Страница 5 из 6
Я стал носить две имевшиеся внизу рубашки, начал стирать по вечерам трусы, чтобы чистыми надеть их утром, а одну и ту же майку носил теперь по несколько дней. Время от времени приходилось перехватывать вещи после стирки, пока их не переправили наверх, – иначе мне было бы нечего надеть. Кое-кто из друзей, с которыми я делился, спросил меня однажды:
– А почему бы тебе не прикупить что-нибудь из одежды?
Я ответил, что доволен своим гардеробом, имея в виду вещи, которые спустил с антресоли в первые два дня.
Настал день, когда мы сменили квартиру. Новая квартира была в том же районе и оказалась с такими же высокими потолками. Спальня в ней тоже была маленькая. Против антресоли я не возражал, но предложил сделать наоборот. Жена поняла, что я имел в виду, и согласилась со мной. Теперь у нас большой платяной шкаф внизу, а наверху кровать и две тумбочки. На антресоль ведет красивая винтовая лестница, правда, довольно крутая.
В первый вечер, несмотря на крутизну лестницы, я с удовольствием взобрался наверх. И во второй и в третий тоже. А на четвертый объявил: «Сегодня я лягу с сыном». И, пройдя в его комнату, сказал: «Подвинься». Лег рядом, и мы дружно заснули. Утром я проснулся в хорошем настроении, довольный, что не пришлось лишних два раза лазить по лестнице – с вечера наверх и с утра вниз. Я и без того уже был внизу.
Жена спросила:
– Почему ты сегодня не спал?
– А я спал с ним.
То же повторилось и на следующий вечер. После этого я попробовал лечь на диване, и мне понравилось. С тех пор на антресоли я уже не спал.
Зато с одеждой больше никаких проблем.
Люди, которые хотят знать, как работает то или иное устройство: им мало того, что оно работает.
День, когда я начал изучать химический состав на этикетках минеральной воды.
Ума не приложу, почему ни одна из женщин, которых я знал в жизни, ни разу не поступила так, как поступил бы я, если был бы женщиной. Будь я женщиной, я бы вышел в один прекрасный день из дому с уймой денег и купил на всю сумму прокладок. В таком количестве, чтобы хватило на годы. Гору картонных коробок с упаковками по тридцать, по пятьдесят, по сто штук. Я вызвал бы грузовое такси и перевез покупку на заранее арендованный исключительно для прокладок склад. И, на худой конец, был бы рад оставить сотню-другую в наследство.
Уж я бы позаботился о том, чтобы избежать случаев, когда начинается менструация, а у тебя нет прокладок. Как будто ты забываешь про менструацию и она каждый раз застает тебя врасплох.
Участниками этой истории были я, моя мать и президент Джорджо Наполитано. И связана эта история с занятиями каждого из нас троих: я пишу сценарии, моя мать владеет рестораном, а Джорджо Наполитано в течение многих лет был президентом Италии.
Я пишу сценарии для ряда известных режиссеров, благодаря чему оказался однажды в числе кандидатов на премию «Давид ди Донателло». По традиции в день вручения премии кандидаты встречаются утром в Квиринальском дворце с президентом Республики. Таким образом, нам с Наполитано предстояло встретиться и обменяться рукопожатием.
Узнав об этом, мать тут же позвонила мне с настойчивой просьбой:
– Когда увидишь Наполитано, обязательно скажи ему, что он играл свадьбу в моем ресторане.
– Боюсь, что не смогу этого сказать.
Она настаивала:
– Прошу тебя, обещай, что скажешь, ему будет приятно.
– Мама, а ты уверена, что он играл свадьбу в нашем ресторане? – спросил я.
Она обиделась.
– Обещай!
В то утро, когда я первый раз в жизни оказался в Квиринальском дворце, все остальные весело улыбались и потому, что были выдвинуты на премию, и потому, что попали в Квиринальский дворец, и потому, что день выдался погожий и солнце, проникая через широкие окна, заливало зал. Я тоже был в хорошем настроении, польщенный местом в списке номинантов на почетную премию, но в то же время не забывал, что мне придется прервать церемонию словами: «Простите, господин президент, но я должен сказать вам одну вещь». И, к всеобщему удивлению, произнести заготовленную фразу «Вы играли свадьбу в ресторане, принадлежащем моей семье», и, как заверила меня мать, президент будет рад услышать это.
Каждый, по очереди вставая, пожимал руку президенту, который, коротко улыбнувшись, переходил к следующему. Никто ничего президенту не говорил, и хорош бы я был, если бы позволил себе нарушить строгую церемонию. Так что я просьбу матери не выполнил.
Расстроенная мать месяцами допытывалась, почему я этого не сделал. Я пытался объяснить ей причину, но она ничего не хотела слушать и только повторяла грустно: «Но ты же обещал».
Однако дело этим не кончилось. Президент Итальянской Республики избирается на семь лет, и до конца этого срока я еще несколько раз номинировался на «Давида ди Донателло». И каждый раз мама с нетерпением ждала объявления короткого списка. Ее интересовала не сама премия, ей было важно, чтобы я оказался в числе претендентов и она могла позвонить мне, чтобы потребовать: «Обещай, что теперь ты ему это скажешь».
Не успевали обнародовать список с моей фамилией, как она звонила. Я тоже с нетерпением ждал объявления шорт-листа, но потому лишь, что надеялся не попасть в него, остаться за бортом: психологическое бремя с каждым разом становилось все невыносимей. И что же? Объявляли кандидатов, и друзья наперебой звонили мне с поздравлениями или присылали поздравительные эсэмэски, но меня это по-настоящему не радовало. Я знал, что должен радоваться, хотел бы радоваться, но при всем желании радоваться не мог. Почему? Да потому, что тут же неизменно звонила моя мать. И наступало утро, когда я шел в Квиринальский дворец на соответствующую церемонию, все участники которой светились от счастья – все, но только не я: меня мучила мысль о минуте, когда я должен буду, пожимая президенту руку, произнести злополучную фразу. Потому что на этот раз я действительно должен был ее произнести. Должен был побороть нерешительность, пересилить не покидавший меня страх. Иначе я снова глубоко огорчил бы мать.
Важно было набраться храбрости, и я говорил себе: сейчас я встану, пожму ему руку и скажу: «Господин президент, я должен вам сказать одну вещь». И, пока ретивые охранники будут тащить меня к выходу, выпалю скороговоркой, как выпаливают в рекламе противопоказания к применению лекарств: «выиграли свадьбувнашемрестораневырадычтоявамэтосказал?»
Однако сколько я ни репетировал, в результате ничего не менялось: президент протягивал мне руку, улыбался и переводил взгляд на следующего, так и не услышав от меня заготовленной фразы. А не произносил я ее потому, что не решался, потому что подобное было совершенно невозможно. Покидая после этого Квиринальский дворец, я думал, что в следующий раз должен буду прийти с матерью, чтобы показать ей невозможность грубого и, главное, бессмысленного нарушения церемонии. Но тут же представлял себе, как она, не успевает президент войти в зал, бросается к нему, чтобы сказать: «Вы играли свадьбу в моем ресторане!»
Впрочем, это еще не все. Должен признаться в одном: если я упорно не говорил президенту о его свадьбе в нашем ресторане, причиной тому, куда более веской, нежели мешавшая мне робость, было подозрение, что в очередной раз мою мать подвела память. При ее памяти я не исключаю, что она путает президента Наполитано с кем-то другим и что много лет назад в нашем ресторане мог играть свадьбу не он, как она утверждает, а неведомый неаполитанский политик. Правда, скорее всего, вовсе даже и не политик, а человек с похожей фамилией или просто человек из Неаполя[2] – мало ли кто. Я хорошо знаю свою мать, и ей ничего не стоило вбить себе в голову, что это был Наполитано. Послушай я ее, я мог бы рано или поздно на встрече с президентом выложить ему историю с его свадьбой в нашем ресторане и при всех получить ответ, что этого не было. Услышав мой отчет, мать преспокойно сказала бы: «Ну да, значит, это был кто-то другой, не знаю, кто именно, но я запомнила Наполитано. Бывает».
2
Наполитано (итал. Napolitano) – неаполитанский, неаполитанец. (Здесь и далее – прим. перев.)