Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 7



Всё, что, сейчас, содержит мой организм, несёт частицу жизни. Моей жизни. Пару лет назад я бы и не задумалась, что когда-нибудь счастья, буквально бьющего ключом, вдруг – не станет. Если бы мне сказали такое, я бы рассмеялась человеку, сказавшему это, в лицо. Тогда – но не сейчас. Сейчас – я осознаю, всю степень ответственности за каждый принятый, доселе, шаг. И с уверенностью могу сказать, что НИКОГДА не стану донором. Никогда не буду тем, кто подарит жизнь больному человеку. Потому, что в этом нет смысла. Он и, так, обречён, а иметь мою часть в себе – сродни самоубийству. Уж, пусть, лучше кто-то другой подарит РЕАЛЬНЫЙ шанс на счастье, чем я подарю РЕАЛЬНЫЙ шанс на боль. Это – как в той песне: «Я буду словом «БОЛЬ», тебе досталось «ИСПЫТАЙ».

Всё, что угодно, но – не это. Пусть, считают: эгоисткой, самолюбивой тварью, неспособной любить и сочувствовать чужому горю. Я приму это с: высоко поднятой головой и ясным умом. Я буду жить с этим. Буду жить с порицанием общества. Будто, я раньше по-другому жила… Но я буду знать. Буду знать, что не испортила чужую жизнь своим никому ненужным существованием.

Буду радоваться тому, что такой, как я, больше не будет.

Неподготовленным моя жизнь, уж, точно, не понравится. Стоит ли она новых жертв? Нас и, так, осталась немного на этой песчинке Млечного Пути.

Бабочка

Почему всё – так? Почему этот мир, так, тяжел и зол – одновременно? Каждый день он, так, и норовит прижать меня к земле, чтобы затоптать кучей: ботинок и туфель. Они пройдутся по мне и, даже, не заметят этого. Конечно. Ведь, свои проблемы и заботы – куда важнее чужих. Зачем слушать? Когда можно высказаться – и слить все проблемы на другого, а, потом, просто – уйти. А этот «другой», приняв на себя всё сказанное, потеряет себя и веру в себя. Пускай. Это – не так важно. Подумаешь, его, только что: использовали, сравняли с землей, окунули в грязь. Ничего. Грязь – полезна. Сами же, при этом, будут чисты.

Они и не представляют, как это трудно…жить. Жить и знать, что всё, что у тебя есть – это лишь твоя душа. Ум, тело, красота – перейдёт в чужие руки. Им без разницы, что скрывается за этой яркой окраской. Они считают её фольгой, за которой не может быть ничего интересного. Поиграли ей, использовали и выкинули, оставляя кому-то другому. Для них я, лишь, объект, служащий удовлетворению их потребностей – и ничего более… Они не пытаются узнать – и понять меня. Мои мечты для них – ничего не значат. Они поймают меня – и будут играть. Для них это – развлечение, для меня – подобно самоубийству. Перекрывая доступ кислорода, они будут смеяться, повторяя это: снова и снова; воображая, что они – повелители. Прикрывая глаза и сжимаясь, так, чтобы было меньше боли, я буду терпеть. Терпеть – и ждать окончания пытки, чтобы перейти к другому. А – что остаётся? У меня нет: прав и свобод, как у них. Хотя, последнее – есть, но куда в меньшей степени, чем у них. Моя свобода длится минут двадцать, а, потом: новые люди, новые пытки…

Порой, я сама загоняю себя в тупик. Попадая в коробку, которую они называют домом. Я ничего, тут, не знаю. Я, здесь, не была, но, уже, подсознательно рвусь к выходу. Хоть, это и, не так, просто. Усталость наваливается мёртвым грузом – и мне приходится скрываться в тёмных углах, но меня находят…находят и, уже, не отпускают. Двери, окна: закрываются, и я сажусь на пол, в надежде найти, хоть, один выход. Как бы хотелось слиться с ковром. Я бы всё отдала за подобного рода функцию, но…мне не дано. Я задыхаюсь в этой бетонной коробке. Стучусь об окно, пытаясь нащупать, хоть, небольшой приток свежего воздуха – выход, но его нет. Силы покидают и, вот, я, снова, на полу.

Находят в таком состоянии – и поднимают. Мне, уже, всё равно, лишь бы это закончилось быстро. Но ничего не происходит. Я слышу, лишь, как открылось окно, и на меня обрушился поток холодного воздуха. Я вздрагиваю. Он прикрывает окно – и несёт меня в прихожую. Как он быстро наигрался. Повезло…наверное. Распахивается дверь – и я, снова, сжимаюсь. Не понятно, что хуже: холод ветра или холод того, кто, сейчас, держит меня, а недавно закрыл в комнате? Он перешагивает через порог – и кидает меня перед собой. Холод, что был ранее – ничто, по сравнению с болью, которая пронзила моё хилое тельце. Какие же они все – мра*и!





Я пытаюсь привстать, а за спиной слышу стук двери – и удаляющиеся шаги. Какой смысл отдавать годы жизни, чтобы, потом, слышать эту звонкую тишину в свой адрес? Я, уже, не та, что была раньше. Раньше я была: милой, красивой, яркой; а – что теперь? Теперь – я сломлена. Как – духовно, так – и физически. За что мне это всё? В чём я провинилась, чтобы заслужить ежедневные лапанья – и посиделки на холодном полу? К чёрту всё! К чёрту: эту жизнь, этих пр*дурков; к чёрту меня… Я не хочу – так, не могу…

Подрываюсь и несусь в сторону дороги. Если ЕМУ наплевать на меня, значит – мы солидарны, и, уж, пусть, меня собьёт машина. Больше такой пытки я не выдержу. Ветер бьёт в лицо, отталкивая – и возвращая на место, но я не обращаю на это внимание. Мне всё равно, уже – всё равно. Я хочу свободы, хочу наконец-то взмыть в небеса без вечных: нравоучений и правил. Они все подрезают мне крылья. Они все пытаются меня: удержать и приструнить. Не в этот раз. Уж: лучше – в небо, чем – под землю. Я не боюсь смерти, никогда не боялась. Я искреннее её желала и, вот, теперь – моя мечта исполнится. Прощай, грешный мир. С меня достаточно, такой, жизни. Впереди фары.

Эти два огня всё: ближе и ближе ко мне. Мой убийца и суд: в одном лице. Встаю перед машиной и, даже, не пытаюсь сойти на обочину. Так – будет проще…так – будет легче. Сначала – будет больно, но это не продлится больше минуты, а, потом: спокойствие и вечность. Я уйду красиво, и никто этого не заметит. Да – и зачем? Они слишком большое значение придают смерти. Даже – больше, чем жизни. День рождение празднуется один раз в год, а день смерти по два-три раза в год. Два дня, семь дней, сорок дней… Странно это. Жить, чтобы, потом – «отмечать» смерть… Родительское воскресенье.

Они ездят на кладбище к родителям и стоят: у бугорков и холодных камней в почтении, а на следующий день, уже, и не вспоминают об этом. Всё когда-то забывается… Человек, который жил, да, жил бы, но в один миг его не стало. И, вот, он, уже, в окружении цветов лежит в одной части коробки, чтобы потом его закрыли другой. Парадокс. Как – жили, так – и умерли. В коробке. Что – при жизни, что – при смерти. Можно выбрать: любой цвет, оформление, содержание. Будто, это имеет какое-то значение, именно – для умершего. Это – при жизни надо понтоваться, а в момент смерти все эти: блёстки, бархат, рюши, хренюши ни к чему. Зачем они? Ведь, всё равно коробка окажется под землёй и её, там, никто не увидит. Кроме червей, но и им это надо – не больше, чем умершему; если, вообще – нужно. Ходил по земле – она тебя и накрыла. Как бы высоко они не взлетели, в итоге – лягут все на одну глубину. Я буду лежать на дороге, ведь… Поток ветра.

Машина проезжает меня и несётся дальше, а я прижатая к асфальту. Кручусь в агонии. Лепёшка. Так – я выгляжу, сейчас. Моё тело изуродовано, кое каких частей не хватает, да – и нужны они, сейчас? Внешний вид волнует, только – их. Для меня же это – пустышка. Я ничего не чувствую, ничего не вижу. Дыхание сбито, сердце, всё, реже в такты, пара секунд – и моя свобода обнимет меня в лице смерти. Темнота накрывает меня, но в голове всё же успевает пронестись мысль: «хоть, один раз те, кто давят нас колесом – помогли, а не убили понапрасну».

Улыбка

Звонок. Опять. Одна и та же мелодия – каждый день. В одно и то же время. Почему же ты такой пунктуальный?

Прикосновение к экрану и наступает тишина. Пустой, мутный: взгляд устремлён в потолок. Руки свешены с кровати, касаются пола. Голова последние секунды впитывает мягкость подушки, ноги запоминают тепло одеяла, чтобы, затем, коснуться холодного пола. Ковёр не греет нисколько.