Страница 21 из 31
Сняв гимнастерку, курсант направился к речке. Когда вернулся, хозяйка хлопотала у стола, тихо распоряжалась. Дядя Иван пригласил гостя:
— Садись, Алеша, с нами за стол. Есть о чем вспомнить и поговорить. Садись, дорогой.
Из сидора Алексей извлек бутылку вина, заткнутую холостым кукурузным початком вместо пробки.
— Это гостинцы из Хартыса от тетушки Верии Килисиди.
— Из Хартыса? — с большим удивлением переспросил дядя Иван. Он вопросительно застыл, глядя на военного парня, потом посмотрел на супругу:
— Вот это новость! Как же ты туда попал, Алексей?
— Я искал вас там, дядя Ваня! Мне сказали, что вы на хутор убежали от пожара. Я ведь на Золотой Горе был вчера, вот и махнул в Хартыс…
Иваньковы переглянулись, но ничего не сказали.
— Кушайте, Алеша, с дороги, устал, проголодался, — тихо сказала тетя Фрося.
— Спасибо! Я хорошо пообедал у тетушки Верии. Там мы поработали. Кое-что помог ей по хозяйству.
— Как она там живет, бедная, одна? Не болеет? — спросил хозяин.
— Все надежды на самое себя. Здорова, очень поседела тетушка, да и постарела сильно.
— Все мы постарели! Горя сколько перенесли. Настрадались, не дай Бог! Всю войну вот так!
— Танечка, иди сюда ко мне, не бойся, я про Толика буду рассказывать.
Таня подошла, села рядом. Алеша обнял девочку за плечико, чмокнул в щечку, улыбнулся ей и дал кисть янтарного винограда.
— Это тебе от тети Верии. Ты ее знаешь?
— Знаю, дядя Алеша. Я маленькая была, когда она приходила. Она мне черно-сливки сушеные давала. Я тогда к ней бегала…
— Подрастешь, обязательно побывай в Хартысе. Тетушка Верия добрая, ласковая, детей любит. Вот и прислала тебе гостинцы. Вкусные?
— Да, — ответила девочка, — сладкие какие…
— Ну, сынок, рассказывай, как было. Все рассказывай. А ты, мать, крепись, теперь уж не расстраивайся. — Он тронул супругу за руку и посмотрел ей в лицо.
— Да пусть поест с дороги, потом уж, — тяжко передохнула тетушка Фрося, как бы предчувствуя страшные вести.
Выпили виноградного вина. Алексей поел и стал рассказывать. Он начал с того, как встретились с Анатолием, как ехали на фронт. О трудностях ночных маршей по чужой земле, о гибели товарищей. Вспомнил и старшину Димурова, убитого в лесу, и другие эпизоды фронтовой жизни. Когда Алеша пересказывал Толькины байки о неудачнике Загорулько, Танечка от души хохотала. Галерин оттягивал подальше тот трагический день, когда Анатолий Иваньков был смертельно ранен. Обо всем рассказывал, но только не об этом. Алексей боялся, что у тети Фроси может случиться новый сердечный приступ. Как быть? Как рассказать о Толике, чтобы мать не так сильно убивалась? Однако, рассказывать всю правду все равно нужно. Деваться некуда.
— Тетя Фрося, у вас есть фотографии Толика? — нашелся Алеша. Танечка побежала в комнатку и принесла старенький семейный альбом. Посмотрели фотографии: а вот и друзья юности — Лешка с Толькой… Альбом кончился. Алексей захлопнул его и решительно выпалил:
— Анатолий погиб в разведке, в честном бою! Перед смертью я дал ему клятву, что, если останусь жив, навещу вас, дядя Ваня и тетя Фрося, и Танечку. Вот я и пришел. Я долг свой выполнил!
— Алешенька, сыночек, а где могилка Толика? — сквозь слезы выдавила несчастная мать.
— Он похоронен в братской могиле погибших советских воинов! Они отдали свои жизни за освобождение польского народа от фашистских захватчиков. Сейчас еще никто не знает точно, где эта могила. Но я думаю, что поставят памятник и высекут имена каждого, кто там захоронен…
— Ты видел, Алеша, его мертвого? — спросил отец на выдохе, поперхнувшись слюной.
— Я видел его живым! Он был смертельно ранен и скончался в медсанбате. Он умер на операционном столе… Больше не могу, не спрашивайте меня! Я все сказал, что видел и что знал… — Алексей заплакал, спазмы душили его. Он наклонился на стол и разрыдался…
Все молчали. Потом дядя Иван обнял Алешу за плечи, стал успокаивать. Галерин никогда в жизни так не плакал, у него словно накопилось, словно прорвалось, и он не стеснялся своих слез…
Тетя Фрося не шевелилась.
Она замерла, прижав к себе Танечкину головку, молча переживала сообщение Алеши. Дядя Иван пригласил гостя в горницу. Алексей увидел на стене большой портрет Анатолия Иванькова в военной форме. На уголке рамки была черная ленточка, повязанная бантом.
— Прощай, друг Толя! Клятву свою я сдержал! — прошептал Галерин.
ПОСЛЕ ВОЙНЫ, ПОСЛЕ ПОБЕДЫ
Снова Алексей Галерин шёл по шоссе. Спуск, подъём, крутые повороты. Обратный путь до станции Кабарда далёк. Курсант шёл и размышлял: «Отпуск летит быстро. Уже прошла неделя… Когда же я попаду домой… Но хорошо, что разыскал Иваньковых, на душе стало легче… Надо торопиться…» Он прошагал километров пять. Ни одна машина не обогнала. Ещё десяток шагать. Волновался, не знал точно, когда придет единственный в сутки поезд. Известно только — вечером.
Где-то за поворотом сзади услышал топот копыт и постукивание колёсных ступиц телеги. На такой транспорт он не рассчитывал, а потому не придал ему значения. По-прежнему шагал быстро. Дорога пыльная, сапоги поблёкли, спина влажная… Оглянулся: пара лошадей тянет телегу.
— Тпру-у! Садись, служивый, подвезу! — услышал он бодрый окрик ездового.
— Спасибо, батя, дойду, я молодой!
— Воля твоя, парень! Куда путь держишь?
— На станцию мне!
— Ну, так садись! До посёлка Кура-Гура подвезу, а там три версты до станции, добежишь!
Алексей прыгнул на ходу и утонул в соломенной подстилке. Он оперся локтем о куль с овсом, и ему стало так удобно, словно в колыбели. Лешка замер от удовольствия. Ноги гудели, влажная майка липла к телу. Невольно думалось: «Всё же не пешком, только вот успею ли?»
— Несовременная техника — лошади, телега, но и на том спасибо! Как зовут тебя, добрый батя?
— Меня Макаром зовут! — обернулся ездовой через плечо. — Все меня тут знают, всю жисть с лошадьми! Не расстаюсь! Ну, милые, пошли! Ни трактора мне не надо, ни машины! Люблю энто тягло! Послушное, безотказное, ежели с ним по-хозяйски! Да вот с кормами худо…
Тощие кони вяло волочили повозку. Чтобы быстрее — их надо крепко хлестнуть, но ездовой не злоупотреблял кнутом: лишь изредка понукал, да вхолостую помахивал — везут, ну и ладно.
— За рулём тоже хорошо, дядя Макар!
— Не, пока живу, работаю, коней не оставлю. До войны лошади в почёте были! Я конюхом работал в стройконторе, так, поверишь, если бы не лошади — ничего не построили бы! Тёс, доски — подвези! Рамы, стекло, гвозди, раствор — всё лошади в ходу… Машины? Жди машину, когда придёт, — до обеда и потеряешь время! Но! Веселей на горку! Привык я к лошадям! Милое дело!..
— Дядя Макар, а в какой стройконторе до войны работал?
— Ну, в какой! В этой… в нашей стройконторе, на Золотой! Сгорела Золотая Гора! Начальник у нас Джутовский был…
— Джутовский? На Золотой Горе? Мой отец у него работал в стройконторе! Бухгалтером был! Может, знали? Дядя Макар?
— Фамилия как, отца-то? Был у нас бухгалтером Николай Иванович Гале…
— Дядя Макар! — Вскочил Галерин, — Стой, дядя Макар! Я — Галерин, сын Николая Ивановича! — Он ухватился за плечи Макара и потряс его!
— Тпру-у-у! — потянул за возжи конюх. Оба седока соскочили с телеги и обнялись.
— Неужто Николая Ивановича сын? Зовут-то тебя как?
— Алексей я, Галерин!
— Стало быть, Алексей Николаевич! Сын Николая Ивановича! Вот так штука, вот так встреча! Как сейчас помню нашего бухгалтера, Николая Ивановича… Да! Слыхал, слыхал, я знаю, — понизив тон с искренним сожалением сказал Макар, — погиб твой батя, сгинул на войне! Сразу погиб, как ушёл на фронт… Жаль очень… Ну, садись рядом на сиденье, поехали! Но, любезные!