Обрученный с удачей

— Так и я про то ж! — вступил в разговор третий. — Зачем Дэви Джонсу наши медяки? — он бросил на стол истёртый пенни. — Зачем, когда у него своего полно?

— Не понимаете вы, — вновь повысил голос бородач. — Он ведь не на деньги играет, а на дары. Поставишь, к примеру, на удачу в боях — будет тебе удача в боях! Захочешь, чтобы твой корабль не утонул, — и Дэви Джонс никогда не пустит твою скорлупку на дно, даже если она будет разваливаться на ходу и черви проедят её днище! Можешь попросить долгой жизни и молодости — получишь! Вечную жизнь, само собой, не даст — не в бесовских это силах. Но лет сто, а то и двести проживёшь молодым, почти не меняясь — если не убьют, само собой.

— Точно! — пробормотал кто-то. — Слыхал я от дядьки своего, что в Глазго на постоялом дворе кухарем служил. Остановился у них один тип, вроде моряк по виду, но при деньгах, этак лет тридцати. Утром приходит служанка его будить, а в кровати мёртвый старик лежит! Весь высохший как будто ему сто лет в обед! Только перстень на пальце, как у постояльца.

— Не знаю, — пробурчал Марк, — только я бы уж точно с чёртушкой Дэви играть бы не сел, не зря его молва зовёт «Большой Мерзавец Джонс»! Определённо смошенничает. Трудно, что ль, нечистой силе в кости честного моряка обмишулить?

— Нет, — вновь взял слово рассказчик. — Дэви Джонс честно играет: иначе какой азарт?

— Повстречать бы, — мечтательно произнёс какой-то молодой матрос. — Сыграл бы с ним лет на двести жизни...

— Да как сказать, — покачал головой Джерри, подёргав себя за бороду. — Выиграть-то можно многое, но вот твоя ставка всегда одна.

— Душа? — с испугом поднял брови молодой.

— Нет, — пожал плечами Джерри, — Дэви Джонс, видишь ли, нечисть старая, ещё со времён до Христа. У неё власти над душами крещёными нет. Что у Дэви Джонса, что там у Барона Субботы, или у тех индейских демонов, каким краснокожие молятся. А вот жизнь твою забрать может. Ставка у него — твоя голова. Если проиграешь, утащит он тебя на дно, утонешь, как крыса в бочке. Тогда из твоего черепа он себе чашу для пунша сделает, а из мослов — кости игральные выточит!

После этих слов компания примолкла, да и Кристоферу, в подобные вещи не очень верившему, тоже стало как-то не по себе...

Тем временем наверху шла беседа между Джоном и важным господином в жёлтом кафтане и расшитой серебром треуголке, больше всего напоминавшем эсквайра средней руки.

— Значит, говорите, мистер Джон Смит, — многозначительно ухмыльнулся Фрезер. — Ваш дядюшка случайно оказался постояльцем в моей... кхм, гостинице? Честно говоря, странная история: у такого почтенного, кхм, смею надеяться, джентльмена, вдруг обнаруживается дядя-испанец, да ещё — подозрительный пропойца и бродяга? Я прямо-таки не знаю что и думать!

— О, я и сам иногда не рад. Но что поделать, родню не выбирают! — нарочито громко вздохнул Джон. — Покойная сестра моей тётушки была столь неразумна в выборе жениха...

Тут он никоим образом не оскорбил память своей родни — ибо у тётушки капитана сестры не было — она была единственной девочкой из десятка детей, рождённых в семье.

— Не продолжайте, — вдруг подмигнул ему Фрезер. — Я, знаете ли, совсем не собираюсь выпытывать ваши семейные тайны. Хочу всего лишь указать, что, если я возьму и просто так отпущу вашего дядюшку, у меня могут быть неприятности. Я честный человек, мистер Смит, и моя репутация стоит дорого...

— Сколько? — осведомился корсар, сообразив, что настал момент, когда нужно ставить вопрос ребром.

Фрезер молча показал один палец.

— Это... десятков, сэр?

— Как вы могли подумать? — рассмеялся Фрезер. — Я что, продаю вам вола или старую клячу? Я продаю то что вам очень нужно: чтобы дядюшка вышел на свободу... Хотя... — он опять хитро усмехнулся... — Бывает, что наоборот: некоторые желают, чтобы кто-то из-под моей... кхм, опеки не вышел... Или вышел вперёд ногами. Кстати, если вам вдруг понадобится...

— Нет, благодарю... — саркастически усмехнулся Джон. — Возможно, в будущем. Значит — сотен?

Кивком головы тюремщик подтвердил догадку.

— Так по рукам?

— По рукам! Завтра днём приходите и забирайте старикашку... пардон — дядюшку, — рассмеялся Фрезер, скрепляя сделку рукопожатием. — И не забудьте принести то, о чём мы договорились!

«Мда... Остаётся надеяться, что старый хрыч стоит этих денег!» — думал Серебряный, спускаясь с лестницы.

На следующий день по распоряжению капитана они ввосьмером отправились в местную тюрьму забирать Диего.

По запущенным убогим улицам навстречу им шагали горожане. Среди них было много цветных — видимо, рабов, а может, и вольноотпущенников. Цвет их кожи различался — от антрацитно-чёрного у негров до янтарного и золотого у тех, в ком текла кровь белых и индейцев. Большинство было одето в такую же одежду, как у хозяев — разве что более старую, обтрёпанную. Правда, попалось несколько красивых женщин, что щеголяли нарядными платьями; видимо, любимиц господ. На проходивших мимо них моряков никто не обращал внимания.

Тюрьма размещалась тут, в форте, — одном из трёх, что должен был защищать Нассау. Однако строительство было завершено менее чем наполовину, и обращённая к суше сторона крепости отсутствовала. Имелся только фундамент, на котором встанут массивные стены.

На незаконченных стенах копошились несколько десятков рабочих, а во дворе лежали груды брёвен и коралловые глыбы, вырубленные, видимо, в бухте.

У одного из трёх входов — массивных окованных железом дверей — уже стоял и ждал их Джон Серебряный в компании какого-то типа, в котором Питер не без душевного трепета опознал надсмотрщика — по специфическому выражению лица и заткнутой за пояс плётке. Тут же стояла тележка, куда был впряжён старый осёл, коего под уздцы держал почти такой же старый негр.

Надсмотрщик, назвавшись мистером Фрезером, пригласил их войти.

...Изнутри городская тюрьма Нассау мало чем отличалась от подобного заведения в Порт-Ройяле. Те же тёмные узкие коридоры, та же вонь, по сравнению с которой аромат трюма корабля, пахнущего отнюдь не фиалками, кажется почти родным и уж точно терпимым. Те же крысы, перебегающие дорогу. Те же тюремщики, сами похожие на серых грызунов.

Они подошли к камере, в которой на охапке тростника лежал исхудалый старый человек в лохмотьях.

— Вот это и есть Диего Калека, — сообщил мистер Фрезер.

Повинуясь приказу Джона, четверо пиратов развернули принесённый с собой кусок парусины с прорезями для того, чтобы было удобнее держаться, и уложили тощего — в чём душа держалась? — узника на импровизированные носилки.

— Давайте, выносите поскорее, парни, — торопил их Фрезер. — Уж и не знаю, как дядюшкой такого важного джентльмена, как ваш капитан, мог оказаться паршивый испанский попрошайка, — хитро ухмыляясь, подмигивал он. — Но, уж как говорится, родных не выбирают.

Они погрузили носилки со слабо кряхтящим старцем на тележку с осликом и покатили в порт, причём Питер ежеминутно ожидал почему-то топота погони и приказов остановиться.

Осторожно подняли они старика на борт и внесли в кают-компанию. Питер впервые сумел толком разглядеть его.

Худой, как скелет, щёки впалые, морщинистая кожа. Глубокий рубец, начинавшийся от правого виска, идёт через всё лицо. В иссохшие мочки ушей продеты медные кольца серёг. Длинные жидкие космы седых, грязных нечёсаных волос, словно ореол, обрамляют лицо. Левой руки нет по локоть...

Над старцем захлопотал судовой врач, влил ему в рот какое-то питьё — и вскоре выцветшие глаза старого моряка обежали лица собравшихся и остановились на Питере. Вернее, на броши, украшавшей его камзол. Старик прошептал, шамкая, что-то вроде: «И ты здесь»?, и Питер даже хотел в смущении отступить в сторонку.

— И чего вам от меня нужно, парни? — осведомился он наконец. — Хотя... я догадываюсь. Старый Диего, может быть, сошёл с ума, но не дурак... Вам нужен...