Роузуотер

– Лица. Пятеро. Художница отлично поработала, и сейчас прогоняет их через систему. Она также ищет местоположение, марку аппаратуры. Все. На сегодня хватит. Я устал, и мне скоро на работу.

– Это не работа. Ты контрактник. Твоя работа здесь.

– Хорошо. На мою вторую работу.

– Сколько времени это займет?

– Не знаю. Если назовешь мне его имя…

– Нет.

– …или что он натворил…

– Нет.

– Тогда будем идти трудным путем, шаг за шагом. Я нахожу информацию, останавливаюсь, сообщаю художнице, и мы снова начинаем.

– Так тому и быть.

– Можно мне теперь домой?

– Еще минуточку. Как ты, Кааро?

– Нормально.

– Ты одинок.

– Я один, а не одинок. Уединение – не обязательно плохая штука. Я много читаю. Хочу научиться играть на гобое.

– Что читаешь?

– Хомского.

– Ясно. И правда учишься играть на гобое?

– Нет.

– Не знаю, зачем я и спрашиваю. Вали домой.

– Доброй ночи, Феми.

Когда машина О45 высаживает меня у дома, глаза у меня уже слипаются. Ночь проиграла битву с днем, и скоро Роузуотер проснется и отправится на работу. Город просыпается слоями. Сначала пищевой. Дальнобойщики привозят урожай из Ойо, Огбомошо, Илорина и Абеокуты. Маниок, кукуруза, ямсовая мука, просо, рис из Таиланда. Здесь теперь почти ничего не выращивают. Все это развозится по всяческим «Буккам», «Маминым кухням», «Кушать подано». Дешево, близко и необходимо чернорабочим, которым нужна сытная углеводная бомба, прежде чем отправиться вкалывать за плату меньше минимальной, использовать свои бицепсы, трицепсы и хребты, чтобы поднимать, рубить, пилить, стыковать, брить, забивать и мыть. Кухни заработали. Запахи выманивают наружу первый слой офисных работников, клерков, секретарей, мелких служащих. В течение двух часов роузуотерские специалисты среднего достатка разойдутся по своим офисам, больницам, адвокатским конторам, бухгалтерским фирмам и, конечно же, банкам.

Среди них буду и я, но мне нужно принять душ и позавтракать, может быть, выпить крепкого кофе. Я живу на втором этаже трехэтажки в Атево. Квартира открывается введением кода из восьми чисел, но есть и ключ для разблокировки.

Телефон принимает кучу сообщений, будто сигнал только что стал сильнее. Я подумываю о том, чтобы забить на банк, сказаться больным и проспать весь день. Хочу узнать, кто пытается подобраться ко мне через ксеносферу. Раздеваюсь и нагишом иду в душ. Пробую этот фокус с теплой, потом холодной, а затем обжигающе горячей водой, но он меня не освежает. Зеркало показывает мне налитые кровью глаза, а под ними мешки – точь-в-точь с фотки извращенца в криминальной сводке.

– Выглядишь как идиот, – говорю я отражению. – Да ты и есть идиот. И жизнь твоя не имеет смысла.

Надеваю трусы и шлепаю в гостиную, не вытеревшись насухо.

– Майлз Дэвис, «So What», – говорю я сенсорам, и из динамиков вырывается басовая тема.

– Телефон, сообщения.

Я сажусь. Закрываю глаза. Слушаю.

Мой бухгалтер хочет обсудить налоги.

Звонок из Национальной научно-исследовательской лаборатории. Они просят уделить им три дня. Они заплатят. Я их проигнорирую. Я уже на них работал и больше не хочу. Они находятся в Лагосе и хотят знать о сенситивах. Ненавижу ездить в Лагос, а ученые из ННИЛ пялятся на меня так, словно хотят препарировать мой мозг, пока я еще жив.

Сообщение от Аминат, звучание ее голоса напоминает «музыкальные стулья». «Привет, Кааро. Я знаю, знаю, мы только притворялись. Но я поймала себя на том, что думаю о тебе, и мне интересно, что… (смех) Ох, боже, как это… Ладно, перезвони мне. Или не перезванивай. Я не такая приставучая, какой кажусь».

Она заставляет меня улыбнуться.

Телепродюсер, преследующий меня уже два года, обещает мне деньги и славу, если я появлюсь в «Талантах Нигерии».

– Привет, Грифон.

Сначала я подумал, что женщина оставила мне сообщение на телефоне, но это не так. Я открываю глаза, и косяк макрели, оку эко, проплывает мимо моего лица. Майлз все еще играет на трубе, но где-то далеко. Меня окружают меняющиеся цвета и зыбкие тени. Опускаю взгляд на свои руки, но их больше нет. Вместо них – перья.

Такой херни со мной давненько не случалось. Я в ксеносфере: уснул и попал в ксеносферу. Нетрудно понять почему. Теплый душ, недосыпание.

– Грифон.

– Кто ты? – спрашиваю я вопреки всему, чему меня учили. – Мне нравятся твои перья, – говорит она. – Ты умеешь летать?

– Здесь кто угодно может летать. Кто ты?

Рыбы начинают меня бесить. Воздух плотный, как вода. Слышен приглушенный гул чужих голосов и мыслей. Я не могу разглядеть женщину, хотя слышу ее ясно. Никакого я-образа?

– Я – личность, – говорит она. – Я сама по себе.

– Да, но как твое имя? Ki l’oruko e?

– А оно должно у меня быть?

– Да.

Она умолкает. Я пытаюсь почесать лицо, но вместо этого щекочу себя перьями. Расправляю крылья, так-то лучше.

– Меня зовут Молара, – говорит она.

Я ловлю одну из рыб клювом и ломаю ей хребет, потом бросаю на пол, себе под лапы. Она дергается и затихает.

– Покажись, – говорю я.

– Я не знаю как, – отвечает Молара.

Точно из диких. Я говорю, повторяя слова моего инструктора:

– Подумай о том, что любишь; о том, что ненавидишь; о том, чего боишься; о чем-то отвратительном или прекрасном. О том, что производит на тебя впечатление.

Пожарные машины всех форм и размеров проносятся мимо с выключенными мигалками. Среди них есть игрушечные. За каждой бежит процессия в красном, крошечные лилипуты позади игрушечных, великаны следом за настоящими.

Перед лицом у меня распускается бабочка. Расправляет крылья, размах которых больше четырех метров. Она черная с синим, и ее крылья движутся в медленном величественном ритме.

В этот момент я просыпаюсь, выдернутый из ксеносферы телефонным звонком. Пару секунд я ничего не соображаю. Телефон замолкает, потом звонит снова.

– Да? – говорю я.

– Ты уже должен быть здесь, – сообщает Бола. – У тебя голос как с похмелья. У тебя похмелье?

– Ох, черт.

Я чудовищно опаздываю.

На голове у меня непонятно что, но лучше, чем у металлоголовых, так что сойдет. Клиенты облепили банк, как муравьи оброненный ребенком леденец. День после Открытия всегда хлопотный, потому что люди хотят повидать своих врачей и сдать анализы, чтобы подтвердить исцеление. Медицинское сообщество в Роузуотере не слишком крепкое и оживает только в это время года. Думается мне, навыки у них подзаржавели.

Файервол поставили без меня. Они читают Толстого. Я сижу в комнате отдыха и натираю открытые участки кожи кетоконазоловой мазью, чтобы не выходить в ксеносферу. У банка это самый тяжелый день в году, а мне не хочется утомляться еще сильнее. Я пью омерзительный растворимый кофе чашку за чашкой, чтобы не уснуть, бомбардир на скамейке запасных.

Интерлюдия: Задание 1. Лагос: 2060

Невыносимо жарко, но я все равно жду. Ручейки пота стекают по спине, затекают между ягодиц. Кое-как дышать я еще могу, но спертый, бедный кислородом воздух угрожает вырубить меня. Отдушка нафталиновых шариков забирается мне в нос и мозг, нашептывает правду и вымыслы о моей жене. Я едва удерживаюсь на месте. Висящая в шкафу одежда поглаживает мне спину. Внизу, у ног, теснится обувь, отвоевывая свободное место. Висящий ремень звякает при движении, и тишина делает звон оглушительным. Моя левая рука покоится на теплом дереве двери, правую я прижимаю к боку, нож тянет ее вниз.

Я жду.

В любой момент.

Я слышу, как где-то в доме хлопает дверь. Слышу писк автозапора и хихиканье, от которого я прихожу в бешенство. Вижу красные вспышки в темноте, словно на долю секунды к глазам приливает кровь. Чувствую, как сердце гонит ее по моему телу, вынуждая меня двигаться. Я жду.

Спотыкаясь и ошибаясь, двое людей проходят через мой дом, через наш дом. Распахивается дверь в комнату. Я представляю, как они стоят там и целуются. Я слышу, как чмокают их губы. Мой кулак сжимается на рукояти ножа.