Шоколадница

- У меня нет внуков, - прохрипела печальным и, вместе с тем, вызывающим тоном, не требующем опровержения сказанных слов, старуха.

Ида была шокирована.

- Нет! Бабушка! А как же я? А Феликс? Петра? Озетта? Артур, Герда, Людвиг? А как же маленький Отто?.. Бабушка, ты не помнишь нас? Мы приезжали к тебе на Рождество год назад. Мы всегда приезжаем к тебе на Рождество и Пасху.

Женщина недоумённо смотрела на Иду, пытливо ища в её лице знакомые черты.

- Что ты говоришь, милочка? Я впервые тебя вижу, а тех имён я и не слышала ни разу. Я не твоя бабушка.

- Но бабушка… Но я… я не могла ошибиться!

Голубые глаза девы, словно мраморные, античные вазы, наполнились влагой. Не в силах сдерживать внезапный поток слёз, юная барышня заплакала, прикрывая покрасневшее лицо мягкими ладонями. Однако, чуть поразмыслив и опомнившись, Ида спросила:

- Если вы не моя бабушка, скажите, пожалуйста, как вас зовут?

Старушка перевела взгляд в сторону, припоминая ответ и готовясь вот-вот произнести, развеяв сомнения вопрошающей. Придя к умозаключению, бабушка промямлила:

- Меня… Хм… Меня зовут… Милочка, в моём возрасте я всё забываю… Меня зовут Антонина… М… Вроде, Антонина Владимировна… или… нет. Антонина Ивановна…

- Антонина Семёновна! Нет, ты моя бабушка! – оживилась непризнанная внучка, но, смутившись, промолвила, - Ты просто… не помнишь.

Ида подошла ближе к старушке, отчего последняя боязненно шелохнулась. Девушка продолжала, ласково взяв трясущиеся, неуверенные в движениях руки пожилой дамы в свои:

- Бабушка, посмотри. Разве ты не помнишь меня? Я приходила к тебе не так давно, месяц назад. Ты говорила, что всё забываешь, что у тебя болят ноги. Тебе тяжело было ходить, и я помогала тебе с этим. Тогда ты узнавала меня. Ты сказала, что я изменилась, повзрослела, но всё такая же улыбчивая…

- Прости, деточка, не узнаю я тебя, - прервала ровную и убедительную речь Иды, старушка, - Впервые тебя вижу, хотя на кого-то ты похожа. Когда-то у меня была дочь. Ты на неё немного похожа. Прости, милочка, кажется, я не твоя бабушка. У меня нет больше родных. Мой муж умер в 1886 году, а дочь – от туберкулёза в 1893…

- Нет! Нет! Мама жива! – восклицала Ида, возобновив течение прозрачных холодных слёз, - Бабушка, твоя дочь не умирала. От туберкулёза умер твой сын, Илья.

- У меня не было сына, - с удивительным спокойствием, пространно и кратко ответила Антонина Семёновна, - и внуков не было. Деточка, у меня нет родственников. Одна я осталась смерти ждать.

Последние слова женщины звучали так убедительно, что Ида не посмела более возразить. Она выпустила руки старушки, оставив их болтаться в спёртом воздухе Вдовьего дома. Молодая бледная женщина медленно, молча вышла, не вспомнив, как, разочарованная, с мокрым от слёз, порозовевшим лицом, оказалась посреди Очаковской улицы, на всей площади которой царило броуновское движение. Над Идой нависал купол мрачных туч. Едущая за её спиной повозка мигом привела мечтательницу в чувство.

Сориентировавшись, Ида побрела к ближайшей лавке, распахнутые окна которой открывали барышне светлый мир приятных ароматов хлебобулочных изделий. Героиня картин Рубенса вошла в наполненную запахами, словно флакон французских духов, лавку. В обширной площади магазина умещалось множество сладостей на любой вкус. Проходя мимо одного из столиков, краем глаза дева приметила лежащий в аккуратной, но, будто выцветшей от яркого света, упаковке шоколад, но тут же в её юной голове пролетела мысль: «Не могу больше смотреть на шоколад. Ненавижу шоколад. Как он мне противен.»

***

Пышная красавица, расправив полы своей пушистой и изящной шубки, с замёрзшими на улице слезами, покусанным морозом лицом и опечаленным взглядом в пустоту съедала по дольке бесформенную плитку низкокачественного шоколада, думая лишь о том, как она желает уйти с тяготившей её работы. Покрывшиеся инеем длинные густые ресницы застилали ей вид противоположной части неизвестной тёмной аллеи. Мокрый снег только усугублял и без того плохую видимость. Ветер был морозным, словно на кладбище.

Девушка ещё не знала, что представшее этим вечером перед ней явление, доведшее её до слёз, имело под собой название – деменция.

Загадка

Безвременно наступивший февраль пробуждал в людях воспоминания о светлой весне, до которой оставалась пара недель. Небо будто стало выше, и пространство города больше не выглядело погрузившимся в темницу зимы. На дворе чаще появлялись оледеневшие лужи в противовес угрюмым сугробам. Рутинное времяпрепровождение Иды словно бы стало разнообразнее, потому она передумала уходить от хозяина, превратившегося всего за несколько месяцев в единственного друга, обладающего своеобразным мировоззрением и эмоциональным фоном. В попытке узнать «друга» получше, фрейлейн решила тайно проникнуть за холодные засовы мрачной двери. Иде было невдомёк, что скрывает за собой металлическая задвижка, и оттого загадка эта становилась для девушки привлекательнее, взывая к пытливому уму и незыблемому любопытству барышни.

Однажды, когда Василий Ефимович отлучился за покупкой ингредиентов, что случалось раз в месяц, Ида, осмелев и заранее проследив за тем, куда владелец заведения кладёт ключ от загадочной двери, направилась открывать завесу тайну.

Ида, проверив, ушёл ли хозяин, и после удостоверившись в этом, посмотрев через плечо за плоскость витрины, медленно повернула старый медный ключик, взятый из кляйнового6 сундука, покоящегося в одном из четырёх ящиков секретера. Заглянув за с усилием отворившуюся дверь, продавщица не могла поверить собственным глазам, раскрывшимся от ужаса и походившим на блюдца старинного семейного сервиза. В продолговатом помещении, напоминающем широкий тёмный коридор, освещаемый несколькими подсвечниками, господствовал мерзкий запах тухлого мяса, от которого молодой женщине мгновенно стало дурно. В середине комнаты стоял высокий и широкий в диаметре – как и хозяин магазина – чан с чёрной густой жидкостью. Ида подошла ближе к огромному котлу и, взобравшись на стремянку, посмотрела внутрь. Запах, источаемый жидкостью, был более приятным, нежели в остальной части помещения, - это был шоколад. Ида мигом спустилась и направилась дальше по коридору. Справа стоял грубо отёсанный деревянный стол, на котором красовался нож мясника. На другом конце стола покоились формы для шоколада, детально вымытые и вычищенные. Но не это вызвало в неподготовленной барышне чувство страха и беспомощности. Помимо ножа для резки мяса, на столе находилась лампа, сделанная из человеческого черепа. В дальней части коридора, на противоположной стене, болтались гирлянды из белёных костей, а на тумбе, стоящей недалеко от чана, лежали чья-то окровавленная ладонь, ухо и язык. Не выдержав отвратительнейшего смрада в симбиозе с не менее кошмарным зрелищем, Ида, задыхаясь, выбежала из комнаты, тряся волосами цвета поздно скошенного сена. Тщательно заперев за собой дверь, она бросила ключ в привычное для него место и села, как ни в чём не бывало, пытаясь смириться с увиденным или хотя бы отвлечься.

***

Ида с шумом ворвалась в уютные апартаменты с полосатыми обоями, устрашив тем самым мирно читающую любовный роман тётю.

- Ида, Господи! – хватаясь за сердце, воскликнула перепуганная женщина; её глаза сверкали, как тлеющие угольки в камине, - Нельзя же так врываться! Ох, ты меня до смерти напугала. Что случилось? Ты выглядишь взволнованно.

- Извини, тётя. Я не знала, что ты читаешь, - монотонно сказала Ида, проигнорировав заданный ей вопрос. Бывшая курсистка суетливо металась по комнате, будто ища забытую вещь.

Лидия Крузенштерн, вальяжно развалившись в кресле, принялась за очередную главу, часто посматривая на племянницу из-под строгих очков учительницы. Над головой фрау висела, обрамлённая в позолоченную раму, картина генуэзского художника Бернардо Строцци «Кухарка». «Кухарка» затейливым взглядом смотрела на «Аллегорию искусств» того же мастера.