Страница 32 из 41
То, что Вовка когда-нибудь проговорится — где мы живем, это понятно. Но приехать к нам Андрей если и надумает, то все равно не сможет пробыть там долго. У него больше не будет возможности давить на меня и тихим сапом через Вовку склонять к возвращению. Даже если он и не любит сына так сильно, как раньше, поделив свою любовь надвое, и отдав большую половину не ему, то уж Вовка точно любит папку. Бог с ним — с таким, ему и так сейчас не сладко. Оставлю его позади с моим прощением. Может и мне что простится, а то и дастся за это.
ГЛАВА 30
21 марта
У нас все еще зима, хотя на дворе уже март. На Руси он всегда считался зимним месяцем. В этом году начало календарной весны — наглядная иллюстрация этому. Продолжает морозить, и мы с Антоновичем и Вовкой до сих пор ходим на лыжах — снег и не думает сходить. В лесной местности он будет держиться долго, даже когда уйдут морозы.
Сейчас вечер воскресенья, на часах всего восемь, а малой уже спит. Сохнут наши лыжные костюмы и обувь, в холодной прихожей медленно оплывают талым снегом лыжи. Я вымыла уставшего ребенка, накормила и уложила спать. Почти весь день мы провели на свежем воздухе, и я тоже приятно устала. Именно приятно, потому что грамотно дозировала нагрузки. Мы с Вовкой шли потихоньку, а Антонович работал в полную силу. Я боюсь своего диагноза, но здесь пока чувствую себя хорошо. Так что — нагулялись в лесу, находились, натопались, но в сон меня не клонит. Мне очень хорошо сейчас и захотелось поделиться этим с моим новым дневником. Это новый документ в моем кабинете и именно «Дневник» — теперь я называю вещи своими именами. Это не профессиональные записи или наблюдения исследователя. Это тот самый вид записей, которые когда-то были очень модны, и в основном — у нервных девиц. Потому что замечательная психотерапия, как оказалось. Сейчас все значительно проще — без цветочков и вензелей в оформлении и без пятен слез на бумаге — только самая суть.
Как я начинала писать тот — первый, и как писала — это нечто. В самом начале новогодних выходных я прислушалась к совету Лены и начала описывать все случившееся с апреля и до самого января. И вдруг все стало настолько на эмоциях, настолько на нервах… Я сидела даже ночами, дописывая задним числом главы, вставляя куски, размышления, подробности которые вспомнила, писала в прошлом времени и в настоящем, тасуя воспоминания, как карты, полностью погружаясь в прошедшие события, переживая их заново. Мне стало необходимо сравнить то мое — начальное настроение и настроение перед отъездом. И я безо всякого зазрения совести вставила пролог и первую главу, сломав повествование. И будто упала, провалилась в то время и в те ощущения — хрустальный бокал с рубиновым напитком, Сашина роза перед глазами — мое выздоровление, начало новой жизни…
Ну, а в результате получился сумбур, эту мешанину могу понять только я. Но это все ерунда… потому что я больше не собираюсь ничего перечитывать и, скорее всего — удалю. Это очень точное образное выражение — навсегда перевернуть эту страничку своей жизни.
Я со страшной силой благодарна Ленке за идею, потому что благодаря этому дневнику я не наделала ошибок. И сейчас Вовка пару раз в неделю подолгу общается с отцом по скайпу, а главное — очень этим доволен. А для меня важен только он и еще раз — он. Андрей вначале бушевал и злился и летом собирается приехать увидеться и недолго побыть с Вовкой. А я спокойна, как танк — пускай едет. Здесь я не завишу от него и осады не страшусь.
Он немного поутихнет, когда увидит как здорово мы здесь живем, и что сын на самом деле ничем не обделен в этой глуши. А он меня обвиняет именно в этом. Увидит, какой чудесный здесь садик, в который Вовка ходит, какие картины… да, именно картины он пишет. Не просто елочку или тучку, а целые пейзажи — с синим снегом и голубыми елками. Он очень быстро научился смешивать краски на палитре и довольно грамотно для своего возраста пользоваться кистью. И пускай снег получается излишне синим, а елки — слишком голубыми, но зато в его картинах просматривается грамотная композиция и перспектива. Есть чувство цвета и масштаба. Уроки живописи Вовке дает очередной местный талант — школьная учительница рисования и черчения Лидочка. Еще она говорит, что у него твердая рука и необыкновенно большой интерес, и даже потребность к рисованию. А это уже очень много. Даже если это увлечение со временем пройдет, то я, во всяком случае, буду знать, что в свое время у него были и возможности и выбор. И за мольберт, и за художественную бумагу, и за краски для сына я поблагодарила Андрея отдельно, поговорив с ним несколько минут. Он уже не выглядит таким дерганным и ведет себя более адекватно.
Я работаю в школе и дружу с Антоновичем. И я не единственный его друг, но на этот момент — самый близкий, потому что, по его словам, сейчас больше всех нуждаюсь в нем. Он сразу заявил на меня права, и мы довольно много времени проводим вместе. Я поначалу удивлялась и шутливо возмущалась:
— А что ты думаешь — как выглядят наши лыжные прогулки, твоя помощь по дому? Я-то не имею ничего против, но теперь все считают нас парой, а тутошние женихи думают, что ты меня застолбил. Будем дружить до смерти? Но у меня есть сын… вопрос одиночества не так и актуален, а вот у тебя проблемы. Невест ты тоже распугал.
— Пока отдыхай от женихов. Я обещал твоим братьям, что стану защитой и опорой. А невесты… Аняяя…
— Тю! Не верю! — ржала я, — ты что — уже всех тут опробовал на искру?
— Имен-но. Вот за что я тебя люблю, так это за сообразительность.
Еще он любил меня за чистоплотность, за «не нытье», за вкусную готовку, за профессионализм, за Вовку, но в настоящую любовь все это не вылилось. И это было замечательно! Я действительно отдыхала от отношений, сейчас мне никто не был нужен. Прошло слишком мало времени. А дальше будет видно.
Антонович обещал, алчно предвкушая развлечение:
— Если у тебя с кем-нибудь все же случится искра, то ты мне сразу об этом скажешь. Я пробью претендента по своим каналам, проверю на вшивость, говнистость и платежеспособность. Опробую на стрессоустойчивость и надежность. А пока можешь вслух объявить меня другом и братом — хоть сейчас. Но общество уже составило свое мнение — все равно не поверит. А нам и так хорошо.
Это было правдой. И на работе я как-то сразу «прижилась». Наверное, из-за того, что была племянницей Раисы Степановны. А еще потому, что Антонович грамотно сглаживал и регулировал в учительской мое закономерное притирание и адаптацию в новом коллективе.
И своим домом я довольна. Частенько сижу вот так, как сегодня и смотрю вокруг, наслаждаясь комфортом — психологическим, в первую очередь. Но не только. Мне нравится, что в доме нет второго этажа, нет ковров и вообще — любых напольных покрытий, только небольшие овечьи шкуры возле кроватей. Мы ходим по доскам пола в легких и удобных войлочных чунях — с узорами из цветных атласных ленточек и крупных бусин. _Читай на Книгоед.нет_ Эти чуни «работает» известная рукодельница тетя Паша. Ей все несут испорченную или вышедшую из моды бижутерию, а она талантливо использует ее, украшая чуни. В зиму они расходятся, как горячие пирожки, и хватает их только на один сезон — подошвы истираются. Зато потом опять есть повод купить и недорого еще более затейливую обувку. А летом мы вообще ходили по дому босиком.
Еще мне нравится запах этого дома, цвет его стен. Нравится, когда в большой мороз или просто под настроение дополнительно к газовому отоплению я завожу современную версию древней «буржуйки» — чугунную финскую печку с литыми золочеными узорами на боках и аккуратным фигурным выводом. Это просто произведение искусства — настоящий артобъект.
И сегодня я смотрю на огонь, который виден через стекло в дверце, вдыхаю слабый запах дыма, а за окном разгулялась в ночь метель — последняя, как обещают. В большие окна тяжело шлепают и стекают по стеклу снежные заряды. Снег на этот раз весенний — пополам с водой. Завтра запросто можно ожидать первого дождя. В такое время в теплом доме особенно уютно — просто отдых для души и тела.