Великий канцлер

Зато сидящий сейчас передо мной человек, появившись из небытия, одним великанским шагом вознесся до поста Канцлера Империи – то есть должности первого класса согласно «Табели о рангах»; сам я о таком не смел и мечтать. Таковых канцлеров в Российской империи не бывало уже больше двадцати лет – с того момента, когда во времена моей молодости подал в отставку и вскоре помер Александр Михайлович Горчаков. Ведь канцлер – это не просто высшая должность в Петровской «Табели о рангах», но еще и лицо, к которому монарх испытывает высочайшее доверие, почти как к самому себе. И это доверие правящей монархини господин Одинцов будет использовать, чтобы разрушить все, что я создавал годами непосильных трудов. Несомненно, слабая и неопытная девушка наивно доверилась этому чудовищу, которое теперь вьет из нее веревки. И даже жених императрицы, наш будущий князь-консорт, происходит из той же породы – волевой, жестокой, не терпящей компромиссов. Спасенья для бедной Ольги нет; наверняка ее принудили силой или обаяли при помощи модного сейчас магнетизма… Наверняка этот Одинцов сильный магнетизер: когда он на меня смотрит, у меня волосы на голове шевелиться начинают. Неужели теперь повторится история с декабристами, и отчаянное выступление молодых офицеров-преображенцев станет прологом для наступления жесточайшей реакции, а передо мной сидит новый Аракчеев?

Ошарашенный столь горестной переменой в своей судьбе, низвергшей меня с высот власти до положения живого мертвеца, я так и не решил, что ответить на слова главы посланцев… Но вдруг позади меня почти бесшумно распахнулась дверь и раздалось цоканье каблучков.

– Павел Павлович, – услышал я звонкий голос Ольги Александровны, прежде Великой княгини, а нынче императрицы, – вы знаете, а ведь мне тоже хотелось бы выслушать объяснения господина Витте. Мой отец и брат пригрели эту гадину у себя на груди, и я желала бы знать, как этот человек мог отплатить им такой черной неблагодарностью и принять участие в антигосударственном заговоре. Кроме того, у меня есть вопросы и относительно его деятельности на посту министра финансов, поскольку не все его решения приносили пользу Российской империи, а некоторые так прямо шли ей во вред…

Обернувшись, я увидел государыню-императрицу. Несомненно, это была действительно Ольга Александровна, но Боже, какой у нее был вид! Она была облачена в узкое черное платье, стягивающее фигуру до самого горла, и дополняли этот наряд такие же перчатки, шляпка и вуаль. Говорят, что императрица носит траур по всем невинно убиенным за время подавления мятежа, не деля их на сторонников, противников и праздношатающуюся публику. Все они, мол, российские подданные – и поэтому императрица скорбит обо всех. Одни погибли, исполняя свой верноподданнический долг. Другие достойны сожаления за свои заблуждения, за которые им пришлось заплатить жизнью. Третьи стали невинными жертвами сложившихся обстоятельств. Но это платье, создающее впечатление торжественной простоты, только подчеркивало прямоту осанки, уверенный поворот головы и мрачно-суровое выражение лица. Куда делась та дурнушка, которая ни ступить, ни молвить не умела? Сейчас с императрицы смело можно было ваять статую разъяренной Немезиды… Чуть позади и левее императрицы стояла еще одна незнакомая мне молодая женщина, одетая в такое же платье и с таким же суровым выражением лица. Скорее всего, это была статс-дама и одновременно сердечная подруга новой императрицы, ибо она была немного старше Ольги и держалась с воистину независимым достоинством (что невозможно для простых смертных в присутствии царственных особ).

Какой там магнетизм-сомнамбулизм; сейчас мне видно, что мои надежды развеять морок, окутавший молодую императрицу, были напрасны. Она совершенно осознанно действует заодно с этим Одинцовым, считая меня одним из главных виновников бедственного положения Российской империи в экономике, а также тех трудностей[2], что постигли наши армию и флот в начале этой злосчастной японской войны. Господи, прости меня и помилуй! Такая фурия не только на каторгу меня закатает, как грозился господин Мартынов, но и придумает такую ужасную казнь, которая заставит желать смерти будто избавления…

– Помилуй, государыня-императрица! – хлопнулся я на колени, – не виноват я, это само все так получилось…

– И не подумаю миловать! – жестко ответила мне императрица, гладя сверху вниз злобно прищуренными глазами. – Умел грешить, пес смердящий, умей и ответ держать! Никакой милости к тебе у меня нет и быть не может! Наше монаршее прощение, милейший Сергей Юльевич, тебе еще требуется заслужить самым усердным трудом на благо Отечества.

– Заслужить?! – с удивлением и надеждой в голосе переспросил я. – Но как я могу это сделать, государыня-матушка, если за прошлые дела меня грозятся то ли закатать на каторгу лет на двадцать, то ли вовсе отправить на виселицу как опасного государственного преступника?!

– Да уж всяко не катая тачку на Сахалине, – с иронией ответила мне чуть смягчившаяся императрица, – в самые кратчайшие сроки нам предстоит исправить то, что было тобою наворочено в бытность министром финансов, и твоя помощь тут будет нелишней. Сделаешь все хорошо – получишь мое прощение, а если ничего полезного из тебя не получится, то пеняй на себя, тогда уж точно без каторги не обойтись.

– Это называется «шарашка», – пояснил Одинцов, – тихая благоустроенная камера с толстыми стенами в Петропавловке, обеды из ресторана, умные и исполнительные помощники, схватывающие на лету каждое слово, а также вежливая охрана. И все! А самое главное – вместе с тобой будет содержаться госпожа Витте, которая хоть в заговоре и не участвовала, но за льстивое (то есть притворное) крещение вполне может получить восемь лет каторжных работ.

– Хорошо, – сказал я, поднимаясь на ноги, – я признаю, что согрешил, поддержав притязания Кирилла Владимировича на царский престол, но я не понимаю, какие мои действия в бытность мою министром финансов Российской империи могли вызвать ваши нарекания?

– Грешит муж, гуляя к любовнице от своей благоверной, – хмыкнула Ольга, – а поддержавший заговор против законной власти совершает государственное преступление, за которое нет и не может быть прощения. Остальное тебе пояснит господин канцлер…

– Во-первых, – строго сказал Одинцов, – тяжелейшие последствия для российских финансов имело введение вами так называемого золотого стандарта. Я уж молчу по поводу того, что после совершения этого весьма неумного шага государственный долг Империи разом увеличился в полтора раза. По сравнению с другими последствиями это просто мелочь. Так как добыча золота в Империи совершенно недостаточна для поддержания денежного оборота в звонкой монете, Россия вынуждена постоянно брать у Ротшитльдов обеспечивающие кредиты в золоте. Поступив в оборот, эти деньги совершают один почетный круг по Империи и снова утекают за рубеж, ибо большая часть товаров, потребляемых обеспеченными слоями населения, импортируется именно оттуда. Этот перекос в денежном обороте достиг таких масштабов, что Российская Империя стала испытывать дефицит наличных денежных средств, то ведет к задержкам разного рода выплат и еще больше усугубляет поразивший страну экономический кризис. Тут можно сделать двоякий вывод. Если вы, вводя такую систему, не предусмотрели и не просчитали всех ее последствий, то тогда вы, Сергей Юльевич, банальный дурак; а если вы все предвидели, но пошли на это из соображений, далеких от государственных интересов и исполнения ваших непосредственных обязанностей, то вы подлец и предатель.

– Золотой стандарт, господин Одинцов, – поднял я вверх палец, – был введен мною исключительно из соображения ускоренного развития в России капиталистических отношений…

– Министр финансов империи, – строго сказала императрица, – должен был заботиться исключительно о благополучии этих самых финансов, а не о каких-то там капиталистических отношениях, потому что это еще бабушка надвое сказала – нужны нам эти отношения или нет. То, что вы сделали, пошло на пользу кому угодно, но только не русским людям и российской казне – а это преступление куда более серьезное, чем участие в каком-то там заговоре.

2

Действительно, в бытность министром финансов Витте был изобретателем так называемого вооруженного резерва, то есть того состояния, при котором команды боевых кораблей изнывают от безделья в базах, потому что содержание флота финансируется по остаточному принципу, без закупок угля на тренировочные плавания и снарядов для учебных стрельб. Боеспособность эскадр при этом падает очень значительно и подвернувшись внезапному нападению Русский флот оказался явно в невыгодном положении по отношению к флоту Японской империи.