Страница 11 из 16
Дома я завернула в крапиву тушку гуся и сунула скоропортящийся продукт в погреб – пусть Руима утром разбирается. Громадную курицу поставила на бульон. Это вам не наш бройлер с птицефабрики, пока сварится – часа три пройдет. Отварное мясо домашней курицы вкусное и душистое, но, если не доварить – уж больно жесткое и жилистое. Распихав все по углам, я, чтобы не киснуть, села попить чаю из заботливо укутанного тряпицей чайничка да полистать удачно прихваченные в библиотеке журналы.
Разглядывая яркие фотографии детишек с пластиковыми кубиками, резиновыми мячами и скакалками, грустно вздыхала – как это все недостижимо далеко теперь!
На последней страничке увидела знакомую выкройку: кукла – барыня. Грелка на чайник.
Ароматный чаек, яркая картинка и чистая, но абсолютно ничем не привлекательная тряпица навели меня на мысль сделать Руиме маленький подарок за возню со мной.
Взяла тряпочку, сбегала к бане и выстирала холстинку как следует. Пока мини-флаг развевался на перилах, приготовила все нужное: нитки, иголку, ножницы, завалявшиеся в сумке бусинки (ага, был у нас практикум по бисероплетению!).
Походив кругами, отыскала в углу сеней очески шерсти или пакли, не знаю… что-то серое, пушистое и не очень противно пахнущее. Села шить куклу.
Пристроилась прямо на крыльце – светло, тепло и Вран в качестве моральной поддержки.
Пока обдумывала, как буду шить, замурлыкала под нос развеселую, жутко привязчивую песенку про апельсин, подхваченную на практике.
Скроила простую основу, сметала, усилила скруткой подол и шею, набила тем наполнителем, который сумела отыскать, и принялась украшать, раня пальцы без наперстка и по этому поводу шипя сквозь зубы.
Иголка была самая обыкновенная, швейная. Нитки толстые, а бисер мелкий и очень разный. Набралось всего понемножку, что насыпалось в сумку при перевозке.
В доме не сыскала ни тесьмы, ни ленточек. Хорошо еще, что в кармашке завалялся измученный жизнью тюбик контура по ткани. Все же рисовать веселее, чем низать бисер на голую нитку.
К закату я была уже мокрая, словно мышь, и голодная, как волк. А еще уставшая и закостеневшая от неудобной позы. Крылечко – это вам не кресло за любимым рабочим столиком.
Вран спокойно дрых, утомясь моим шипением и заунывным пением. Зато кукла была готова – белокожая, румяная барышня-боярышня в пышном платье с расшитыми бисером круглыми рукавами.
Вместо бус я нацепила ей твердые зеленые шарики какой-то травы, замеченной у забора. Контуром раскрасила бусинки в золотой цвет. Той же краской разрисовала подол. Глазки пришлось рисовать иголкой, пользуясь своей тушью для ресниц, а щеки и губы румянить помадой. В общем, получилась самая обычная кукла на чайник.
Распрямившись, я потянулась, собрала разбросанные по крыльцу лоскутки и пошла в дом.
Любуясь своей работой, водрузила ее на чайничек и занялась насущным – умыться, переодеться, поесть. Вынесла Врану кашу вместе с ложкой. Недовольно фыркнув, он спокойно съел свою порцию и даже облизнулся, подталкивая ко мне пустую миску.
Я хихикнула:
– Что, распробовал? То-то, нечего было носом крутить!
В награду за компанию я поделилась с ним своей булочкой и обнаруженной в сумке шоколадкой. Почему-то на куклу ушло много сил и сладкого хотелось нестерпимо. Вран от сладостей не отказывался, но ел их уложив голову мне на колени.
Вдруг в ворота застучали, громко и нервно. Вран вскочил и, расставив лапы, потянулся в сторону ворот. Я взяла его за шерстистый загривок и потянула ближе к крыльцу. Потом, осмелев, подошла к калитке. Доски лежали плотно, внахлест, ничего не видно.
– Кто там? – крикнула погромче.
– Госпожа, госпожа, откройте! У нас раненый!
Вран прислушался к суете за забором, поддел носом калитку. Я поспешила открыть.
Несколько мужиков, сверкая белками выпученных от натуги глаз, тащили на покрывале или скатерти крупное тяжелое тело, бьющееся и стенающее.
Распахнув калитку пошире, я громко скомандовала:
– Заносите в дом, скорей!
Откуда-то пришла мысль: «Лучше сразу на стол, все равно кровь отмывать».
Пробежав в кухню, убрала все со стола на пол и кивнула растерянным носильщикам:
– Кладите сюда.
Поднатужившись, мужики приподняли свои носилки и развернули на столе. Кровь застыла у меня в жилах. Раненый пугал росчерками алого, бурого и почему-то черного.
– Так, все вон! – строгим голосом, наработанным для усмирения шумных подростков, скомандовала я.
В любом случае, сначала нужно промыть и осмотреть, а потом биться головой о стену.
Хорошо, что успела переодеться в свое – у футболки короткие рукава, не будут мешать. Выскочила в сени и вымыла руки со щелоком. Остатками кипятка из самовара заварила тысячелистник, выдернув траву из пучка, свисающего с потолка. Приготовила нож: ополоснула его щелоком и насухо вытерла чистой тряпкой. Хорошо бы еще спиртом протереть.
Пока искала тряпки и воду, вспомнила, что в сумке был флакон лосьона. Он, кажется, на спирту? Пригодится. Достала его тоже.
Мысленно перекрестясь, подумала:
– Жизнь этого человека в моих руках. Страшно, но я сделаю все, чтобы спасти его. – И приступила к делу.
Я срезала одежду, попутно смывая кровь и грязь, и часто полоскала тряпку над тазом с водой, иногда макая лоскут в остывший отвар тысячелистника.
Сунувшегося в двери бородатого мужика отправила за свежей водой и тряпками.
Руки тряслись, но действовали. Все было, словно в кино: оголяла раненого снизу-вверх. Сначала сапоги… один порван. Обмотки… заметила рану на лодыжке, царапины и содранную кожу. Следом пошли штаны, заляпанные глинистой грязью и кровью, пояс с оружием. Тяжело дался камзол, забивший рану лохмотьями. Потом ликвидировала рубаху. Под ней остался платок или шарф, прижатый к плечу. Длинные каштановые волосы слиплись. Его еще и по голове били?
Наконец лежащее на столе тело было раздето, протерто и готово к осмотру. И что?
У меня затряслись руки.
И тут в голове прозвучал голос: «Голова цела. Ударили вскользь или берет прикрыл. Поболит и пройдет. Ребра треснули – не страшно, с рукой хуже… рогатину ловил? И ногу еще вправлять, а живот надо шить!.. Увернулся хорошо, но поздновато…»
Под мышку ткнулся холодный нос. Я оглянулась и увидела стоящего на лавке Врана. Чего это он? Посмотрела на пса, он коротко тявкнул в ответ и убрался под скамью.
Плюнула на рефлексии и позвала мужиков, сидящих на крыльце. Все же одной пациента ворочать неудобно. Объяснила все, как я понимаю, велела принести крепкого вина и достать пару чистых простыней на повязки.
Носильщики переглянулись и потопали куда-то за калитку.
Солнце почти село. Стало темно.
Я накинула на пациента простынь, одеяло и поспешила в огород. Видела я там кое-какие травки. Пока не темно, надо поискать.
Хорошо, что зверобой трудно с чем-то спутать, как и крапиву. Мокрица тоже нашлась в сыром уголке возле бани. И мелисса, и мята… Нагруженная целым букетом, приплелась в дом.
Сил возиться с кремнем не было. Чиркнула спичкой. Зажгла свечу и с нею обошла свисающие над столом масляные лампы. Где-то пришлось поправить фитиль, где-то добавить масла.
Стало светлее. Я увидела, что воины уже выполнили мое распоряжение: на скамье стояла кривая бутыль из керамики. Лежало полотно и пара ножей.
Пока возилась с лампами, в двери заглянул пожилой мужик и отчитался:
– Хозяйка, мы того, воды натаскали, самовар разожгли, еще чего надо?
Самовар пыхтел на лежанке.
Начала с малого – достала пузырек йода, пару таблеток фурацилина, проверила крепость вина. Иголку и нитку утопила в вине, потом в фурацилине.
Позвала мужиков:
– Оружие снять, руки вымыть! Те, кто во дворе, пусть в баню идут. Вы помогать будете, а они гигиену соблюдать!
Мужики, словом не возражая, все сделали и, поглядывая на меня, встали у стола.
– Так! Ты вставай у него в головах, если дернется – будешь держать. Вина ему нельзя – голова ушиблена. Ты вставай в ногах, тоже подержишь.