Знак И-на

Душ, горячий, обжигающий – и спать. Так бы и встретить Новый год. И ни о чем не думать и спать. Мечта! Но, получается, идти-то ему некуда. Он ведь поэтому и к Морозову-то поехал, чтобы убраться подальше из их двухкомнатной квартиры на двенадцатом этаже панельного дома в новом районе, недалеко от только что открытого метро «Солнцево». Он взял квартиру в ипотеку три года назад – чтобы жить долго и счастливо. Лена тогда забеременела во второй раз – и это после того, как они прожили шесть лет без единого намека на детей. Первые два-три года радовались, а потом стали волноваться. Иван задумывался даже, что, может быть, у них вообще никогда не будет детей, эта мысль заставляла его закуривать, даже если он только что курил. А потом вдруг случилось чудо. Лена родила похожего на них обоих сына, назвала его Федором, хотя Ивану казалось, что вся эта мода на старые славянские имена – перебор. Но разве станешь спорить с женой по такому вопросу? Федор так Федор, красиво, хорошо. А потом они вдруг выяснили, что Лена снова беременна. И не важно, готов ты или нет и какие у тебя или у нее были планы, потому что от таких подарков судьбы не отказываются. Усталая, измотанная бессонницей Лена поставила ультиматум, что не может рожать второго ребенка, пока у них нет нормального жилья – в съемной однушке вчетвером жить не станет. Тогда Третьяков одолжил у Морозова денег на первый взнос. Они купили квартиру, и Лена родила Ивану второго сына. Назвала его Ярославом. Вылитый Иван. Такой же цепкий взгляд серых глаз, такие же черные жесткие волосы и крупноватые черты лица. В квартире прожили всего год с небольшим. Получается, не вышло ни долго, ни счастливо.

– Эй, Ванька, ты еще тут? Я думал, вы все по домам разбежались и уже бухать начали, – в кабинет к Третьякову заглянул коллега-оперативник Толик Бахтин, с которым они были знакомы постольку-поскольку – в курилке общались. Бахтин работал у них в розыске не так давно, был энергичен и легок на подъем. Девушкам нравился. Молодой. На Третьякова он смотрел спокойно и весело и без сочувствия – значит, Бахтину ничего не известно о том, что произошло с Морозовым и отчего Иван появился на работе в канун Нового года. Это хорошо, что он не знает. Хоть один, для разнообразия. Иван с усилием заставил себя подняться со стула, каждое движение давалось ему тяжело, словно он шел под водой.

– А ты сам-то чего тут торчишь? – спросил он в ответ. – Сигареты есть?

– Сигарет тебе? Может, тебе и оливьешки отсыпать? Я только на минутку забежал, мне нужно сгонять к одному кенарю, порасспросить кое о чем. Уточнить там кое-что. На, держи свои сигареты. Чего домой не идешь?

– Мне нужно где-то перекантоваться сегодня, – ответил Иван, и Толик задумчиво прикусил губу.

Иван смутился и отвернулся.

– Пошли покурим, что ли, – бросил Толик, не задавая больше вопросов.

Уже в курилке он заметил Ивановы руки. Натужно хохотнул, сказал, что с их работой неудивительно – можно вообще целиком почернеть. Третьяков вздрогнул, словно от удара, но ничего не сказал – чего цепляться, если человек не знает, не в курсе.

– Так перекантоваться где не найдешь? – спросил он вместо этого.

Толик вздохнул. Такой вздох – сам по себе ответ. Иван замотал головой.

– Не бери в голову, не проблема.

– Я к матери еду. Если б дома оставался – тогда конечно, – осторожно ответил Бахтин, и Иван похлопал его по плечу.

– Давай там, не напивайся сильно.

Толик выбросил сигарету, не докурив, и ушел.

Теоретически Иван мог бы тоже поехать к родителям – они живут в Твери, и туда еще вполне можно добраться. Родители наверняка уже все знают. Причем не от него, а от Лены, так что неизвестно, какую версию им преподнесли. В кармане завибрировал телефон. Один раз – и затих. Сообщение. Иван телефон достал, сработал многолетний рефлекс «А вдруг что-то срочное и важное».

«Кончай дурить и приезжай домой. Пора уже повзрослеть, в самом деле. И привези горошек, я забыла купить».

Иван перечитал сообщение несколько раз. Нет, не ошибка. Не померещилось. «Пора уже взрослеть». Кончай дурить и приезжай домой, где тебя ждет твоя красавица-жена, которая изменила тебе со своим гребаным одноклассником. С которым они «держали связь» и «дружили» еще со школы. Сколько раз ты слышал, что они – просто друзья, что ты ничего не понимаешь, что между ними просто очень глубокие и наполненные смыслом отношения. Да уж, глубокие и наполненные. Одноклассник и сам женат, работает в какой-то конторе по продаже канцелярских принадлежностей. Иван – плохой муж, которого в любой момент могут вызвать на работу, а одноклассник всегда на связи, ему всегда можно позвонить. Иван забывал купить молока, а одноклассник сочувствовал ей. От чудовищной типичности ситуации, в которую он попал, Ивану хотелось расхохотаться и разбить кулаком стекло – чтобы был грохот, чтобы осколки, и кровь, и боль.

Купи горошек. Кончай дурить. Дурить. Вчера Иван предложил ей забрать Федора из сада. Обычно Лена сама его забирала, одевала полуторагодовалого Ярослава и шла с коляской по холоду через снег в сад. Иван понимал, Иван сочувствовал, тем более что у него машина, ему тепло и удобно. Вот и предложил – на работе его отпустили пораньше в честь праздника, а также из-за того, что накануне за дежурство Ивану пришлось четыре раза выезжать на суициды. А такому никто не позавидует. Один суицид был – отец семейства покончил с собой, оставив жену с четырьмя детьми на руках. Впрочем, люди кончают с собой пачками, и это никого уже не удивляет. Просто четыре суицида за смену – от этого у любого снесет крышу. Вот и отпустили, сказали, мол, иди, побудь с семьей. Иван забрал Федора аж в три часа – небывалое счастье для сына. Дома Ярослав сидел в детской и смотрел мультик. Федор тут же присоединился к брату – они оба любили миньонов. «Сними хоть скафандр», – бросил Иван сыну, похожему на космонавта в толстенном ватном комбинезоне и валенках с калошами. Сказал – и прошел дальше.

Дверь в спальню была плотно закрыта, но замков в дверях не было – квартиру брали в типовой отделке, так что замки стояли самые простые. Иван открыл дверь в спальню, а его жена Лена как раз «дружила» со своим одноклассником. Среднестатистический мужик с рыхлым телом и смазливым лицом, одноклассник вскочил и заорал, словно увидел привидение. В каком-то смысле так и было. Лена застыла – голая и какая-то сразу незнакомая, чужая, дешевая. Иван растерялся, он не знал, что ему делать в этой пропахшей чужими телами комнате. Его начало подташнивать. И тут Лена села на кровати, набросила на голое тело до боли родной ярко-голубой халат из плюша, с рыбами, и начала говорить. Она говорила, что Иван сам во всем виноват. Она говорила громко и долго – что Иван вечно на работе, что превратил ее в домработницу, что она никогда не знает, о чем он думает, что так жить нельзя, нужно работать над отношениями, что в отношениях всегда виноваты двое и что он не имеет права ее судить. Иван же думал только о том, что в комнату в любой момент могут войти их сыновья. А еще – что у Лены размазалась тушь. А он даже вспомнить не может, когда она в последний раз красилась – да еще так ярко.

Иван вернулся в кабинет, огляделся вокруг по-деловому, запер дверь изнутри, сложил из стульев некое подобие лежбища. Можно было бы пойти и попробовать подремать в так называемой комнате отдыха – там был даже диван, но это означало бы, что каждый вновь пришедший стал бы лезть в душу с вопросами или сочувствием в связи с трагедией в Благинине. Меньше всего Иван был готов сейчас принимать сочувствие от коллег. Он лег на стулья, вытянул ноги, набросил на себя грязный, пахнущий копотью пуховик и прикрыл глаза. Последняя мысль, пролетевшая в его уставшем мозгу перед тем, как он уснул, была о Морозове. А точнее, о том, что эти орлы из Тверского района наверняка даже заморачиваться не будут, спишут все на ограбление и оставят дело в глухарях за отсутствием улик. Эта мысль Ивана огорчала даже больше, чем измена жены.