Сеть паладинов

— Неужели я кажусь вам такой печальной?

— Трогательной, — поправил Джироламо.

— А вы по памяти можете сделать портрет Ильи? — попросила она со смущённой улыбкой.

— О да, мадонна! Признаться, я уже сделал его! Просто боялся показать и вас расстроить.

— И вы можете принести его?

— О, да!

Поклонившись, он торопливо двинулся к двери, с улыбкой подумав, что женщины всё же всегда одинаковы. На пороге, собираясь прикрыть за собой дверь, вдруг услышал:

— Джироламо!

Он обернулся. Елена продолжала стоять и молча смотрела на него. Он нерешительно подошёл к ней. Склонился, полный искреннего участия и теплоты. Женщина не шелохнулась. От неё исходил неясный, дурманящий и нежный запах. Джироламо, повинуясь неясному порыву, коснулся легко её волос, ощущая их теплоту и мягкость. Хотелось погладить её, как ребёнка, совершенно неосознанно.

Вдруг Елена подняла и положила свою тонкую ладонь на его, крепкую и мужественную. И он замер, словно пронзённый током. Она повернула к нему голову, и её правая рука, вероятно, так же неосознанно потянулась к его лицу, нежно скользнув по его щеке. Дальше всё произошло как-то самой собой, совершенно непонятно для них обоих.

Мгновение спустя женщина оказалась в объятиях Джироламо, и они жадно прильнули друг к другу. Он что-то бормотал о своей страсти и любви, она что-то шептала в ответ по-гречески. Она благодарила его. Он целовал её волосы, виски, обнимающие руки, плечи, шею, лицо. Они закружились в беспамятном вихре. Поспешно заперли двери и задули свечи...

Ночью страшная буря охватила всё море. Ветер свистел и стонал, на башне рвались полотнища со львом Святого Марка. Их беспамятство не кончилось и утром, хотя море улеглось.

Через несколько недель гавань города Канеа покинула купеческая каракка, на борту которой находилось несколько путешественников. Среди них выделялась красивая пара: молодые мужчина и женщина в цветущем возрасте на пороге зрелости. Они были под стать друг другу. Он — высокий, стройный, мужественный с правильными чертами лица, не отпускал от себя женщину ни на шаг. И она — женщина с совершенными формами, удивительными глазами, не в состоянии скрыть того, что она влюблена.

Эта неразлучная пара, как свидетельствовала запись в судовом журнале — молодой «венецианский патриций и его супруга», с очень небольшим багажом, но, несомненно, богатая и счастливая, направлялась домой на берега благословенной лагуны.

Глава 39

Мечеть была огромна, какой и должна быть Сулеймания — царственная мечеть Сулеймана Великолепного — самого великого из Османов. Высокий пятидесятиметровый средний купол, стоящий на арках с подпорками, словно на слоновьих ступнях, в окружении пяти куполов поменьше. Четыре минарета с десятью балконами, означающими, что Сулейман — десятый султан династии.

Паломник любовался этим величием, задрав голову. Он только что вышел из караван-сарая во дворе мечети, где по щедрой традиции султанов всех приезжих купцов и паломников три дня кормят бесплатно. Он находился здесь уже два дня, стараясь лишний раз не покидать священный комплекс, ибо был здесь более, чем чужеземцем, и всё дивился не только величию тех, кого он считал варварами, но и их пугающей цивилизованности. В комплексе кроме караван-сарая было ещё несколько медресе: благотворительное заведение, психиатрическая лечебница, баня, школа для маленьких, усыпальницы.

Он перешёл во внутренний двор и, прежде чем сесть на скамейку подле умывальни в центре дворика, устроился на ступенях мечети под колоннами и долго наблюдал, что делают правоверные перед входом в свой храм, чтобы затем старательно повторить все их действия. Он смотрел, как старик у фонтана очищается физически: вымыл лицо, руки до локтей, шею, затылок, выполоскал рот, высморкался, смочил усы и вытер уши. Потом он разулся и тщательно омыл ноги. Смыв с себя пыль душного дня, старик напился холодной воды из источника и после этого босиком поднялся по ступеням и скрылся за пологом мечети.

Наконец, паломник также занял местечко у фонтана и также тщательно омыл и освежил себя. Движения его были правильны, но не очень уверенны, а глаза бегали и подсматривали. Он прибыл из Италии, самой культурной и развитой страны христианского мира, тем не менее не привык мыть руки и ноги каждый день. Наконец, решив, что закончил, он поднялся и вошёл в мечеть.

Внутри он очутился в поистине безбрежном пространстве, его встретили гробовая тишина и усладительная прохлада. Правоверные, вошедшие внутрь, растворились в мечети. Он бесшумно прошёл по красным коврам, устилавшим пол, внимательно приглядываясь к молящимся, стоящим на коленях или сидящим на пятках, в поисках Протея. Он нашёл его недалеко от михраба[142], в укромном углу рядом с разноцветным витражным окном. Седой старец с густой бородой сидел, опершись спиной о колонну и вытянув ноги. Удобная деревянная подставка стояла как низкий столик у него над ногами, и на ней лежала книга. Подошедший остановился перед Протеем, тот поднял глаза и посмотрел на него взглядом, полным удивительного умиротворения.

Протей поманил его к себе.

— Здравствуй, Митридат, — прошептал он благодушно, когда пришедший вытянул ноги рядом с ним. — Отдохни в гостеприимном доме Аллаха. Это лучшее место, чтобы спрятаться от удушающего зноя и поразмышлять.

Митридат скосил глаза на книгу, лежавшую на подставке перед Протеем.

— Это Коран? — с удивлением проговорил он. Протей, видно, от долгой жизни среди неверных совсем отуречился.

— Да. А что здесь удивительного? Мы же в мечети. И потом, не забывай: настоящие правоверные очень почитают Ису[143], как одного из своих пророков.

— Почему ты говоришь шёпотом? — оглянулся Митридат. — Вокруг нас никого нет.

— Ты не ведаешь, какая здесь слышимость, — улыбнулся Протей. — Говорят, что Синан — строитель мечети и его друг и заказчик Сулейман часами сидели в разных концах храма и читали друг другу суры из Корана и персидские стихи, проверяя слышимость. Место, где мы сидим, единственное, где звуки затухают. И нас не услышат. Это тоже сделано Синаном намеренно. Но будь осторожен. Итак, я — весь внимание.

Митридат подробно пересказал все события последних месяцев в Венеции и Венецианской Далмации, в том числе о крепости Клисса, о султанской невольнице. Протей слушал его, не перебивая, медленно, умиротворённо, кивая, словно был доволен ходом дел, хотя они, эти дела, увы, прошли неблестяще.

Захват крепости, происшедший преждевременно и неподготовленно, не стал сигналом ко всеобщему выступлению покорённых народов на Балканах. Султанская невольница оказалась гораздо более толковой, смышлёной и энергичной, чем они предполагали, и скрылась.

— Эта невольница напомнила мне греческую Ио, — вдруг заметил Протей. — Тоже бежит через Коровий брод[144], тоже от Зевса, в нашем случае от султана. Только в другую сторону. Ио бежала из Европы в Азию, а Эрдемли, наоборот, в Европу... Известно, где она теперь?

Митридат покачал головой.

— К сожалению, мы потеряли её с того момента, как упустили мальтийца и его отряд. И мальчишку тоже.

— Да, — вздохнул Протей. Благодушие покинуло его. — Гибель рыцаря Коройи — тяжёлая потеря для нас.

Некоторое время они молчали.

— Что делать с невольницей? — спросил Митридат. — Разыскивать её?

— Не стоит. Если она попала в руки венецианцев или турок, то её уже нет в живых. А если сумела от всех спастись и спрятаться, то забилась в какую-нибудь нору, и её оттуда, пока всё не забудется, не выковырнуть. Во всяком случае, пытаться это делать сейчас не имеет смысла. Каждое блюдо хорошо в своё время. Кстати, убрал ли ты за собой посуду?

142

Священная ниша в мечети, устроенная там, где начинается направление на Мекку.

143

Иса — Иисус Христос — в исламе почитается как один из пророков Аллаха.

144

Босфор — буквально «коровий брод» (греч.).