Страница 15 из 26
Важно подчеркнуть еще один момент, который демонстрирует императивность пушкинского отклика, необходимость любой ценой отозваться на поэму Мицкевича – Мицкевич написал то, чего не было. Ведь слов:
Пушкин не говорил. Втроем с Вяземским и Мицкевичем они действительно осенью 1826 года бродили около статуи Петра. Именно Вяземский заявил, что поднять- то Россию на дыбы Петр поднял, но вперед не погнал. И что копыта ему опустить не на что. А дальше в письме к Бартеневу в 1872 году Вяземский признается, что Мицкевич приписал Пушкину его слова: «И хорошо он сделал, что вместо меня выставил Пушкина. Оно выходит поэтичнее». А Пушкин в этой истории выступал в пассивной роли. В постоянной своей роли примирителя в спорах.
Что важно, как мне кажется, почувствовать в «Медном всаднике» нам, сегодняшним? Разумеется, приписывать Пушкину те или иные убеждения и взгляды – чрезвычайно наивная тактика. Записывать его в союзники очень легко, потому что он всегда со всеми. Но одного нельзя не заметить: та реальность, о которой он говорит, закончилась. Ситуация изменилась. Изменилась не только в том отношении, что исчез вечный конфликт истории и культуры, истории и природы, потому что этот конфликт чреват только бесконечным движением по кругу со взаимным разрушением. Самое страшное, что фигура бедного Евгения в результате тоже исчезает. Мы не видим сегодня примеров превращения маленького человека в великого. Мы не видим примеров, когда бы маленький человек проявил высокое безумие и сказал: «Добро, строитель чудотворный! <…> Ужо тебе!» Самое обидное, что мы лишаемся божественной остроты той коллизии, которая у Пушкина обозначена. Мы не можем сказать:
Сказать «неколебимо как Россия» – сегодня довольно сомнительный комплимент, потому что такая Россия в высшей степени колебима. И говорить о болоте с той же мерой презрения нельзя, потому что страна сегодня тоже не та.
На наших глазах наконец вместо болота получается народ со всеми его плюсами, минусами, трагедиями, достижениями. Но это уже не стихия. Хорошо это или плохо – не знаю. Даже глядя на то, как прекрасен бывает величественный безумец, мне хочется все чаще, глядя на него, сказать: «Не дай мне бог сойти с ума».
«Пиковая дама»
«Пиковая дама» – первый русский триллер. И это очень непростое сочинение, относительно которого у самого Пушкина не было определенного мнения. Он высказывался об этой вещи как о безделке – и вместе с тем чрезвычайно гордился ее успехом. В разговоре с ближайшим своим другом Павлом Воиновичем Нащокиным называл ее самой большой своей прозаической удачей. И при этом сказать в чем, собственно, смысл «Пиковой дамы», очень сложно.
Прежде всего возникают жанровые трудности. «Пиковая дама» по сути своей новелла. Новелла отличается от рассказа по одному важному параметру. У нее есть четкий, законченный, острый сюжет. Рассказ может быть лирическим, туманным, похожим на сон. Новелла – это нечто увлекательное, сжатое, крайне динамичное. Пушкин вообще мастер новеллы. Большинство повестей Белкина, такие как, скажем, «Выстрел», или «Метель», или «Гробовщик», – это новеллы.
«Пиковая дама» – это вещь прежде всего остросюжетная. Но это произведение фантастическое или реалистическое? Если реалистическое, то почему? Ведь после того, как Германн до смерти запугал старуху-графиню и она умерла, он явился на ее похороны, и ему там показалось, что «мертвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом». С чем связано это поверье? С тем, что при виде убийцы труп как-то реагирует. Это довольно старое поверье, которое у Пушкина приводится в «Борисе Годунове»: убийц царевича Дмитрия приводят «пред теплый труп младенца, / И чудо – вдруг мертвец затрепетал». А после того как Германн, сам не зная почему, сходил на похороны старой графини, он записал странное видение, которое с ним произошло ночью. Старуха является ему во сне и говорит, чтобы он играл, ставя на тройку, семерку и туза. В дневнике Пушкин удовлетворенно записывает, что после «Пиковой дамы», играя в фараона, «игроки понтируют на тройку, семерку, туза».
То есть элемент фантастического в «Пиковой даме» довольно силен. Старуха является, сообщает тайну, и после этого у Чекалинского первые два вечера Германн выигрывает огромные суммы: «Позвольте заметить вам, – сказал Чекалинский с неизменной своею улыбкою, – что игра ваша сильна». А в третий раз он странным образом обдернулся. Он поставил на туза, но вместо туза вышла пиковая дама. Это можно считать случайностью, а можно считать мистическим совпадением. Пиковая дама будто двоится. Она вещь как бы мистическая и как бы реалистическая. Я полагаю, все-таки мистическая, потому что речь в ней идет о мистике игры.
Пушкин был страстным игроком. Страстным и чрезвычайно неудачливым. Зато ему везло в любви – примета, что везение в любви не способствует везению в картах и наоборот.
Пушкин был удачлив в дуэлях. У него было больше двадцати дуэлей, и смертельной оказалась только последняя. Удачлив в любви. Чрезвычайно удачлив на войне – во всяком случае, во время арзрумского похода 1829 года. Но роковую неудачу в картах, это невезение он переживал очень мучительно.
Для того чтобы правильно понять «Пиковую даму», надо знать, что из себя представляет игра фараон. Тот самый фараон, который графиня, Венера московская, предпочитала любви.
Пушкин тоже играл в фараон. Игру абсолютно примитивную, сугубо азартную. Заключающуюся в том, что вистующий мечет карты на две пачки. Открывает одну, допустим вот тройка. Вы ставите на тройку, и, если в соседнем столбике окажется двойка, вы выиграли. А если, допустим, пятерка – проиграли. И так далее. В какой-то момент вы говорите «хватит» – и смотрите, что там во втором столбике. Вот и все. Игра абсолютно элементарная.
В чем смысл азартных игр, помимо, разумеется, денег? Выигрыш для настоящего игрока не самоцель. Настоящий игроман играет не для денег. Он как бы проверяет, в силе ли договоренности с судьбой. Это постоянная проверка, насколько ты удачлив, насколько ты угоден Богу, насколько у тебя все получается. Настоящие игроманы, такие как Маяковский например, играют все время и во что угодно: в билетики; в сколько шагов до ближайшего фонаря… То есть это постоянный процесс игры, постоянное запрашивание Бога: «А вот имею ли я еще право на существование?» И Пушкин в этом смысле фантастически азартный человек. Он тоже постоянно не уверен в правильности своего существовании, в своем будущем. Его неуверенность в будущем – одна из любимых тем:
Это для Пушкина очень важная тема: «Рок завистливый бедою / Угрожает снова мне». Это своего рода постоянный договор с судьбой. Его дуэли были той же природы. Это азартная игра, где ставка чрезвычайно высока. И честь, и жизнь, и все остальное.
Пушкин, как ни странно, хотя он «вольный сын эфира», художник, который противится всякой практической пользе, – довольно строгий моралист и в жизни, и в текстах. И уж конечно, в «Пиковой даме» моральный посыл есть, только он не сводится к тому, что надо беречь старость, уважать старость.