Страница 23 из 41
— Завтра смогу. Прямо туда часам к шести. Обязательно сходим.
Большой отдел детской одежды и обуви в «Шайбе», где мы любили одевать Вовку, находился через два квартала от нас. На следующий день мы пошли туда пешком. Раньше ходили все вместе — с Андреем. И, как оказалось — он не забыл дорогу туда. Мы встретились с ними в том магазине — с ним и с ней.
Все случилось как-то сумбурно, быстро, это трудно объяснить. Я вспоминаю сейчас… неожиданность, да — потрясение из-за внезапности их появления. И еще были эмоции — нехорошие такие эмоции и открытия… неприятные и болезненные для меня. Все же намного легче думать, что мужем руководит в большей мере чувство долга и ответственность, как он убеждал, а не новая любовь. А тут… нет, не было прямого подтверждения ни той, ни другой версии, но я поняла, что это возможно. Все было настолько на ощущениях — я просто подробно опишу.
Мы с Леной вдумчиво выбирали детскую обувь, а вот Вовка скучал. Мужчины вообще не очень любят ходить по магазинам, даже если одежду покупают для них. И он первым увидел их. Мы с Леной дернулись от его вопля: — Папка!!
Малой несся через торговый зал ко входу — он был не так далеко от нас. И я увидела — в отдел вошел Андрей, а из-за его плеча выглядывала она. О ней я уже писала, но вот он… Первое его движение, первый порыв был — прикрыть ее собой. Я понимаю, что неосознанно — громкий звук, неожиданность, но он дернулся защитить ее…, а получилось — от Вовки.
Малой добежал до него, и Андрей отмер — подхватил его, обнял, прижал к себе, целовал, но все так же — стоя у входа, будто оставляя для себя путь к отступлению. Перед этим он оглянулся и успел что-то ей сказать, а она смотрела на него будто с мольбой о помощи. И они ушли сразу же.
Он сказал Вовке, что в субботу обязательно придет к нам, а сейчас очень спешит — малой сказал это потом. А Андрей опять поцеловал сына и, развернув его ко мне, слегка подтолкнул. На меня не смотрел вообще. Взял своего ангела под руку и вывел из отдела. Я не следила за ними сквозь стеклянную перегородку — смотрела на малого. А Вовка, оглядываясь на уходящего отца, медленно шел к нам. Я прошептала дрожащими губами:
— Ленка, что мне сказать ему?
— Да б…ь же! Правду? — прошипела та, — что его папка м…ак? Во-овчик, зая ж ты моя золотая! — защебетала она, — как же жаль, что у папы так много дел. Придет? Не просто придет — прибежит, куда он н-н… денется? Он же соскучился!
Потом, когда вся нужная обувка была куплена, уже дома мы с ней поговорили.
— Ты видела ее?
— Да…
— П…ц, Аня… Да там идиллия! Он же трясется над ней. А как она смотрела! А-а… и к лучшему, по крайней мере, тебя оставит в покое. И что они там забыли — в детской обуви?
— Удобную обувь для беременной? — вдумчиво уставилась я в окно. Ленка — это вообще что-то… Всегда прет, как танк и режет правду-матку, невзирая на то, как людям это слышать. Называет вещи своими именами, расставляет все по своим местам. Никакой деликатности, никакого такта — моя персональная шоковая терапия. Дурочка одинокая — ведь она и с мужиками так же… А может, так и нужно?
— Ладно… тогда если все так? — размышляла она, — что тогда он делал здесь все выходные, и без нее, заметь?
— А мне уже должно быть по фигу, — радостно оскалилась я на нее.
— Не верю, — отметила она тоном Станиславского и добавила со злостью: — Я бы сегодня убила его за Вовку.
— Лен, вот ты странная. Он что — должен был познакомить их? Он не хотел, чтобы мы их увидели. А она нас — расстроится же, расплачется, что там еще? Там же все понятно… да и Бог с ними! Нам что — больше поговорить не о чем?
А ночью я все обдумала. Да, ему нельзя было сводить их вместе — сына и эту женщину. Но раз уж они столкнулись, то он вынужден был выбирать — с кем из них остаться. Просто на время — для того, чтобы поговорить. И он выбрал ее. А мог бы попросить ее подождать десять минут в кафе — они там на каждом этаже, ведь так давно не видел малого. Но он просто сказал соскученному растерянному Вовке пару слов и быстро ушел. Он не видел его целых два месяца, и просто наскоро поцеловал и ушел!
Я с ужасом думала о том, что в субботу он придет и я увижу его вблизи, что мне придется говорить с ним. Это сегодня с ужасом, а к субботе будет настоящая паника. Нет, я, конечно, не подам виду… Но насколько легче было бы не видеть и не знать всего этого. Опять из меня по кускам будут тянуть душу, а еще Вовка…, я же целый вечер только джигу для него не танцевала — все отвлекала, все зубы заговаривала. Вот как ему все объяснить, как сказать? Почему опять я, почему все валится на меня? Сам бы и объяснил сыну что происходит.
Господи, бедный Вовка! Его растерянная мордашка, медленные, неуверенные шаги к нам…, а еще я помню их. А ведь это больно, а ведь совсем и не по фигу… Да мне даже имя ее узнать страшно — это как мысленно облечь во плоть абстрактное нечто, а тут — увидела вживую. И поняла их отношения… наверное.
Вдруг со страшной силой захотелось вернуться под защиту того волшебного Куделинского щита, опять отгородиться от всего остального мира расстояниями, и я встала, взяла телефон, пошла на кухню и во втором часу ночи позвонила тете и посоветовалась с ней. Она звала.
Но утром я смотрела на это уже по-другому — жилье, работа, садик, привычка, хлопотно…
ГЛАВА 23
Когнитивный диссонанс — это когда наш рассудок сталкивается с событиями, фактами или понятиями взаимоисключающими друг друга, и чувствует острый дискомфорт от невозможности понять и объяснить это для себя. Понять Андрея тогда было практически невозможно. Во всяком случае, я не понимала. И этот диссонанс приводил меня в смятение.
Как можно было понять и соотнести между собой то, что было в обувном магазине и то, как он появился у нас через день? Прозвучал дверной звонок, и я открыла дверь безо всяких — это могла быть только Ленка. Андрей раньше всегда предварительно звонил на трубку и предупреждал о своем приходе, чтобы мы с малым не ускакали куда-нибудь на прогулку в выходной день. Я могла это сделать, чтобы не видеть его, и он знал это.
А тут в дверях — он, хотя до отпуска всегда приходил гораздо позже — ближе к одиннадцати, давая нам выспаться. И я замешкалась и не отступила в сторону сразу, пропуская его в квартиру. И тогда он сам молча отстранил меня, взяв за плечи и переступая через порог. И его руки задержались, и стиснули предплечья, а я растерялась и соображала очень медленно — от неожиданности. Стиснув пальцы еще сильнее, он чуть качнулся ко мне, а потом сразу отпустил и прошел мимо… не сняв обуви! Я шла следом и смотрела на его туфли в уличной пыли, что прошли по полу прихожей и ступили на почти стерильный ковер в гостиной… немыслимо, нереально…
— Вовка! Вовка, ты где? — крикнул он, не оглядываясь и не глядя на меня. Малой выскочил из комнаты и замер, вытаращив глаза и улыбаясь. Тогда Андрей кинулся к нему, схватил, поднял, прижал к себе и, уткнувшись в его шею лицом, забормотал:
— Вовка… Вовка… Вовка…
Так и стояли — он с малым на руках, который через его плечо таращился на меня и я, замершая в дверях. Сын сыто и довольно улыбался, обхватив Андрея руками и ногами.
— Покажись мне, — отмер отец, поставив его на пол и отступая на шаг, оглядывая сокровище. А Вовка широко раскинул руки и сам тоже посмотрел на себя — на живот, на ноги. Глупая маленькая бестолковка…
— Загорел и правда — как негр, а вырос! А ну-ка, тащи сюда линейку и карандаш, — потянул Андрей малого к дверной лутке, на которой мы отмечали его рост.
Вовка побежал за линейкой, а Андрей оглянулся, наконец, на меня и широко улыбнулся:
— Аня…
Потом они с сыном отмечали рост, спорили, шутили, смотрели рисунки, которые тот привез с собой из отпуска — самые удачные. Андрей, наконец, разулся, виновато глядя на меня и опять странно улыбаясь. И никаких объяснений, никаких оправданий своему поведению тогда. Он даже не взглянул на меня в магазине! Я ушла на кухню и сиротливо приткнулась там. Сидела и думала — а что, собственно, изменилось после развода? Он действительно делает вид, будто ничего не произошло. Развод? О чем вы вообще? Подумаешь — глупая женская блажь, ведь он сказал, что для него он не будет ничего значить. Вот так просто пришел, как ни в чем не бывало! Манипулятор хренов! Я подхватилась и решительно пошла к ним.