Кинжальный огонь
(Рассказы)

— Алешенька, самое трудное для меня — это лазать по деревьям. Давай снимем виноград в первую очередь! Вот тебе нож, бери корзинку и на веревке будешь спускать, хорошо?

Подавая корзины с виноградом, Алеша рассказывал басню Крылова «Лиса и виноград», а тетушка Верия кричала ему наверх:

— Это я и есть лиса! Надо сорвать виноград, да на деревья лазать не могу, стара стала, — смеялась она, унося очередную корзину во двор.

Галерин словно попал в рай! Куда ни повернись — всюду тяжелые гроздья. Они искрятся на солнце и сами просятся в корзину. Между дел Лешка отрывал сочные упругие ягоды, бросал их в рот, ощущая блаженство.

Хозяева Килисиди имели все приспособления для приготовления виноградного вина и тару для его хранения. Тетушка Верия знала толк в этом деле. Она уже представила себе это искрящееся вино в своих бутылях.

Пока она носилась с корзинами, планы сохранения снятого урожая четко рисовались в ее голове. Жизненный опыт потомственных греков-хуторян передавался из поколения в поколение. Эти люди умели трудиться, хозяйствовать, выращивать и сохранять богатые урожаи. Что удавалось продать — сбывали, имея небольшой доход. На том и держалось их нелегкое бытие в этом забытом горном поселении. Супруги Килисиди жили хорошо, они много трудились, были молоды, и работа не отягощала их. Жили скромно, не зная нужды и невзгод. Теперь, когда тетушка Верия овдовела, и годы подточили здоровье, жизнь ее по-прежнему в заботах и труде заполняла все дни с утра до вечера. Она верила в свои силы и не поддавалась отчаянию. Хозяйка знала, что истопит печь, остудит ее немного, положит целенькие яблоки или груши на прогоревшие угольки и сделает сквознячок. Фрукты высохнут и станут медовыми, только золу сдуй. Она умела делать и сохранять грушовый квас, испить кружечку которого — истинное наслаждение. На огороде у хозяев — сушилка для разных фруктов и чернослива: одно, медленно тлеющее бревно за пять-шесть дней высушит все, что было засыпано в короб. Сушеные фрукты можно хранить как угодно долго: ничего не пропадает у Верии. Она твердо знает, что урожай, собранный с помощью дорогого гостя Алеши, будет сохранен полностью.

Подавая пустую корзину, неугомонная хозяйка каждый раз сопровождала ее какой-нибудь репликой:

— Откуда ты взялся, Алеша! Век бы мне не собрать этот урожай!..

Работа с уборкой винограда приближалась к концу. Галерин спустился с дерева по лозе, как по канату, и с облегчением передохнул:

— Все! Четвертый закончили!

На соломе во дворе работник увидел две горы винограда: белую и сизую. Сели с хозяйкой на скамейку отдохнуть.

— Тетушка Верия, я должен вам сказать одну тяжелую правду. Будет нехорошо, если я умолчу. За этим я и приехал на Кавказ. Вы помните дяди Ваниного сына Анатолия Иванькова?

Тетушка насторожилась, вся напряглась, глядя на гостя. Лицо ее сделалось серьезным, губы сжались, ее редкие черные усики взъерошились щетинкой:

— Неужели Толик погиб?

— Да, тетушка Верия, он погиб. Это был мой друг детства и юности.

— Бог мой, да что же это за несчастье на людей навалилось! Детей убивают! Не верится, сынок, что он погиб! Как же это?..

Толик Иваньков в ее воображении помнился мальчиком. Она не могла себе представить его взрослым, солдатом, и потому оплакивала как ребенка.

— В разведке он был, тетушка Верия. Обстреляли разведку. Анатолий был смертельно ранен. В медсанбате скончался двадцать четвертого октября тысяча девятьсот сорок четвертого года.

— Господь Бог, царство ему небесное, сколько людей погибло… Где-то и мой Аргос вот так, наверное, в земле сырой лежит. Она плакала, и Галерину было жаль женщину, судьбу которой так изуродовала война.

— Дядя Иван узнает — с горя умрет, бедный, — она снова разрыдалась, подняла заплаканное лицо и проговорила серьезно: — Боже, что будет! Какое горе. Не рассказывай, Алеша, отец его не выдержит… Как мне жаль старого человека… не говори про Толика…

— Тетушка Верия! Я должен найти семью Иваньковых. Я обязан рассказать о гибели их сына. Я клятву давал перед его смертью. Мы воевали в одном полку. Когда его ранило, он был еще живым, я клялся, тетушка Верия, они, наверное, похоронку получили…

— Алеша, вот теперь я поняла, почему Иван был угрюмый такой, убитый горем тогда, весной. А матушке Фросе каково будет? Как сейчас помню их сына, резвый такой, шустрый был мальчик, — все еще вздыхала она.

Передохнув четверть часа, гость и хозяйка снова вернулись в сад. Теперь они снимали груши поштучно, ибо упавший плод — уже не груша, а блин сладкий. Установили лестницу-стремянку и один за другим клали плоды в корзину.

До середины дня были обломаны початки кукурузы, срублены стебли под корень, и все — в сарай.

— Тетушка Верия, что будете делать с кукурузными листьями?

— О, сынок, у меня коза была, молочко давала мне, и другим хватало. Теперь нет козы. Осенью думаю купить молоденькую. Вот и будет, чем кормить зимой в непогоду. Немного сена есть, вон травы ты накосил — так и прокормлю до весны. А там — гуляй на травке. Сколько ей надо… Жить ведь трудно. Алеша. Только на себя и рассчитываю. Ничего, с голоду не помру!

Хозяйка встала, отряхнула подол от листьев и решительно шагнула ко двору:

— Ну, ладно, Алеша, все! Поработали хорошо, спасибо. Пора обедать. А тебе, Алешенька, в путь-дорогу дальнюю. До Сусаников километров пятнадцать будет по Ключевской дороге, — с сожалением и грустью сказала она. — Это я тебе приготовила, Алеша! — она положила руку на аккуратный холщовый мешок с одной плечевой лямкой, — Не знаю, донесешь ли? Ты молодой! Здесь сушеные яблоки и груши, чернослив и немного вишенок. Будешь у мамы Оли — привет от меня передай!

— Спасибо, дорогая тетушка Верия. Вы добрый человек. Мама обрадуется подарку.

Пока хозяйка накрывала на стол, Алексей умылся, заправил гимнастерку под ремень, подошел к столу:

— Вот вам от меня скромный подарок на память, тетушка Верия. Не отказывайтесь, пожалуйста, — Он поднес ей на ладонях новенькую, слежавшуюся в пакете нательную рубашку стандартного образца. Белизна бязи тронула женщину.

— Это мне подарок! Такая белая! Алешенька, сынок, не надо… А как же ты, когда холодно?

— Сейчас лето, до зимы далеко! Берите, помнить меня будете. А теперь можно и пообедать. Мне, пожалуй, пора!

После обеда Галерин забросил вещмешок за спину, взял сидор с подарками, положил шинель на руку, улыбнувшись, пошутил:

— У меня полная солдатская выкладка, как в боевом походе.

Тетушка Верия засмеялась, слезы выступили на глазах: вот-вот заплачет. Они подошли к калитке.

— До свидания, тетушка Верия, я очень рад, что погостил у вас. Труженица вы, книгу написать можно.

— Это ты молодец, Алешенька, что пришел, навестил, порадовал меня, помог мне очень много. Никогда не забуду тебя, сынок, дорогой, — она тихо заплакала, — маме твоей привет.

Алеша поцеловал ее, пожал руку и зашагал по тропинке; оглянувшись, помахал рукой.

Полупустые домишки хуторка быстро кончились. Остановившись, Галерин посмотрел назад. Далеко у калитки темнела фигурка тетушки Верии. Она махала платочком.

— Прощай, деревушка Хартыс! — сказал сам себе Галерин.

ДОЛГ ПЕРЕД ПАМЯТЬЮ

Алексей Галерин шел по лесной горной тропе в направлении посёлка Сусаники. Он уже миновал перевал, и теперь путь его лежал к Ключевскому шоссе. Идти с грузом под горку намного легче. Он шел неуверенно, так как многое изменилось вокруг, но помнил: на пути должно быть озеро Крутое. Это живописное создание природы в горах обрамляли три крутых ската. С северной стороны вода из озера ручейком сочилась меж камней и по лощине сбегала в низину.

Родниковое озеро с красивыми берегами представляло собой образец флоры Северного Кавказа. Это был голубой сапфир в малахитовой оправе. Сюда часто приходили местные ребята. Школьный поэт Миша Бережной читал здесь свои стихи.