Меч и плеть

В полдень пятого дня пути Сотар оставил за спиной, лежащие посреди степи горелые руины. Хутор на несколько десятков домов перестал существовать и о печальной судьбе живших в нем напоминал лишь тоскливо скрипящий флюгер, на одной из чудом сохранившихся крыш. Собственно дома под этой крышей почти не осталось — полторы стены, да горки черной золы с виднеющимися в ней похожими на кости камнями. Напрасно рыскающие по пепелищу вороны перекликались с хриплым карканьем, седлая каменные обломки. Покрытый сажей череп печально смотрел на всадника с покосившейся изгороди. Помогать здесь было некому, и Барлейт даже не стал останавливаться. Он уже видел на горизонте к северу и югу силуэты дозорных башен.

К Мальдгарду он добрался спустя четыре часа езды по заросшей лебедой и хмелем степи. Крупнейший из Вольных городов Велона, являл собою впечатляюще зрелище. Потому что это не был город. Это был массивный, укрепленный камнем и деревом, тщательно прорытыми рвами с торчащими на дне острыми кольями, лагерь. С двух сторон, к востоку он был защищен быстрой рекой, а к югу, откуда можно было бы ждать нападения гашхаров, хитрой системой рвов, которые в случае чего, как знал Сотар, можно было затопить. Впрочем, верить в то, что найдется горячая голова способная атаковать Мальгард, не приходилось. Здесь постоянно проживало не меньше четырех тысяч головорезов, которые не знали иной жизни кроме борьбы. Брать у таких было особенно нечего (золото у Вольных не задерживалось), а единственная по-настоящему священная для Вольных вещь — меч, — мог вдохновить на нападение только безумца.

В походное время здесь царила атмосфера, которой могли позавидовать любые армии мира, а на подступах постоянно дежурили, умудряющиеся скрываться в голой степи воины. В мирное — ситуация была несколько иная.

Сотар проехал по мостикам надо рвами и, миновав спящего в скирде сена прямо у ворот Вольного, въехал в Мальдгард. В раскинувшемся под медленно темнеющим небом лагере царил привычный хаос. Домов здесь было достаточно мало, да и те, что были, походили на небогатые селянские домишки, с замшелыми стрехами. В основном обходились плотными палатками, реже шатрами, а то и просто натянутым под открытым небом полотном. Отовсюду слышались громкие голоса, смех и песни. Спешившийся Барлейт повел Рысь рядом, запросто здороваясь с попадающимися на пути Вольными. У него тут было много знакомых, да и сами наемники в большинстве прекрасно знали лорда-протектора Велона. Незнакомому с порядками и обычаями Вольных странно было видеть, что все жители «города» — от мала до велика мужчины. И все они вооружены. С оружием здесь не расставались даже спящие. Еще одним необычным обстоятельством было то, что среди Вольных спокойно встречались и светловолосые беонты, и даже раскосые гашхары.

Барлейт прошел вдоль главной «улицы», до высокого красивого шатра красного цвета, расположенного аккурат возле главной площади Мальдгарда. Привязал Рысь у коновязи, где уже толкались боками, настороженно всхрапывая, несколько скакунов и покосившись на азартно играющих в кости возле шатра Вольных, вошел внутрь.

— Мое почтение, Старшине, — приветствовал он собравшихся в шатре мужчин. В отличие от обильно бродящих снаружи простецки одетых в жилетки и латаные штаны наемников, здесь собралась публика куда богаче. Все в шикарных, — у кого соболем, у кого пантерой или горностаем подбитых, — копеньяках красных и синих расцветок. Камзолы тонкой выделки и красные пояса с рубинами, делающие честь любому богатею. Выборные Старшины, — временные коменданты, присматривающие за порядком и согласием с позволения самих Вольных, — выглядели как зажиточные дворяне. Самая бедная одежда оказалась у стоящего напротив старшин Кривоноса.

— Сотар! Ты? — изумленно выдохнул один из старшин.

Барлейт прошел к заваленному свитками столу, крепко тиская заскорузлые крупные ладони, более всего похожие на руки гранитных статуй. Обойдя по кругу, он остановился напротив Грива. Маг внимательно вглядывался в серьезное и мрачное лицо Барлейта, а после сочувственно произнес:

— Мы слышали о том, что случилось. В степи ветер далеко разносит голоса и слухи. Твой сын, должен был жить… Соболезную, брат.

— Мы все соболезнуем, — поправил его сидевший за столом смуглый, почти черный Вольный, в чьем наряде прослеживалась любовь к мелким украшениям. Остальные согласно закивали.

Барлейт ответил им таким же молчаливым кивком, как будто речь шла о чем-то незначительном. Здесь не пристало плакаться в жилетку, это бабье дело. Мужчина всегда должен оставаться мужчиной.

— Я прибыл с сообщением. Как лорд-протектор, — произнес он. Старшины переглянулись.

— Со всем уважением, Сокол, но тебе придется обождать. У нас здесь уже есть повод для толковища.

Сотар вопросительно взглянул на них и говоривший поспешил объяснить:

— Вчера сожгли хутор Старого Вирта.

Очевидно, это были те самые виденные им по пути руины.

— Кто?

— Пока не знаем, — просто пожал плечами чернолицый Вольный. — Но думаем на Золберга Сиплого. И собираемся решить, всем многолюдством, что с этой мыслью делать. Старый Вирт еще недавно был Вольным.

— Что делать, что делать, — проворчал старый Вольный с похожими на две растрепанные копны усами, почесывая за ухом. — У Вирта жена была да пятеро детей, я уж молчу про мужиков и баб, с которым он хозяйство делил. По старинке, без лишнего гуманизму и затей, в железный короб с дыркой посадить над ульем, а под ним костер развести. Пущай Сиплого пчелы судят, пока не запечется целиком.

— Это пускай народ решит, — оборвал мечты старика старшина первым заметивший Барлейта, засунув пальцы за малиновый пояс, обтягивающий его вместительный круглый живот.

Такие вопросы, в самом деле, решались на общем тинге и обычно заканчивались разграблением дворянских богатств, которые охотно пропивалось Вольными на своеобразных поминках по товарищу.

— Вопрос важный. Я подожду, — покладисто согласился Барлейт.

Как и обычно его намерений было невозможно прочитать на невозмутимом лице. Только Кривонос, похоже, догадывался, что на уме у Сотара. Но никаких предположений высказывать не торопился. Только смотрел. Очень внимательно смотрел, как будто сожалея, что они не могут говорить свободно.

… Когда ночь вступила в свои права, раскинув над Мальдгардом звездное покрывало, на главной площади лагеря, огражденной крепко сбитыми рогатками и освещенной установленными на жердинах факелами, собралась громадная толпа народу. Молодые, старые, лысые, заросшие, щеголеватые и бродяжного вида, с юными лицами и посеченные в схватках. В толпе стоял гул и шум голосов, стремящихся перекричать друг друга, гвалт в котором нельзя, пожалуй, было услышать и самого себя. Сотар, Кривонос, и четверо старшин стояли близко от специально сооруженного деревянного помоста. Под помостом за пятью большими барабанами стояли обнаженные по пояс Вольные. Беспокойное пламя скакало по их блестящей от пота коже. Один из старшин подал знак, и в шум молвы врезался ритмичный, призывающий к вниманию, барабанный бой. Четверо с достоинством поднялись на помост, над головами толпы Вольных. Говорить стал старшина с малиновым поясом, держа речь уверенно и привычно:

— Друзья и боевые товарищи! Все мы собрались здесь решать, как нам поступить с памятью о старом Вирте. Большинство помнит его по совместным походам на гашхаров, по славным грабежам и дружним попойкам! Он был один из нас… и теперь он свободен! Вернулся туда, где все мы будем, оставив по себе последнее. Память. Вспомним его в последний раз? Так чтоб небу стало жарко?

В толпе одобрительно взревели. Старшина приободренным голосом продолжил, говоря заготовленную и возбуждающую эмоции речь, которую он под аккомпанемент ревов окончил вопросом:

— И что же мы сделаем с подлой гадюкой Золбергом, напавшим на Вирта?

— Убьем! Убьем! Убьем! Убьем!!!

Под размеренную цепь барабанного боя, на вспотевшем от жары и эмоций лице старшины появилось торжествующее выражение: