Страница 27 из 48
Приёмы ушкуйников были разнообразны (не случайно во главе группы удальцов был тогда ещё молодой, но уже опытный Прокопий). Нередко стрелы, с навязанной на них просмоленной зажжённой паклей, вонзались в палатки, а выбегавших, ничего не понимавших со сна татар били из ненавистной им лесной тьмы.
Татарский полководец изменил тактику: окружены кострами были только многочисленные часовые, которые перекликались на особом языке. Но ушкуйники и тут нашлись. Переодевшись в татарскую одежду и сняв в первую же ночь часовых, группа удальцов проникла в палатки и устроила кошмарную резню. Переполох в лагере был страшный!
То, что золотоордынцы сами пробовали делать ловушки, вызывало смех у новгородцев. Туда они стали бросать пленённых ими татар или их трупы, тем самым ещё больше устрашая своего противника. Щадить они никого не щадили. Не попусти Бог, если кто-то из врагов даже случайно узнает об ушкуйническом становище! И не было ни одной ночи, чтобы удальцы не устраивали вылазок.
В конце концов, и ненавистный лес, и нападения ушкуйников, и болезни, и бессонные ночи — всё это сделало татар апатичными, равнодушными к своей судьбе. Некоторым мерещились шайтаны и шурале (лесные черти), и они сходили с ума. Особенно были страшны грозовые ночи, когда сверкали молнии, гремел гром и дождь лил как из ведра. В это время почти все татары старались спрятаться в палатки и не высовывать носа, считая, что и ушкуйникам сейчас не до разбоя. Сверкание молний и выхватывание из тьмы отдельных деревьев рисовало причудливые, устрашающие образы. Гром, шум леса и дождя рождал в сознании степняков самых мрачных чудовищ. Но настоящими чудовищами являлись новгородские богатыри, которым было удобно подкрадываться в эти ночи к татарскому лагерю и вырезать целые палатки воинов Аллаха. Благо, что шум грозы заглушал крики о помощи, да и вылезать в такую погоду врагам не хотелось. Но приходилось.
Однако даже быстрый обход лагеря не давал результатов — новгородские удальцы исчезали так же, как и появлялись, бесшумно и без следов. Муллы, которые сопровождали войско, ничем не смогли помочь, да и сами они были морально подавлены. Большинству уже стало безразлично, убьют их или нет. Дух был сломлен, и это видел опытный Бургудай, но ничего сделать не мог...
Новгородцы с удовольствием замечали, что конских следов становится всё меньше и меньше. Их противник до того обессилел и стал равнодушным ко всему, что не хоронил даже своих погибших воинов, а это был великий грех у мусульман!
Татар спасло то, что разведка, разосланная во все стороны, случайно натолкнулась на деревеньку из семи дворов. Это были вотяки, коренные жители тех краёв, бежавшие от своих жестоких князьков. Перепуганные аборигены сначала ничего не говорили — боялись поссориться с ушкуйниками. Но угроза погубить их жён и детей мучительной смертью заставила вывести татар на твёрдую дорогу. Однако жизнь они себе этим не купили: все мужчины были убиты мстительными татарскими воинами, а женщины и дети уведены в Сарай в рабство.
Из семи тысяч отборного войска до Сарая добралось только две с половиной тысячи больных воинов, из двух тысяч булгарцев — лишь триста. Остальные погибли от рук безжалостных новгородских удальцов, заблудились, утонули в болотах и умерли от болезней. Ушкуйники потом похвалялись: дескать, татары три недели кружили по лесу, с голодухи навоз жрали да матушку с батюшкой кричали, чтобы те спасли.
Под страхом смертной казни сараевским воинам было запрещено рассказывать в Орде об этой неудачной затее, но разве можно накинуть платок на каждый роток? Да и многие люди Сарая-Берке были очевидцами того жалкого зрелища, которое представляли собой остатки отборного войска. Вид вернувшихся багатуров, действительно, удручающе подействовал на золотоордынцев. Почти все они были в коросте, язвах, отощавшие, в лохмотьях, словно последняя чернь.
После этого похода золотоордынцы зареклись разорять гнездо ушкуйников, хотя и желали сделать это чужими руками — укоряли Московского князя Дмитрия, что на Руси творятся беззакония. Дмитрий ссылался на Новгород, а новгородские бояре заявляли о неподчинении им ушкуйников. Круг замыкался.
А что удальцы? Они потом целый год рассказывали о своих подвигах: их всего-то погибло четыре человека. Правда, почти все переболели от смрадного болотного воздуха, да десятка два были ранены. Расследование, которое провела головка ушкуйников, показало, что главными героями были три пленника, принявшие мученический венец, остальные ушкуйники преследовали уже отступающее войско, проводя невообразимые диверсии.
В Хлынове построили в честь героев церквушку — «Три мученика». Новгородские удальцы стали активно готовиться к ответному визиту — для них такая наглость была равносильна нападению на сам Хлынов!
— Нас не боятся?! — возмущались начальные люди ушкуйников. — Ну, ждите ответ!
Хлыновские ушкуйники распространили свою экспансию на всю Волгу. Золотоордынцы торговали с Русью и Западом. Волга была той артерией, через которую шли торговые золотоордынские суда. Их владельцы договаривались с булгарами и платили дань удальцам-хлыновцам! В то же время нередко на ушкуйников жаловались то одному, то другому русскому князю, и те предпринимали карательные экспедиции против удальцов-молодцов, но всегда безуспешно.
Хлыновцы на своих быстроходных ушкуях в отместку грабили и топили золотоордынцев. Те ничего не могли поделать с новгородскими головорезами. Дело доходило до абсурда: татарские лодки и корабли обороняло сухопутное охранное войско! Но и в этих случаях ушкуйники нередко грабили их, а пешую и конную татарскую рать побивали.
Бывало, давали сдачи и своим же русским князьям, вздумавшим ставить на удалых силки по приказу степняков. Разорение Ярославля, Костромы и Новгорода в 1365 году — это лишь наиболее известные фрагменты отмщения новгородцев золотоордынским прихлебателям. А сколько было неизвестных мелких и крупных диверсий со стороны удальцов, неписаным девизом которых звучало: «Ничто никогда не должно оставаться неотмщённым!»
Эти профессиональные бойцы понимали только одну тактику: если сейчас не отмеришь той же мерой, то завтра жди более сильных ударов со стороны противника. Их ответные удары были молниеносными.
С САМОПАЛАМИ НА БУЛГАР
Однажды воевода Прокопий собрал всю головку новгородских удальцов и поведал им следующее:
— Был у меня недавно монах от преподобного Сергия. Сами знаете, что это за священник, — все ему верят, всё делают, как он велит. Так вот, зашевелилась Русь, нашёлся-таки наконец человек, который объединить всех нас хочет да агарян безбожных прогнать! Московский князь, видно, всерьёз на татар осерчал. Преподобный Сергий хочет замирить Господина Новгорода с Москвой. Не время, мол, сейчас распри чинить. Так что давай, брат Смольянин, послушаемся Сергия — святой он человек, жизни ради Руси не жалеет. Князь-то Димитрий силушку по всей Руси собирает, хочет одним разом спихнуть идолище поганое. Да, вишь, сейчас-то не совсем готов, хочет, чтобы мы отчудили в Золотой Орде, да так, чтоб поганым небо показалось с овчинку. Вести ему с Дикого поля пришли, что готовит Мамайка кровавый на Русь войско великое, а Димитрий, бают, ещё не подготовился для встречи долгожданного хана. Так мы начнём с булгаринов, слышно, что и они руку Мамаеву держат, готовят войско для него. А где наша не пропадала? Постоим за Господина Великого Новгорода, за Русь Святую!
Князь Дмитрий страшно удивился, узнав о том, что сделали ушкуйники с Нижним Новгородом и Костромой, — ведь он хотел лишь отвлечь внимание! Князь послал боярина Нелепу к ушкуйникам, сказав, чтобы тот уговорил последних: «Если они такие отчаянные, пусть попугают татарву, спустятся ниже по Волге, не до больших битв мне сегодня. И вот им первое испытание: Мамай направил посольство с тысячью своих бродяг, чтобы разобрались, почему их дармоедов-баскаков убили в Нижнем Новгороде. Сами натворили — пусть сами и расхлёбывают».