Страница 10 из 26
Дошло у нас уже до того, что мы подстелили на белую простынь какую-то красную тряпку, дабы скрыть следы преступления, уже осталось мне только и сделать одно самое последнее движение-нажим, чтобы войти в Галю, соединить наши тела в единую плоть, единый мир, уже ощутил-почувствовал я тонкую грань, готовую поддаться-уступить моему неистовому натиску, как вдруг в самый наипоследнейший момент Галя подо мной извернулась, ускользнула, прикрыла лоно ладошкой:
– Не надо, Коленька! Умоляю! Не сегодня! Потом!..
До сих пор корю себя: уступил, обиделся, затих. Потом оделся и ушёл. Очень уж я, дурак, обидчивый! И самое смешное: минут через двадцать спохватился, с полдороги опрометью бросился назад – звонил, стучал, ломился в Галину дверь… Не открыла. Как потом уверяла: уснула намертво и ничего не слышала…
Не судьба!
Мы ещё какое-то время любили-мучили друг друга, но впоследствии, и правда, появился в её жизни мальчик из параллельного класса (она уже оканчивала школу), Галя откачнулась-прилепилась к нему, и, надо догадываться, весь путь от первого поцелуя и до полной-наиполнейшей близости у них получился, естественно, намного короче. И вот это-то особенно точило (и точит!) мне сердце: подготовил я свою любимую Галочку, воспитал-взлелеял чувственно для какого-то охламона – пришёл, гад, на готовенькое и отхватил приз!
Признаться, я долго страдал, ходил под её окнами, делал глупости, особливо по пьяни. Однажды, к примеру, когда она жила уже на втором этаже в том же доме (обменялись квартирами с соседями), я вечером безуспешно пытался вызвать её, бросая камешки в окно, для очередных разборок и уговариваний, затем додумался в пьяной бесшабашности забраться на шиферную (нашу вигвамную!) крышу, сполз к краю и свесил голову, чтобы заглянуть в её окно. И вот тут, когда центр тяжести тела переместился, и моя собственная задница начала неукротимо наезжать на меня, я понял-осознал вполне, что через секунду свергнусь вниз – аккурат дурной башкой в асфальт. Я мгновенно протрезвел и, цепляясь скрюченными пальцами за ломкий край шифера, начал по миллиметру отползать-отодвигаться вверх…
Бог в тот раз спас!
У меня сохранились все (ещё бы!) письма Гали. Их, правда, не так уж и много. Сейчас перечитываю: Боже мой, какие лишние страсти, замешанные на придуманной ревности и никчёмных обидах, кипели! И чего бы нам было просто не дружить и не любить друг дружку – тихо, спокойно, нежно, без дурацкой ревности и глупых ссор?
Первое её послание (ответное на моё), написано в классе, на каком-то уроке и, судя по всему, тему того урока Галочка моя вряд ли усвоила:
«Я пишу тебе тоже, по-видимому, последнее письмо. ПРОШУ тебя как бывшего “друга”: верни мои фотографии. Признаюсь, я не ожидала от тебя такой подлости, так сказать, недооценивала твоих способностей! Но я до сих пор не могу понять, зачем тебе это было нужно, если я тебе совершенно не нравилась? А насчёт слёз – они у меня были не естественными, это я так тренировалась для поступления в институт кинематографии. И я никогда не думала, что вокруг меня вращается вся Вселенная. Без тебя знаю, что есть намного лучше меня девочки. Искренне жалею ту девчонку, с которой ты, вероятно, будешь дружить. Я с тобой дружила только из жалости к тебе. Спасибо, ты дал мне хороший урок. Впредь умнее буду. Ещё раз прошу: отдай фотографии или сожги. А я в воскресенье узнала правду: это ты ведь написал Рае письмо? Не отпирайся, ничего не выйдет! Эх ты! А я тебе верила! Ну да ладно, на ошибках учатся. Извини, что так грязно написала и плохо: что ж поделаешь – у меня такой плохой почерк…»
Вот так. Ни обращения, ни подписи, ни абзацев. Очень уж, видно, Галя рассердилась-расстроилась на какую-то мою вздорность (что я там мог и зачем её подружке Рае написать?!). И ещё, мне кажется, понятно было уже с первого письма: разрыв рано или поздно был запрограммирован и неизбежен.
Когда я поехал поступать в университет (на самом деле в Алма-Ату, а не в Иркутск), я вскоре получил от Гали два ну очень характерных письма в одном конверте:
1) «Здравствуй, Коля!
Живу я отлично, только как-то ещё непривычно, что меня отпускают на улицу до 12 и даже до 1 часу ночи. С Раей мы ходим по селу и ищем приключений на свою голову. На танцы я хожу.
Я думала, что не получу от тебя письма, ведь у нас всё кончено и ничего нельзя вернуть. Нужно только перечеркнуть всё, что было между нами, и не надо тебе делать вид, что ничего не случилось. Коля, всё, мы потеряли друг друга навсегда. Я посылаю тебе ромашку в знак измены. Это должен сделать ты, но ведь ты никогда не дарил мне цветов, зачем же под конец изменять своему правилу. В общем, желаю тебе всего хорошего: отлично сдать экзамены, пройти по конкурсу и встретить свою настоящую любовь.
Насчёт меня можешь не волноваться: поклонников у меня хватает, но я, как ты говоришь, не буду размениваться на мелочи. Я не умею сама делать счастье, я буду ждать его, может быть, оно придёт ко мне. А если нет, что ж, я найду себе счастье в учёбе, потом в работе и любить буду только маму.
А всё-таки я тебя люблю! Как ни стараюсь забыть, пока не получается. Но это ничего уже не изменит. Забудь о моём существовании, тебе это будет не трудно. И запомни: МЫ НИКОГДА НЕ БУДЕМ ВМЕСТЕ! Ты никогда не полюбишь по-настоящему, потому что кроме себя ты никого не любишь. Тебе нужно только своё счастье, а о других ты не думаешь. Я сочувствую той девушке, которая станет твоей женой.
Ты знаешь, мне даже твой друг Николай Ф. сказал, что, может быть, ты меня не любил и раньше, уже не говоря о настоящем.
(Далее шесть строк густо зачёркнуты.)
В общем, всё, но ты, я думаю, не упадёшь духом – ведь ты так уверен в себе.
Желаю счастья!
Галя.
(ЭТО ГОВОРИТ МОЁ САМОЛЮБИЕ.)»
2) «Здравствуй, милый!
Я уже не надеялась, что ты мне напишешь – ну разве можно так долго не писать!
У меня всё превосходно. Сегодня двум юношам отказала в дружбе. Вот видишь, какая я честная.
А ты ловко действуешь: начал своё письмо с упрёков в мой адрес, а ведь я должна, по идее, не писать тебе, но уж очень я тебя люблю, мой дорогой, а ты меня, видно, не очень – даже не написал “целую”. Эх ты!
Ты там поменьше ходи по ресторанам и не заглядывай очень-то на девочек, а учи билеты и сдавай экзамены. Да, домой вернулась твоя обожаемая Надя Д.: представь себе, завалила историю…
Ты знаешь, у меня всё чаще и чаще возникает мысль, что ты там встретил какую-нибудь девушку или понял, что любишь Раю, Галю Ч. или Надю…
Я сегодня встала в 12 часов дня, и у меня уже письмо от тебя лежит – вот как хорошо!
Ты бы знал, как я по тебе соскучилась!!!
Высылаю тебе фото (правда, плохо вышла, но ничего).
Целую тебя крепко-крепко! До свидания.
Твоя Галя.
(ЭТО ГОВОРИТ МОЯ ЛЮБОВЬ.)»
Сдав все экзамены, но не пройдя в университет по конкурсу, я вернулся, у нас были счастливые дни и вечера, а потом и та сумасшедшая новогодняя ночь. А вскоре я, получив отсрочку от армии по здоровью, зачем-то уехал на другой край земли, в Ворошиловград (ныне вновь Луганск), жил там несколько месяцев и получал от Галочки письма. И всё время в них был какой-то надрыв, какая-то нервозность, ревность, беспокойство. Вот одно из той поры, характерное:
«Здравствуй, Коля!
Я привыкла, что на мои письма отвечают сразу, а если ты не хочешь, то можешь вообще не отвечать. Если ты меня не любишь и понял это поздно, то нужно было не писать мне – я тебя не просила. Ты, я думаю, уже познакомился с какой-нибудь глупой девчонкой вроде меня. Обо мне тоже не беспокойся: после твоего отъезда мне двое предлагали дружить (один учится в школе, а другой уже нет), и я на танцах познакомилась с Сашей из Абакана… Но я думаю, что тебя это не волнует и не буду вдаваться в подробности.