Наследники империи (ЛП)

“… И т. д.”, негромко сказал Влад Черников: “мы должны заключить, что ‘Имперская Земля’ была потеряна по ‘неизвестным причинам’. “Он печально оглядел стол. “Я глубоко сожалею, — и все из нас, — что мы не можем дать лучший ответ, но наши самые исчерпывающее исследования не могут найти причину ее гибели.”

Колин кивнул и сжал руку Джилтани.

“Спасибо за попытку, Влад. Спасибо всем за попытку.” Он резко вдохнул и выпрямился. “Я уверен, что говорю так от имени всех нас.”

В ответ прозвучал легкий гул согласия, он увидел как Цзянь Тао-линь гладит рукой плечи Аманды. Ее глаза были сухи, но в них была боль, и Колин поблагодарил Бога за других её детей, и за Цзяня.

Он взглянул на Гектора и закусил губу, лицо Гектора было темным и непроницаемым, а Нинхурсаг смотрела на него с тревогой в глазах. Гектор был отозван от строительства укреплений где он прятался от своей боли, с головой погружаясь в свои обязанности. Это было как если бы он не мог — или не хотел — признать, как жестоко ранила его потеря Сэнди, и, пока он был здесь, он не мог бороться со своим горем.

Колин спохватился и обругал себя. Конечно, Гектор не мог пойти на “сделку со своим горем” — и неужели кто-то мог подумать иначе? Все они были достаточно мудры, чтобы обратиться за помощью, но лучшие психологи Империи не могли сказать им ничего, чего они уже не знали. Джилтани сейчас плакала гораздо реже, но даже когда он успокаивал и окружал её заботой, в его сердце нарастала жгучая ненависть. Глубокий, горький гнев, для которого он не мог найти цель. Он знал это, считал его бесполезным и даже саморазрушающим, но ему нужно было ударить… и не было ничего, на чтобы он мог наброситься. Он снова отбросил свой гнев, моля, чтоб его советник был прав и тогда в один прекрасный день его жгучая злоба замолчит.

“Ладно”, сказал он. “В таком случае, я не вижу причин не возобновлять строительство других кораблей этого класса. Джеральд? У Вас или Тао-линя есть возражения?”

“Нет”, сказал Хэтчер, бросая взгляд на звездного маршала.

“В таком случае, давайте сделаем это. У нас есть еще что мы должны обсудить?” Головы присутствующих покачались, и он вздохнул. “Тогда увидимся в четверг.” Он стоял, и держал за руку Джилтани все то время, пока все молча поднимались и выходили из комнаты.

Старший адмирал флота Нинхурсаг Макмахан злилась сама на себя. Немногие могли об этом догадаться, глядя на нее, но после многовековой практики сокрытия своих чувств от бандитов службы безопасности Ану, её лицо говорило именно то, что она хотела сказать.

Она сидела за своим столом и тяжело вздыхала. Настало время вернуться к насущным делам. Гус ван Гелдер и ее помощники из УВмР взяли на себя её работу, и то, что они это сделали доставляло ей большой дискомфорт. Это была ее работа и если она не могла её выполнять, значит, что наступило время уйти и умереть. Какое-то время она даже думала так поступить, но даже худшая и упрямая её часть насмехалась над этими унылыми и мелодраматическими мыслями.

Теперь, сознательно, она спрятала искушение навсегда и почувствовала, как возвращается к жизни, как она поставила своё горе в сторону. Это было не легко, и это было больно, но он также чувствовал себя хорошо. Не так, как это когда-то было, но лучше уж так, чем унылым, смертельным равнодушием, охватывавшем её столь долго. Она подключила свой нейроинтерфейс к компьютеру и вызвала первую сводку разведданных.

Колин сидел на ковре, смотря на огонь и поглаживая Галахаду уши. Собака лежала рядом с ним, перед библиотечным камином, с полузакрытыми глазами, а её массивная голова покоилась на бедре у Колина и они оба смотрели на потрескивающее пламя. Для наблюдателя со стороны они должны представлять классическую картину человек и его собака, подумал Колин, но Галахад, конечно, не был его питомцем. Галахад и его собратья по помету разделяли по-собачьи жизнерадостную открытость, ненасытное любопытство, и нуждались в общении, но они принадлежали только себе.

Галахад издал довольное урчание и перекатился на спину, болтая ногами в воздухе и приглашая своего друга почесать ему грудь. Колин сделал это с улыбкой, и усмехнулся, когда собака начала извиваться, повизгивая от наслаждения. Это означало что у него хорошее настроение. Четвероногие члены императорской семьи сделали больше, чем кто-либо мог предположить, помогая ему и Танни с их горем. Они разделили его, поскольку они тоже любили близнецов, но их забота была чистой, бесхитростной, без сложных шаблонов вины и подсознательного негодования, от этого людям становилось лучше, когда они боролись с собственной потерей.

“Ну что, ты так хотел?” сказал он, щекоча пальцами “подмышки” Галахаду, и большая собака вздохнула.

“Конечно,” донесся звук из его вокодера. “Жаль, у нас нет рук. Я бы с удовольствием делал это для остальных.”

“Но не настолько, чем если б кто-то делал это за вас, да?” сомнительно произнес Колин, Галахад фыркнул и перекатился на ноги.

“Возможно нет”, согласился он, и Колин фыркнул. Ни одна из собак никогда не лгала. Эту человеческую способность, казалось, они не могли (или не хотели) освоить, но они были чертовски двусмысленные.

“Я думаю, что люди плохо на вас влияют. Вы становитесь избалованными.”

“Нет, честно говоря, это только то, от чего мы получаем удовольствие.”

“Да, конечно”. Колин просунул руку под массивную грудь Галахада и легонько погладил. Подбородок собаки по компанейски оперся на его плечо, и он взглянул в угол, где вытянувшись сидела Гвинвер, сестра Галахада, наблюдающая как Джилтани делает ход королевой. Гвинвер подняла голову и навострила уши, просчитывая ход. Она была единственной собакой, у которой был вкус к шахматам — это было немного заумным для остальных — и, все же, по человеческим меркам она была не слишком хороший игрок. Галахад и Гвинвер отлично играли в Скрэббл, а еще он с ужасом обнаружил, что Гор научил их всех играть в покер (хотя ни у кого из них — за исключением, может быть, Гахерис — блеф не стоит и выеденного яйца), но Гвинвер решила освоить шахматы. И, честно говоря, она стабильно прогрессирует.

Забавно, подумал он, Джилтани в реальной жизни отличный стратег, а Гвинвер её довольно часто обыгрывала. Танни, видимо, слишком прямолинейна и нетерпелива для игры в которую нужен непрямой подход.

“Извините меня, Колин,” прозвучал голос Дахака: “но Нинхурсаг только что прибыла во дворец.”

“Она здесь и сейчас?” Колин посмотрел вверх, и встретился с удивленными глазами Джилтани. Было уже очень поздно по двадцати восьми часовому дню на Бирхате.

“Именно так. И она выглядит весьма взволнованной.”

“Хурсаг взволнованна?” Колин покачал головой и поднялся на ноги. “Скажи ей, чтобы прошла вниз в библиотеку.”

“Она уже идет. В действительности-”

Дверь в библиотеку распахнулась. Адмирал Макмахан прошла через неё как грозовая буря, и Колин, в буквальном смысле, покачнулся. Нинхурсаг была невысокая, среднего роста, и её поведение обычно было обдуманным и прагматичным, но сегодняшним вечером она была титан, облаченный в яростный, убийственный гнев.

“Хурсаг? — сказал он нерешительно, как только она остановилась у двери. Она контролировала каждое свое движение, будто бы каждый из них был ей должен, и резко кивнула.

“Колин. Джилтани.” Ее голос был резким, произнося отчетливо каждое слово. “Садитесь, оба. Я хоту рассказать вам кое-что.”

Колин посмотрел на Джилтани, задаваясь вопросом, что так могло повлиять на Нинхурсаг, но Танни лишь пожала плечами в неведении и указала на стулья перед очагом. Они устроились в них, слушая потрескивание горящих дров, тогда как Галахад и его братья и сестры встали по обе стороны от них, все глаза, людей и собак наблюдали как Нинхурсаг, сложив перед собой руки, быстро и безмолвно осмотрела комнату. Когда она повернулась к ним, ее лицо было спокойным, но это была лишь маска спокойствия, построенная исключительно от профессионализме и самодисциплине.