Страница 45 из 48
До сих пор на Волге вовсю орудовал давний знакомец Кистеня — Дубина. Лишь доверенные люди князя Дмитрия знали, что Дубина — главный сторожевой, первый человек, который должен оповещать Москву о возможном нашествии Орды. Кроме того, он постоянно тревожил татар. Дубина не отваживался на крупные набеги, но у него была разветвлённая сеть разбойных шаек чуть ли не по всей Нижней и Средней Волге, а его ставка находилась в Яблоневых горах, на изгибе реки.
Порой его удары были ощутимые. Так, собирая нередко рать до пятисот-шестисот человек, Дубина внезапно нападал на татарские городки, грабил их, а жителей продавал в полон. Исчезал так же быстро, как и нападал. Это был неуловимый разбойник: против него высылали карательные войска и астраханские ханы, и булгарские правители, но — ищи ветра в поле! Жаловаться на него было некому.
У Дубины была отлично налаженная система осведомителей, которые следили за движениями войск и в Великом Булгаре, и в Сарай-Берке. И старенький рыбак на однодеревке[80], ловивший рыбу ветхим неводом, и купчишка, сплавлявший на плоту свой скудный скарб для прокормления семьи, и крестьянин-оратай, и русич, и татарин — все они могли быть лазутчиками Дубины. Нередко его сорванцы отправлялись под видом купцов в Сарай, Казань, Великий Булгар, и гам у них были сообщники, которые давали знать о крупных купеческих караванах, идущих по Волге. Заранее предупреждённые, разбойники прятались в своих неприступных горах, надёжно замаскировав ушкуи и насады[81].
Удары Дубина наносил и летом, и зимой. Нередко в страшную метель, когда даже дозорные прятались по палаткам и кибиткам, на снегоступах его отряд нападал на татарское селение, грабил его, сжигал и вырезал всех сопротивлявшихся.
Не было от него покоя и ранней весной. Нередко в наст, когда основной снег после небольшой оттепели покрывается суровой ледяной коркой, отряд разбойников врывался к басурманам. Атаман заранее знал, что его навряд ли будут преследовать конные татары, а если и нападут, то долго гоняться не смогут. Их лошади обдерут ноги до крови, до мяса об ледяную корку снега.
Дубину нельзя было назвать обыкновенным разбои ником — ведь набеги он делал с тайного ведома князя Дмитрия. Яблоневые горы буквально кишели от гулящего люда: там были и ушкуйники, и спасающиеся от притеснения князей русичи, и бежавшие от ханов и мурз татары и мордва.
Русская, мордовская и татарская беднота ладила между собой. Да и как не ладить? Куда потом бежать? В горах они занимались охотой, рыболовством, нередко очищали под пашню от лесов землю, но чаще всего грабили суда, плывущие по реке.
Матушка-Волга щедро кормила всех. Отчаянным да удалым, всем тем, для кого «либо грудь в крестах, либо голова в кустах», как раз самое место развернуться! Татарские купцы могли быть спокойными лишь в том случае, когда по Волге плыла целая их флотилия, да и то нередко отпетые головушки отщипывали от целого по кусочкам, то есть грабили отставшие суда. Пока ещё военные корабли организуют погоню... А уж что там говорить об одиночных торговых кораблях!
Разбойники нападали на караваны около местечка Переволок. Если нападение было неудачным (то есть на суднах отбивались от нападавших и убегали), разбойники перетаскивали свои челноки на приток Волги, в реку Усу, обгоняли суда и вновь нападали на них у Молодецкого кургана. Это был один из излюбленных приёмов Новгородской вольницы.
...Дубина был проводником и советником Кистеня. Ватага ушкуйников была уже близко около Сарая, когда на её поимку татары отрядили большое войско.
На сей раз Кистень решил не уклоняться от боя, тем более что к этому обязывало отмщение: он должен уничтожить отпрыска убийцы его друзей!
Ушкуйники, как всегда, дрались не числом, а уменьем. Выставленное против них татарское войско составляло более семи тысяч человек, а рать ушкуйников, вместе с удальцами Дубины, едва ли набирала две тысячи триста.
Татары были полны решимости победить: ими командовал смелый багатур Тимур, старший сын хана Саличея, а в советниках у него служил знаменитый полководец Ходжа, умудрённый богатым опытом борьбы с русичами. И действительно, после непродолжительного боя ушкуйники обратились в бегство. Ханский военачальник, убеждённый в скорой победе, бросил всех своих воинов на добивание удалых.
— Чтобы никто не ушёл! — сказал Тимур.
— Может, урусы готовят ловушку? Оставь часть воинов про запас, — настойчиво советовал старый полководец. — Знаю я их, разбойников!
— А чего знать? Не видишь — бегут. А когда бегут, нужно добивать. Так повелел великий Чингиз!
— Да, но Чингиз говорил: «Когда убедишься в полной панике урусов»!
— Ты хочешь со мной спорить? Не кажется ли тебе, о великий воин, что ты с годами становишься всё осторожнее и осторожнее?
Это прозвучало как обвинение в трусости. Ходжа гневно посмотрел на Тимура, но вовремя прикусил язык: он вспомнил, что полагается во время боя воинам, спорящим с главным начальником...
Опасения старого полководца тут же начали сбываться. Ушкуйники, добежав до кустарника, разом легли на землю, и в тот же миг раздался гром. Около тридцати «тюфяков» и ста ушкуйнических пищалей, начинённых мелким железом, выстрелили татарской коннице в лоб.
Большая часть передовых конников рухнула, раздались стоны людей, ржание раненых лошадей, по ещё сильнее был психологический эффект. Многие кони, обезумев, поднялись от страха перед громом огнестрельного боя на дыбы, сбрасывая всадников, которые стали лёгкой добычей для лучников Кистеня. Те, выпуская стрелу за стрелой, метко поражали татар.
Преследуемые ушкуйники разом поднялись и тоже бросились на своих недругов. Часть татар, которая вздумала обойти русичей справа, также попала в ловушку: разбросанный «чеснок» — острые железные рогатки для повреждения копыт лошадей, замаскированные острые колья и волчьи ямы, загодя выкопанные удальцами Кистеня, сделали своё дело. Лошади на полном скаку резали и ломали себе ноги, люди напарывались на колья и погибали мучительной смертью.
В это время ударил Кистень со своей конной засадой из камышей. Два часа его воины и кони кормили своей кровью комаров и рады были выскочить на открытое пространство. Эти две сотни удальцов усилили суматоху среди противника. Стреляя на ходу из луков и пищалей, они полностью деморализовали татар. Последние не выдержали натиска и думали только о спасении, бегство было почти всеобщим.
Лишь одна отборная татарская сотня упорно не желала уходить с поля боя и разила ушкуйников стрелами и копьями. Это было нехорошим знаком. Другие татарские воины могли глядя на неё остановиться и вместе организовать серьёзный отпор, а могли возвратиться и бежавшие конники. Командовал сотней молодой отважный воин, за короткое время прославившийся во многих боях. Его личный пример воодушевлял татар, распоряжения сотника были в высшей степени разумны. Татары не только оборонялись, но и атаковали, сея смерть среди ушкуйников.
— Ну я тебе покажу! — взвился Кистень и вместе со своими отборными головорезами ринулся в гущу боя.
Татарский сотник сразу же понял, кто решил сразиться с ним, и, неожиданно выхватив копьё у своего воина, бросил в Кистеня. Удар был силён: копьё попало в край чеканного доспеха, пробило плаши[82] и вошло атаману в живот.
Но Кистень, прежде чем потерять сознание, успел выстрелить из самострела. Стрела, легко пробив доспехи татарина, поразила его. Смерть сотника послужила татарским воинам сигналом к бегству. Ушкуйники, торжествуя, бросились в погоню, уничтожая всех на своём пути. Ушли немногие. Стрелы настигли и сына хана Саличея, и его советника, старого полководца Ходжу.
Поле дымилось от свежей крови. Меж трупов ходила старая татарка. Она внимательно всматривалась в лица погибших. Вдруг её привлёк чей-то, как показалось ей, издавна знакомый, родной голос: «Мама, я умираю!»
80
Однодеревка — лёгкий долблёный чёлн.
81
Насад — парусно-гребное речное судно.
82
Плаши — бляхи и пластины, прикрывающие грудь и живот.