Страница 23 из 64
Утром на Пасху, вытащив воду из колодца и неся её коровам, хозяйки в Юрьевке ставили ведро перед дверьми хлева и «смотрели Зарю в воде». Если вода была красной (от Зари), то и «лето будет красное!» Если Заря была бледной, то и «хлеба будет бедно». Это, конечно, отзвук древних гаданий на Велик-День, когда-то производимых Предками.
«На Пасхе и воробей радуется», говорит пословица, перенося человеческую радость на природу. В Антоновке старики смотрели на Зарю после Заутрени и говорили: «Смотри, как светится Сион!» Они видели в небе Град Невидимый, отчасти как бы Китеж. Град тот «мог увидеть праведный человек, исполнявший предписания церкви, посты и веровавший в Христа по-настояшему не только сердцем, но и “своими делами”». Крестясь, говорили: «Слава Тебе, Господи, уподобил нас!» («уподобил» — сподобил). В этом надо видеть осуществление в человеке «Образа и Подобия Божия», по Священному Писанию (Библия, Бытие). Уподобление Богу-Отцу было в «старых людях» настоятельной идеей, потребностью к старости, особенно к глубокой старости стать подобным Богу, не грешить, каяться в прошлых грехах, молиться и просить Бога о прощении, чтобы «земля не держала, когда придёт смерть», то есть чтобы не мучиться в агонии и чтобы не говорили: «Умирает, да не может: земля его держит!»
В таких случаях в Юрьевке и в Антоновке старший сын шёл на чердак, открывал слуховое окошко и кричал: «Гей! Иван, иди сюда! Иван, иди сюда!» Умиравший приподнимался и слушал: «Зовёт!», добавляя: «Отец на Тот Свет зовёт!», и обычно ему становилось легче и он «представлялся Богу». Умереть-«представиться» — выражение южнорусских крестьян, имело значение «представления перед Лицом Судьи Вечного».
Умерший же на Пасху, которого хоронили при пении «Христос Воскресе», считался особенно заслужившим в глазах Бога, а потому верили, что он «пошёл прямо на Небо», и все, кто хоронил отца и мать на Пасху, были радостны. Плакать было строжайше запрещено! Даже лица у близких, хоронящих любимого покойника, были светлы. О таком умершем говорили: «Сподобил его Бог! Умер на Первый День после разговения».
«Говеть» — не есть «говяда», а «разговение» — употребление «говяда» (коровы или быка) в пищу. Первый кусок мясной пищи, принятой кем-либо, обозначает разговение, а последний, перед постом — «заговение». «Заговеть», таким образом, означает перестать есть мясо.
Празднование Пасхи, как мы уже сказали, продолжалось всю Святую Неделю вплоть до Радоницы, или Фомина Воскресенья. Уже в Святую Субботу шли приготовления к этому дню. Варили свежие яйца, красили их, пекли куличи, как на Пасху. Утром несли на могилки, раскладывали скатерти, устраивали на них тарелки, блюда с яствами, приготовляли вино, мёд, иногда просто разведённый водой. Каждый старался по силе возможностей. После обедни и молебнов шли крестным ходом на кладбище, где священник кропил святой водой яства, и затем начиналось «христосование» с родными усопшими. «Христос воскресе, батя с мамой! — говорил мужик или баба. — Довёл Господь и до радостного дня дожить. Приглашаемо вас до яств наших! Дай Вам Бог добра на Том Свете, чтобы вы не печалились!» В это время шли с хоругвями мимо участники крестного хода и пели Пасхальные песнопения: «Христос воскресе из мёртвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав!» А мужик или баба говорили своё: «Вот, в прошлом году бычка продали. Хороший был бычок, выгодно продали... А Коська в этом месяце захромал, копыто больное... Вы уж помогите, помолитесь за нас, чтобы всё дома добре шло! А Настя наша скоро замуж выходить будет. Посватался к ней Никита, Марьин сын. Ну, да вы с Марьей в хороших отношениях были, знаете, что сына воспитала, как надо. Непьющий он, мать уважает, стариков почитает, работящий парень. Что ж, работать надо везде, а Марья будет неплохой свекрухой, да и она Настю любит... А так у нас всё хорошо по хозяйству, куры плодятся, яйца несут, и земля, сами знаете, когда на ней трудиться, родит, как надо. Овсы в этом году, ячменя, рожь очень хорошие, просо тоже взошло, кукуруза будет, как надо... В прошлом году баштан наш был у дороги, да все мальчишки арбузы воровали, так теперь он возле кургана. Там спокойнее. Да и старого Никиту наняли, сторожить будет за пять мешков зерна да за мешок проса, гречки, а после сбора, что на баштане останется, всё ему, да и кормить будем, а он человек добрый и за огурцами присмотрит. Осенью ему тоже дадим баклажку подсолнечного масла. Бельё ему стирать будем. Он уже и курень стал строить. Соломы ему для топлива привезли, а и курень тоже соломой обложить надо. Бочку старую, ту что, помните, зелёная при вас была, ну, да теперь полиняла, так мы ему отвезли. Придётся в ней воду держать. А воду привозить будем утром, как на поле будем выряжаться...» Все дела рассказывали родителям крестьяне, будто они тут же, с ними, на могилке, за тарелкой сидели. А на тарелку эту всего было положено: и кулича, и три яичка в знак Троицы, и кусок творожной снеди с мёдом, и стакан за стаканом выливался на могилку со словами: «Пейте, батя с мамой! Рады мы, что и вам радостную весть про Велик-День принесли! Наверное, слышите, поют “Христос воскрес” и трезвонят в церкви? Так это же Радоница...»
Такой разговор слышен между могилок. Одни говорят вполголоса, другие наголос, третьи, впадая в экстаз, плачут, но это слёзы радости, а не горя! Люди «на Радоницу все радуются!» Тёплый день, ясное солнце, голубое небо, запах трав, ладана и аромат цветов наполняют душу и сердце людей. Они «на беседе с Родичами». Кажется, сидят они все — и живые, и мёртвые — на могилках и говорят друг с другом. Живые рассказывают про живое, про труды, заботы, счастье, несчастье, а усопшие Родичи покачивают головами, думая про себя: «Так, так, брате мой! Помню, вот так мыкался и я на земле, да вот заснул до Страшного Суда и живу на Том Свете. А помню, как я работал, как старался и как все ни к чему. Пришла смерть с косой и встала у ног моих... Ушёл я! И вот теперь слушаю речи ваши и понимаю их. Близки они мне. Сам я жил такой же жизнью, как и вы, сам страдал. Из двух слов понимаю все...»
Сидит старая-престарая старуха на могилке. Девяносто лет ей сроду. Уже и родных никого на свете не осталось, все поумерли, а она всё живёт. Держат её уже совсем чужие люди, но почитают, ухаживают за ней. Старуха! Древняя старуха! Надо её кормить. Один год у одного мужика, другой у другого, как староста прикажет. Сидит она на могилке, жуёт беззубым ртом, шепчет: «А какой же ты у меня был, Васенька! Какие кудельки у тебя золотые были, щёчки розовые, и как смеялся ты звонко, прибегая в хату, крича: «Мама, мама! Во-о-от такого большого мотыля видел...» И прибрал тебя Господь к себе ещё ангелочком. Помер ты у меня на третьем году. А теперь, вот, сижу, старая да беззубая, и всё смерти милой не дождусь. Попроси у Господа, чтобы мне смерть послал! Устала я жить у чужих людей. Они и хорошие, и старую меня доглядают, но... зажилась я и всё!»
Другая на могилке матери сидит, всё про сына вспоминает: «Был он красавцем, а как пошёл на службу и попал на войну. Убили его турки! Где и могилка-то его? А вы, мама, уж позвольте мне на вашей могилке внука вашего вспомнить, а моего Ванечку! Такой был добрый да весёлый...» Скорбь материнская не знает времени, не знает излечения! Но не лютует душа матери в такой день: она радуется, что может поговорить с Родичами, рассказать им тугу свою. Радуется, что слышат её мёртвые, слышат и понимают.
Радоница — день радостного поминовения! Радостное оно, потому что в этот день смерти нет, есть она в другие дни, но на Радоницу её нет. Это не Тризна Братская прошлых дней, это — ведийская беседа с Питри! Они святы, ибо слились с Божеством. Они ушли давно-предавно, и «души их сверкают звёздами в ночном небе», как говорит «Риг-Веда». Деды и Прадеды, Пращуры и Щуры — все они здесь, на могилках сидят, между собой разговаривают.
Смерти нет на Радоницу, потому что люди умирают лишь видимо, а невидимо продолжают жить. Таким образом, в этом веровании утверждается два мира: один, в котором живут живущие, и «Тот Свет», или Загробье. Связь с последним идёт через возрождение, через Тепло, Огонь и Пищу. С другой стороны, Жертвоприношение в Бане Роду-Рожаницу близко по своему содержанию празднованию Радоницы. В сущности, Радоница является тем же Жертвоприношением Роду-Рожаницу, ибо все усопшие постепенно становятся Питрами, или сливаются с Риши, и как бы тают в Боге-Отце, он же Род-Рожаниц. Уподобление Богу в жизни было главной целью в древности и выражение Апостола Павла: «Жена да боится мужа своего!» понималось простыми людьми буквально. В муже-Отце жена и дети должны были видеть как бы образ Бога-Отца и с такой же верой и благочестием почитать его. Усопшие же Предки, Отцы и Братья становятся всё дальше, с каждым годом всё ближе к Богу, так что перестают быть видными. Виден лишь Бог-Отец, из которого всё изошло и в которого всё возвращается. В этом и заключается понимание Бога-Кола-Коляды, знаменующего собой Круговращение Жизни. При всяком вешнем повороте природы как бы возникает возможность возрождения не только зелени, цветов и трав, но и возвращения всех усопших в Мир Живых. Умереть — это «уйти к Богу», «Бог зовёт к себе», а умереть на Пасху — «уйти в Царство Небесное», ибо умереть в эти дни значит «быть призванным в день Победы Жизни над Смертью».