Страница 6 из 44
11 декабря, вторник
День прошел в хлопотах в американск[их] и английск[их] консульствах и т[ому] п[одобных] других [местах]. В американском консульстве в конторе должны были присягать: еврейская дева пригласила нас поднять правую руку и повторять ее слова: «Присягаю, что все, что я показал, верно, да поможет Бог». По-русски.
Сцена эта была комична и довольно противна. Обедал один в хорошей частной столовой. Вечером в комнате Трояновского и Виноградова пили чай. Был опять Фед[ор] Свербеев. Еще архитектор Леопольд Исакиевич Лиштвак (еврей?). Очень болтливый, осведомленный в искусствах, но довольно назойливый и подозрительный, по отзыву Виноградова. Говорил он много. Сегодня получил на poste restante’e[93] письма от Анюты и Варюши.
12 дек[абря], среда
Опять хлопоты до 4-х часов. С Ив[аном] Ив[ановичем] Троян[овским] ходил к Лаздину в министерство хлопотать о декларациях. Вчера пришла телеграмма от Сытина, что его паспорт отложен на 18-е. Констернация[94]! Обедали в Roma Keller[95] c Мекками и Свербеевым. После обеда в своей комнате писал письма в Париж Мифу и Генриетте; Варюше и Жене Сомову в Нью-Уорк. Около 11-ти ко мне зашел Трояновский приглашать пить чай к ним. Виноградов интересно и забавно рассказывал о Шаляпине и Собинове. Препоганый этот Шаляпин, страшный жмот.
13 дек[абря], четверг
Из Москвы сегодня приехал Игорь Грабарь. По дороге в вагоне он познакомился с американским журналистом и писателем по вопросам искусства Joseph Zinger’ом – конечно, евреем. Представил его нам. Тип противный и подозрительный – вид шпиона от большевиков. Пил утренний кофе в café Reiner. Потом я ходил с Троян[овским] и другими в контору White Star Line покупать билеты.
Там Ив[ан] Ив[анович] предложил мне остаться в Риге до приезда Сытина и ехать с ним после отхода Adriatic’a на след[ующем] пароходе 29-го. Я сначала нехотя согласился, растерялся, не умел сразу ответить, но к вечеру обдумал ответ и пошел к Трояновскому отказываться. Тот особенно не настаивал, но, видимо, доволен не был. Я обедал с ним в столовой Соколовского, потом с ним же пил кофе у Reiner’a, и объяснение мое было с ним после обеда. Ни я его, ни он меня не убедил. Я говорил, что Сытин, верно, не приедет и ко 2-му пароходу и что я поехал вовсе не для того, чтобы сопровождать его, Сытина. В 9 часов за нами всеми зашел Пурвит, и с ним мы отправились в клуб латвийских художников в старинный (около 1600 [г.]) маленький домик, прелестно и остроумно отреставрированный под старый рижский стиль. На стенах длинной голубой с белым комнаты портреты и картины, эпохистрюкированные[96] художником Гринбергом[97] и отлично запатинированные и закопченные. За ужином было человек 20. Дам не было.
Я сидел между Пурвитом и Гринбергом[98], оказавшимся очень симпатичным. Было множество тостов и речей. Отличился темпераментный архитектор Федерс[99]. Говорили хорошо и тепло Пурвит и Рончевский[100]. Из нашей компании говорил Грабарь ловко и самодовольно; Захаров – в шутливом тоне и очень остроумно; Конёнков вместо речи произнес «подходящее случаю» стихотворение, которое я не понял, по правде сказать. Думаю, что и никто не понял его. После ужина я разговаривал с декоратором рижской оперы Витоль’ем[101] о театральных их делах. После же ужина было немного музыки: Рончевский играл на виолончели – по-любительски, но приятно. А сам ужин был великолепный: бесконечные закуски, бульон с кулебякой, стерлядь, индейка, чудесный пломбир, водки много, вина, ликеры (всё местного производства и очень плохое). Служители, как и швейцар при входе, все одеты в костюмы мольеровских лакеев, с большими отложными воротниками и в голубых чулках. В общем, прием чрезвычайно радушный. Все латыши отлично говорят по-русски и некоторые совершенно как русские. Пили всего много (я – нет), но никто не перепился и никто не скандалил. Разошлись в 3 часа ночи.
14 дек[абря], пятница
День, свободный от хлопот, связанных с нашим отъездом. Ходил в городской музей. Там у Напса[102] в реставрационной заделал несколько выбоин на картинке, купленной С[ергеем] Дм[итриевичем] Лаздину[103], – мой маленький фейерверк.
Работа моя продолжалась каких-ниб[удь] 15 минут. Напс встретил меня как своего старого приятеля. В сопровождении хранителя Юрьяна еще раз осмотрел картинную галерею, потом с ним же в кабинете рисунков рассматривал папки Тимма[104], оставившего после своей смерти весь свой Nachlass[105] городу Риге. В них много красивых поздних акварелей – гуашью изображающих охоты[106], выезды в экипажах и др[угое]. Обедал в клубе художников по приглашению узнавшего меня в музее, но не узнанного мной латышского скульптора Julius Meesnecks’a[107], бывшего, как он сказал, у меня в П[етербур]ге. Я нехотя согласился, и вместе с двумя мне представленными им художниками мы пошли по направлению клуба. По дороге я вспомнил, что этот J. M[eesnecks] – тот самый, который обманул А. Бенуа, увезший его акварели и не заплативший за них. Вспомнил, когда он сказал:
«У меня есть 4 Бенуа». Мне стало противно, но на попятный пойти не сумел. После обеда, за кот[орым] были неинтересные разговоры, поспешил уйти. В книжн[ом] маг[азине] Walter и Rappa нашел и купил книжечку Bode об Elsheimer’e[108]. Вечером в моей комнате один Ив[ан] Ив[анович] пил у меня чай и читал вслух отрывки из дневника Николая II. Дневник очень наивный, ничтожный, но чрезв[ычайно] интересный для выяснения его личности и культуры. В половине 1-го уезжали Мекк с женой в Париж, и мы их провожали.
15 дек[абря], суббота
Ночью чувствовал свое сердце, боялся, не опять ли у меня его расширение. Но скоро оно успокоилось. Опять у меня свободный от дел день. После размена денег и питья кофе с Захаровым ходил в замок[109], но и музей, и выставки, в нем помещающиеся, были закрыты. Купил для Димы шерстяной cache-nez у Thal’я. Ко мне заходил Лаздин, приглашал вместе идти к одному антиквару (я сказал, что не могу), посидел немного и ушел. Обедал я с Захаровым в кухмистерской Соколовского, потом мы пили кофе у Reiner’а под музыку, как и вчера. Дома отдыхали. К 7-ми часам пошел с ним в Domkirche[110] на органный концерт. Хороший орган. Играли фуги Баха; Генделя, Rossi[111], «Ave Maria» Листа, Mackenzie (со скрипкой) и еще что-то красивое – чье, не помню. Внутри церковь эта хуже св[ятого] Петра. Шел дождь. В отеле в нашей комнате пили чай Ив[ан] Ив[анович], Серг[ей] Арсеньевич, а потом пришел Грабарь. Он нам показывал вывезенные им из Москвы два альбома итальянских набросков с натуры неизв[естных] художников XVIII века вроде рис[унков] Hubert’a и Fragonard’a. Много красивых листов. Потом, после их ухода, прочел написанное Грабарем вступление к каталогу выставки Рокотова, им же составленной[112]. У Грабаря осложнения со шведской визой[113]. Из Берлина должен сюда быть сын Сытина. Все еще не решено, когда едем.
93
Адресованные до востребования письма (франц.).
94
От лат. consternatio – смущение, испуг.
95
Погребе Roma (нем.).
96
От франц. époque – эпоха, т. е. приведенные в соответствие с определенной эпохой.
97
В рукописи ошибочно – Грейнером. Гринберг Герман Ансович (1888–1928) – художник. Жил в Риге. В 1922–1928 г. преподавал в латвийской Академии художеств. Художники народов СССР. Биобиблиографический словарь. Т. 3. М.: Искусство, 1976. С. 191.
98
В рукописи ошибочно – Грейнером.
99
Федерс (Феддерс) Петр Александрович (Feders Pēteris; 1868–1936) – архитектор. В 1888–1894 г. учился в Императорской Академии художеств. В 1890–1910 г. работал в Варшаве, затем – в Латвии.
100
Рончевский Константин Игнатьевич (1875–1935) – скульптор и архитектор. В 1910-е жил в Москве. После переезда Латвию в 1921 г. преподавал в Латвийском университете и латвийской Академии художеств (руководил скульптурной мастерской).
101
Подразумевается Эдуард Янович Витол (1877–1954). В 1901 г. закончил Центральное училище технического рисования барона Штиглица. Жил в Санкт-Петербурге, работал учителем рисования, декоратором в Мариинском и Александринском театрах. В 1918–1935 г. – декоратор Латвийской национальной оперы. Преподавал в латвийской Академии художеств, Латвийском университете.
102
Напс Евгений (Иоганн) Львович (1853 —?) – реставратор, скульптор – возможно, самоучка. Жил в Санкт-Петербурге. О нем как об «очень характерной фигуре» упоминает А. Н. Бенуа: Бенуа А.Н. Мои воспоминания: в 2 т. М.: Наука, 1993 (далее – Бенуа. Мои воспо- минания). Т. 2. С. 322. В 1922 г. оптировал латвийское гражданство и переехал в Ригу. Его личное дело находится в Центральном государственном архиве Санкт-Петербурга: ЦГА СПб. Ф. 1001. Отдел управления (гражданский) Петрогубисполкома. Оп. 80. Д. 1204.
103
То есть для И. М. Лаздина.
104
Тимм Василий Федорович (Timm Georg Wilhelm; 1820–1895) – русский художник, уроженец Риги. Издатель «Русского художественного листка».
105
Наследие (нем.).
106
Так в рукописи.
107
Скорее всего, Сомов неверно уловил фамилию. Речь может идти об одном из двух художников: живописце Карлисе Миесниексе (Kārlis Miesnieks; 1887–1977) или Юлии Мадерниексе (Jūlijs Madernieks; 1870–1955), который занимался примущественно декоративно-приклад- ным искусством.
108
Боде Вильгельм фон (1845–1929) – немецкий историк искусства. Книга, о которой идет речь, называется «Adam Elsheimer, der römische Maler deutscher Nation» («Адам Эльсхаймер, римский художник немецкого народа» – нем.).
109
Имеется в виду Рижский замок.
110
Собор (нем.). Здесь имеется в виду Домский собор.
111
Из множества композиторов с таким именем, здесь, возможно, подразумевается итальянец Микеланджело Росси (1601/1602–1656), известный своими произведениями для органа.
112
Выставка Ф. С. Рокотова прошла в 1923 г. в Третьяковской галерее. Ее каталог: Федор Степанович Рокотов. Каталог выставки портретов / Сост. И. Э. Грабарь. М.: Гос. изд-во, 1923.
113
Необходимость получения Грабарем шведской визы объясняется его намерением забрать в Мальмё произведения русских художников, которые находились там со времени проведения международной Балтийской выставки 1914 г. и не вернулись в Россию из-за начала Первой Мировой войны. Работы предполагалось привезти в США для участия в Выставке русских художников в Америке.