляды встретились. Пряди мокрых волос закрыли глаза Эдгара. И я ничего не мог в них прочесть. Внезапно он едва заметно улыбнулся и опустил руку на моё плечо:
— Храни тебя Господь, родич.
Ну, что он не поспешит меня выдавать, я уже мог надеяться.
Я спросил, что стало с моей сестрой, и Эдгар пробормотал, словно сквозь сон, что Риган — имя сестры он произносил на местный лад, — давным-давно уехала в Шропшир и стала монахиней. Это меня нисколько не удивило — Ригина и в молодые годы частенько поговаривала о том, что намерена удалиться от мирской суеты.
Но подробности я не стал выспрашивать — Эдгару было не до того. Вместо этого я сам поведал графу, как среди ночи обнаружил в фэнах лодку с плачущей малышкой и убедился, что её спутник мёртв.
Эдгар опустил голову и пробормотал, что велит разыскать тело этого рыцаря — его звали Ральф де Брийар — и похоронить по-христиански.
После этого повисло тягостное молчание. Граф словно пытался отгородиться от всего, что его окружало, чтобы остаться наедине со своей болью. Стоило ли тревожить его сейчас, да и какое мне дело до того, что ему и его возлюбленной довелось пережить?
Я не чувствовал себя вправе вмешиваться и в то же время помнил, что этот человек поддержал меня в ту пору, когда я находился, как мне казалось, на дне бездны. Только после этого я нашёл в себе силы начать жить заново. Судьба распорядилась так, что теперь — мой черёд.
Эдгар отвернулся к потемневшей стене, и до меня донеслось сдавленное рыдание.
— Сэр, — начал я, — думаю, сейчас самое время кое-что обсудить. Я говорю об этих людях в масках. У вас есть предположения, кто мог скрываться под личинами и чью волю они выполняли? Судя по виду — это наёмники, а значит, нападение было вовсе не случайным.
Я не должен дать ему погрузиться в отчаяние. Всё, что угодно, только не это.
После мучительной паузы Эдгар наконец заговорил. Действительно, в Норфолке несколько месяцев назад объявились злодеи, отличающиеся особой жестокостью. Их пытались схватить, готовили им западни, но — безрезультатно. А сегодня у него возникли кое-какие подозрения, впрочем ничем не подтверждённые. Эти мерзавцы называли одного из своих Хью, то есть Хьюго. А у графа имелся давний недруг, который носил это же имя, — некий Гуго Бигод.
— Не продолжайте, граф, мне известна эта история. Гуго Бигод был объявлен вами в Норфолке вне закона. Но его отец, стюард двора Генриха Боклерка, ухитрился вымолить прощение сыну. Если не ошибаюсь, в Саффолкшире у этой семьи обширные земельные владения.
— Верно. Но хлопотал за Бигода не столько его отец, сколько моя супруга. И теперь Бигод свободно живёт в соседнем графстве, хотя не смеет пересекать границу, ибо в подвластных мне землях всё ещё числится преступником. Этот человек злопамятен и мстителен, но вместе с тем не лишён здравого смысла, и я не думал, что он способен решиться... на столь безрассудные действия.
В его голосе больше не было слёз, теперь в нём звучал металл. И это было неплохо — гнев возвращает силы для борьбы. Но и замутняет разум. Поэтому я осторожно спросил, что намеревается предпринять Эдгар, если его подозрения оправдаются. Ведь Гуго Бигод — английский барон, и это нельзя сбрасывать со счетов. Но и открытый суд устроить невозможно, ибо тогда откроется всё, что произошло на острове.