Страница 37 из 77
Образование для красивой женщины – это умение разбираться в мужчинах. Один мужчина за другим не оправдывал ее ожиданий, но в мужчин вообще она верила свято. Зато женщин терпеть не могла. Они воплощали те свойства, которые она чувствовала и презирала в себе, – потенциальную подлость, самомнение, трусость и нечестность по мелочам. Однажды она объявила целой группе дам, сидевших в гостях у ее матери, что женщин можно терпеть только потому, что они вносят в среду мужчин необходимый элемент легкого волнения. Танцевала она восхитительно, рисовала мило, но небрежно и обладала редкостной легкостью слога, которую использовала только в любовных письмах.
Но перед красотой Розалинды всякая критика умолкает. Роскошные волосы того особого желтого оттенка, на подражании которому богатеет наша красильная промышленность. Просящий поцелуев рот, небольшой, немного чувственный, бесконечно волнующий. Серые глаза и безупречной белизны кожа, на которой вспыхивает и гаснет нежный румянец. Была она тоненькая, гибкая, но крепкая, с хорошо развитой фигурой, и чистым наслаждением было смотреть, как она движется по комнате, идет по улице, замахивается клюшкой для гольфа, а то и пройдется колесом.
И последняя поправка – ее живость, непосредственность была свободна от того налета лицедейства, который Эмори усмотрел в Изабелле. Монсеньор Дарси сильно затруднился бы, как ее назвать – индивидуумом или личностью. Возможно, она была бесценным, раз в сто лет встречающимся сплавом того и другого.
Сегодня, в день своего первого большого бала, она, несмотря на свою умудренность, всего-навсего счастливая девочка. Горничная матери только что причесала ее, но она тут же решила, что сама сумеет причесаться гораздо лучше. От волнения она не может ни минуты посидеть на месте. Поэтому мы и увидели ее в этой неприбранной комнате. Сейчас она заговорит. Низкие модуляции Изабеллы напоминали скрипку, но доведись вам услышать голос Розалинды, вы бы сказали, что он мелодичен, как водопад.
Розалинда. Честное слово, я только в двух нарядах чувствую себя хорошо – в кринолине и в купальном костюме. В том и другом я выгляжу очаровательно.
Сесилия. Рада, что выплываешь в свет?
Розалинда. Очень, а ты?
Сесилия (безжалостно). Ты рада, потому что сможешь теперь выйти замуж и жить на Лонг-Айленде среди «наших молодых супружеских пар современного типа». Ты хочешь, чтобы жизнь у тебя была цепочкой флиртов – что ни звено, то новый мужчина.
Розалинда. «Хочу»! Ты лучше скажи, что так оно и есть, и я в этом давно убедилась.
Сесилия. Уж будто!
Розалинда. Сесилия, крошка, тебе не понять, до чего это тяжело – быть… такой, как я. На улице я должна сохранять каменное лицо, чтобы мужчины мне не подмигивали. В театре, если я рассмеюсь, комик потом весь вечер играет только для меня. Если на танцах я скажу что-то шепотом, или опущу глаза, или уроню платок, мой кавалер потом целую неделю изо дня в день звонит мне по телефону.
Сесилия. Да, это, должно быть, утомительно.
Розалинда. И как назло, единственные мужчины, которые меня хоть сколько-нибудь интересуют, абсолютно не годятся для брака. Будь я бедна, я пошла бы на сцену.
Сесилия. Правильно. Ты и так все время играешь, так пусть бы хоть деньги платили.
Розалинда. Иногда, когда я бываю особенно неотразима, мне приходит в голову – к чему растрачивать все это на одного мужчину?
Сесилия. А я, когда ты бываешь особенно не в духе, часто думаю, к чему растрачивать все это на одну семью? (Встает.) Пойду, пожалуй, вниз, познакомлюсь с мистером Эмори Блейном. Люблю темпераментных мужчин.
Розалинда. Таких нет в природе. Мужчины не умеют ни сердиться, ни наслаждаться по-настоящему, а те, что умеют, тех хватает ненадолго.
Сесилия. У меня-то, к счастью, твоих забот нет. Я помолвлена.
Розалинда (с презрительной улыбкой). Помолвлена? Ах ты, глупышка! Если б мама такое услышала, она бы отправила тебя в закрытую школу, где тебе и место.
Сесилия. Но ты ей не расскажешь, потому что я тоже могла бы кое-что рассказать, а это тебе не понравится, тебе твое спокойствие дороже.
Розалинда (с легкой досадой). Ну беги, малышка. А с кем это ты помолвлена? С тем молодым человеком, который развозит лед, или с тем, что держит кондитерскую лавочку?
Сесилия. Дешевое остроумие! Счастливо оставаться, дорогая, мы еще увидимся.
Розалинда. Надеюсь, ведь ты моя единственная опора.
Сесилия уходит. Розалинда, закончив прическу, встает, напевая. Потом начинает танцевать перед зеркалом, на мягком ковре. Она смотрит не на свои ноги, а на глаза, смотрит внимательно, даже когда улыбается. Внезапно дверь отворяется рывком и снова захлопывается. Вошел Эмори, как всегда, очень спокойный и красивый. Секунда замешательства.
Он. Ох, простите! Я думал…
Она (с лучезарной улыбкой). Вы – Эмори Блейн?
Он (рассматривая ее). А вы – Розалинда?
Она. Я буду называть вас Эмори. Да вы входите, не бойтесь, мама сейчас придет… (едва слышно) к сожалению.
Он (оглядываясь по сторонам). Это для меня что-то новое.
Она. Это – «ничья земля».
Он. Это здесь вы… (Пауза.)
Она. Да, тут все мое. (Подходит к туалетному столу.) Вот видите – мои румяна, мой карандаш для бровей.
Он. Я не думал, что вы такая.
Она. А чего вы ждали?
Он. Я думал, вы… ну, как бы бесполая – играете в гольф, плаваете…
Она. А я этим и занимаюсь, только не в приемные часы.
Он. Приемные часы?
Она. От шести вечера до двух ночи. Ни минутой дольше.
Он. Я не прочь войти пайщиком в эту корпорацию.
Она. А это не корпорация – просто «Розалинда, компания с неограниченной ответственностью». Пятьдесят один процент акций, имя, стоимость фирмы и все прочее выражается в двадцать пять тысяч годового дохода.
Он (неодобрительно). Холодноватое, я бы сказал, начинание.
Она. Но вам от этого ни холодно, ни жарко, Эмори, верно? Когда я встречу человека, который за две недели не надоест мне до смерти, кое-что, возможно, изменится.
Он. Забавно, вы держитесь такой же точки зрения на мужчин, как я – на женщин.
Она. Я-то, понимаете, не типичная женщина… по складу ума.
Он (заинтригован). Продолжайте.
Она. Нет, лучше вы – вы продолжайте. Вы заставили меня заговорить о себе. А это против правил.
Он. Правил?
Она. Моих правил. Но вы… Ах, Эмори, я слышала, что вы – блестящий человек. Мои родные так много от вас ждут.
Он. Это вдохновляет!
Она. Алек говорит, что вы научили его думать. Это правда? Мне казалось, что на это никто не способен.
Он. Нет. На самом деле я очень заурядный. (Явно с расчетом, что это не будет принято всерьез.)
Она. Не верю.
Он. Я… я религиозен… я причастен к литературе, я… даже пишу стихи.
Она. Вольным стихом? Прелестно! (Декламирует.)
Он (смеется). Нет, не такие.
Она (неожиданно). Вы мне нравитесь.
Он. Не надо.
Она. И такая скромность…
Он. Я вас боюсь. Я любой девушки боюсь – пока не поцелую ее.
Она (назидательно). Сейчас не военное время.
Он. Значит, я всегда буду вас бояться.
Она (не без грусти). Видимо, так.
Оба минуту колеблются.
Он (обдумав все «за» и «против»). Я понимаю, это чудовищная просьба…
Она (заранее зная продолжение). После пяти минут знакомства.
Он. Но прошу вас, поцелуйте меня. Или боитесь?
Она. Я ничего не боюсь, но ваши доводы как-то не убеждают.