Обрученный с удачей

Хаузер Бирд — матрос-голландец с военного фрегата, разбивший по пьяни голову старшине. Бежал, в Дюнкерке вынужден был завербоваться на пиратский корабль.

А их испанцы?..

Один — бывший каторжник Эрнандо, угодивший на галеры за то, что, будучи послушником, зарезал — мало не до смерти — отца-настоятеля. Конфликт, надо сказать, произошёл не из-за спора о тонкостях богословия, а на почве отнюдь не братской любви аббата к молоденьким монахам.

Родриго Иннезильо — корабельный плотник. Вот тоже судьба. Жил себе, честно служил королю на галеоне «Сантьяго-де-Куба», дослужился до старшего плотника — и думать не думал ни о каких корсарах. Да ваг в шторм рухнула на него бом-брам-стеньга. И ведь почти успел увернуться — так, вскользь по руке ударила. Но не было на корабле лекаря — экономили доны на лекарях, даже знахаря не было, костоправом на галеоне состоял сам Родриго. Ну кое-как наложили лубок — только срослась кость неправильно, и не смог больше бывший мастер держать рубанок и топор. Ну а раз так — иди на берег, гнить в канаве.

«Обручённый с удачей» подобрал его в Сан-Хуане, где он побирался у кабака, рассказывая свою печальную историю. Увидел его доктор Джонатан, да и вспомнил, что пару раз в бытность студиозусом исправлял такие переломы. А как раз тогда на «Обручённом» корабельного плотника прикончила приценившаяся к нему «жёлтая лихорадка».

Пираты — народ скорый на решения. Поставили оголодавшему калеке кружку рома, тот с непривычки сразу вырубился, а потому его потащили на борт — будто бы товарищи волокут пропившегося матроса. Ну а там доктор привязал бесчувственное тело к плотницкому верстаку, и плотницкой же киянкой перебил кость. После чего сложил всё как надо... Конечно, как до столкновения со стеньгой рука не стала, но работать Родриго смог не хуже, чем прежде, и всякий раз, завидев корабельного врача, низко кланялся...

А был ещё Жакоб-пастух. Жил себе не тужил недалеко от Марселя, пас коров, пока не явились алжирские корсары и не захватили его в плен, ни о чём не спрашивая. Побег, корабль, идущий в Вест-Индию, попытка «друзей» продать парня в рабство на плантации, драка, убитый «продавец», бегство и пираты...

А вот Джаспер Даффи, к примеру, пират потомственный. Он появился на свет на Мадагаскаре. Родителями его были туземка и пират Джим Даффи по прозвищу Гром, служивший под началом великого капитана Эвери. В двенадцатилетнем возрасте юный Джаспер покинул остров, упросив капитана проходившего мимо и завернувшего пополнить запасы пресной воды «купца» взять его с собой. С тех пор он кочевал с судна на судно, пока не попал в плен к корсарам и не принял решение вступить в их ряды, нарушив обет «не брать пример с отца», данный матушке.

Смешнее всего вышло с Кристофером Харвудом. Он был вполне себе честный потомственный моряк, отплавал уже с десяток лет на кораблях Московской компании, дослужился до боцмана и вполне мог бы стать помощником капитана — ибо был грамотен и знал — пусть и скверно, навигацию. Судьба, однако, поставила ему ловушку не где-то, а у себя дома, в доброй старой Англии.

После очередного плавания он отправился навестить семью сестры в соседний городок и, прогуливаясь с племянниками, стал свидетелем дикого происшествия: в мирно гуляющую толпу на полном скаку врезался отряд всадников, и во все стороны посыпались удары. Один из этих головорезов отстегнул стремянный ремень и принялся с размаху хлестать направо и налево концом с железной пряжкой — и случайно попал по голове племянницы Кристофера, маленькой Мэри.

Не помня себя, Харвуд, силой Господом не обиженный, выломал столбик от коновязи и размозжил череп негодяю так, что мозги брызнули в разные стороны... После чего подхватил плачущих племянников под мышку и был таков.

Каково же было ему узнать, что банда громил — не потерявшие ум разбойники с большой дороги, а люди местного депутата палаты общин, которую возглавляли священники и члены городского магистрата. Как раз намечались выборы, и «джентльмены» лишний раз напоминали простолюдинам, за кого голосовать[13]. Харвуда угораздило прибить местного дьякона и церковного старосту — преподобного Бирнса.

Само собой, не имея желания близко познакомиться с виселицей, Харвуд той же ночью бежал прочь, в Манчестере завербовался на идущий в Вест-Индию французский корабль и сошёл в Порт-о-Пренсе — уже зная, что ему нужно на Тортугу...

Каждый выбрал пиратство свободно, хотя это была свобода выбора между рабскими колодками, каторжным кайлом и палубой корсара. Ну или проще — между палубой и смертью. Что поделать, жизнь непредсказуема и полна неожиданностей. Никто из них не мог предвидеть, по какой дорожке придётся пойти. Но нельзя сказать, что выбравшие эту долю прогадали...

Как убедился уже Питер, порядки на какой-нибудь пиратской барке не шли ни в какое сравнение с обстановкой на военном корабле или торговом судне и были неизмеримо менее тягостными. Более сытная и разнообразная пища, отсутствие бессмысленных придирок, когда капитаны и офицеры изобретают ненужные дела для матросов, если вдруг увидят, что те отдыхают...

Да взять хоть костюмы. Конечно, на палубе и на парусах работали в одних штанах и драных сорочках. Если кто-нибудь из разбойников умирал во время плавания, его гардероб тут же распродавался с аукциона, и, собравшись у грот-мачты, все бурно спорили о ценах. Зато, схода на берег, разукрашенные, как павлины, они гордо вышагивали в своих великолепных нарядах по улицам городков и, за1уляв в трактирах, переманивали за свои столы портовых красоток, не оставляя никаких надежд местным франтам. Да разве мог простой матрос или даже капитан — такой, как отец Питера, — позволить себе щеголять в шёлковых рубахах, парчовых штанах, носить такие крупные бриллианты и роскошные перья на шляпах? Даже взойдя на плаху, пираты иногда, «блеснув» напоследок, разбрасывали толпе свои умопомрачительные одеяния — бриджи из малиновой тафты, дублеты с золотыми пуговицами и бархатные рубашки, разукрашенные кружевами.

Питер помнил своё изумление, когда обычно скромный капитан Джон сошёл на Тортуге с корабля. Это был шикарный господин в атласном камзоле ярко-алого цвета, богато расшитом золотыми цветами, и в шляпе с большим красным пером. На шее у него висели массивная цепь с бриллиантами и огромный алмазный крест. Композицию завершали два пистолета, заткнутые за пояс, и абордажная сабля на боку.

Знаменитый разбойник Робертс, которого часто вспоминал Харвуд, любил говорить: «Короткая, но весёлая жизнь — это моё правило». И, вступив на путь такой жизни, пираты, каждый на свой лад, пытались себя проявить...

На утро второй недели рейда, когда Блейк расхаживал вдоль борта, окрик с марса вырвал его из размышлений. Капитан подошёл к наветренному борту и стал всматриваться на юго-запад.

Питер пошёл за ним и остановился рядом. Несколько мгновений он думал, что глаза его подвели, глядя на грозную стену, поднимавшуюся от горизонта до неба: туча неслась на них со скоростью лавины в тёмном ущелье.

— Идёт буря... Свистать всех наверх!

На корабле начался аврал: все сворачивали паруса и разворачивали корабль, чтобы нос смотрел в бурю.

Ветер налетел так быстро, что экипаж не успел выбрать шкоты бом-брам-стеньги и кливера. Буря накинулась на «Обручённый с удачей», ревя от ярости, и наклонила корабль так, что зелёная вода залила палубу по пояс человеку. Поток подхватил Питера и мог бы унести за борт, если бы тот не успел ухватиться за снасти. Воздух так заполнился белой пеной, что Питеру показалось, что он тонет, хотя его лицо было выше воды. Его ослеплял белый туман.

Бом-брам-стеньга и кливер лопнули, и на полминуты корабль наполовину погрузился в воду. Море ворвалось в открытые люки, а снизу слышались грохот и треск: груз сместился, и некоторые переборки не выдержали. Грузно накренившись под тяжестью попавшей в трюм воды, «Обручённый с удачей» потерял всякое управление, его понесло ветром.

13

Подобные сцены были обычными для «выборного процесса» в Англии даже в начале XIX века — аналогичная история описана в дневниках Чарльза Диккенса.