Страница 13 из 14
- Ну вот, - роняет Виктор. - Езжай, Чернев, домой. Папа и мама. Мы ведь обучили тебя мату, радикулиту, ревматизму и цинизму.
- Хо-хо, Леха, - говорит оживленно Гришка. - Дома теплее. Везет молокососам.
Валька и Мишка молча переглядываются. Мы сидим на сложенных для переноски тюках, после обеда мы кочуем к лепидолиту.
- Отставить переезд, - говорит Виктор. - Отставить, значит, переезд ввиду отъезда.
Мир рушится на нас громадными глыбами молчания. Мы сидим молча. Слова еще не родились в свистящем хаосе мыслей.
- Езжай, значит, Чернев, - чужим голосом повторяет Виктор. - Будешь историком.
- Я не Мария-Антуанетта. Я могу и остаться. - Эти слова приходят к нам через сотню томительных лет.
- Да нет. Раз приказ, я должен.
Лешка медленно собирает рюкзак. Ближайший срок ухода через три дня, но он собирает его прямо вот сейчас. Прямо на наших глазах.
В хрупкой стеклянной тишине застывает мир. Кто-то странно, совсем не по-человечески всхлипывает или кашляет. Мишка!
Я смотрю на Мишку, я не могу отвести от него глаз. Что-то чуть перекосилось у него на лице, нестерпимым отчаянным светом горят Мишкины глаза. Он встает, огромный, бородатый, высеченный весь из какого-то странного дерева. Падают странные слова:
- Брось рюкзак. Декадент! Никуда ты не поедешь.
- Ошалел парнишка от счастья, - хихикает Отрепьев.
- То есть как?
- Молчи, Виктор. Сейчас моей компетенции дело.
- Но я же сам предлагал, - бормочет Лешка. - Я же не Мария...
- Все молчите! Слушайте вы, джентельмены с высшим... Я всегда считал, что в мире есть справедливость, - странно говорит Мишка. - То, что здесь сидят трое джентельменов с высшим образованием, - справедливо. То, что Леха будет историком, - справедливо. В ту ночь, когда шел снег, я думал о справедливости. Почему от одного пятнышка плесени разрастается пятно? Значит, от пятнышка справедливости должно вырасти озеро? Понимаете? Где озеро каждого из нас? В будущем? К черту такое будущее. Я думал три дня и решил. Пусть рюкзак собирает Валька, а не Лешка. Это будет справедливо. Можете надо мной смеяться, но я вас заставлю. Правильно, Гриша: люди не могут без подзатыльников. Но пусть хорошие подзатыльники идут по этапу...
Ох, что тут начинается! Суть в том, что Валька по решению Мишки должен ехать учиться. Семь классов, потом техникум, геологический техникум. Он даже обдумал финансовый вопрос, он даже обдумал вопрос о прописке. В Новых Черемушках существует у Вальки бабушка, и жил, оказывается. Валька как раз у нее.
- А наша работа? - протестует Виктор.
- Один все равно уезжает.
- Иллюзии.
День накатывается на нас, как огромный, нестерпимо колючий шар. Я не знаю, о чем мы спорим. О том, что мы много лет уже вели себя как крокодилы; о том, что мы не Армия спасения; что вся экспедиция будет тыкать в нас пальцем; что Валька железный малый; что ничего не выйдет; что мы будем пороть Вальку каждую субботу, если будет валять дурака... Валька, красный, как обмороженная пятка, уткнул лицо куда-то в коленки. Раскрыв рот и глаза, смотрит Декадент на свое ошалевшее начальство. Растерянно покусывает травинку Григорий Отрепьев. Мишка, взволнованный, чудаковатый и обаятельный Мишка, ходит между тюками и отрывисто вяжет слова. Ох, он оратор в римском сенате, он кого угодно уговорит... Виктор прячет глаза за скептическим отблеском стекол. Молчит. Забытой птичкой горбится сзади Лешка.
Три дня проходят тревожными и бестолковыми сгустками. В комки прессуется время. Мы перенесли лагерь. Молчаливо и яростно работает Лешка. Где-то что-то хрустнуло в Декаденте.
Когда мы несли последнюю серию грузов, он поскользнулся у самого берега. В кровь расшиб себе лоб, вывихнул палец. Так он и дошел до миридолитовой горы в мокрой одежде, вытирал размазанную кровь на лбу да сплевывал в сторонку от ветра.
- Смени одежду, - сказал Виктор. - Простынешь. Сгложут меня твои старики.
- Обойдется, - хрипло бросает Леха.
Мы работаем на вершине. Упругий ветер гуляет над Чукоткой. Змеистые пегматитовые жилы уходят под свалы. У нас голые руки. Нужны ломики и кирки, нужна взрывчатка. Призывно розовеют мазки миридолита на склонах.
- "Временно переносим центр работ на месторождение. Программу по карте выполним. Желательно удлинить срок сезона на один месяц. Просим организовать дополнительную заброску продуктов, инструментов, взрывчатки. Рабочих в партии двое. Все работоспособны", - вслух перечитывает Виктор. Сложенная бумажка идет в Валькин карман.
Мы стоим у палатки. Закутавшись в мешок, неловко прыгает Леха. Температурит что-то парень. Видимо, простыл все же в ту ночь.
- Значит, так, - говорит Валька, - значит, шефу письмо, значит, на Садовой, зовут Лена. Все вроде записано.
- Пошли, - коротко бросает Мишка.
- Ну так как же? - растерянно бормочет Валька. - Ай-хо! - вдруг говорит он. Улыбки. "Ай-хо!" - боевой клич онкилонов. Тех, что уплыли на север.
Они уходят. Картинным силуэтом темнеет согнувшаяся под рюкзаком с образцами фигура Мишки и рядом крохотная в длиннополом смешном ватнике фигурка Вальки.
- Э-ге-ге-ге-гей! - кричу я. Фигурки замирают. Поднимают бинокль к глазам тонкие палочки рук. Шарахается от крика где-то в небе гагара. Желтым заревом полыхает тундра. Я смотрю на Виктора. В сторону отвернулся мой начальник, старательно изучает серую ленту реки. Опустив длинные руки, стоит Григорий. "Смешные мы все же лю-ди-человеки", - думаю я.
Я сижу в палатке. Виктор и Гришка только что ушли к месторождению, я вернулся оттуда. Мы по очереди дежурим у Лехи. Не на шутку разболелся парень.
- Нутро у него, понимаешь, протестует - так сказал материалист Гришка.
Я привожу в порядок записные книжки. Кончается день. Сильные густые тени падают с гор. Вероятно, сегодня будет первый лед.
Первый лед, с которого жиреют и тревожными стаями мечутся гуси. Будут морозные ночи в палатках, будут крепкие, как дубовый шар, сентябрьские дни. Голубые ниточки тундровых рек, отмели и скалы все еще ждут нас.
Глаза Декадента лихорадочно поблескивают в сумраке палатки. Красным помидором пылает лицо. Грипп? Воспаление легких? Тиф? Менингит?
- Переболеешь - встанешь, - сурово бросил ему на прощание Мишка.