Страница 30 из 35
– Да ничего я не хочу. Оставь меня в покое, – и она развернулась, чтобы уйти.
Азъ непонятливый не стал долго думать, подхватил её на руки и понёс к автобусу. Маша была настолько шокирована, что в первые мгновения даже не нашла в себе сил, чтобы сопротивляться. Но по мере приближения к автобусу, начала дёргаться и вырываться из моих рук.
– Стой! Ты что? Отпусти, – она с большим трудом вырвалась, но покорно пошла рядом.
– Вот так-то лучше, – автор этих строк нежно взял её под руку, и мы дошли до автобуса.
Уже понемногу начало смеркаться, жара отступила, свежий морской ветерок принёс живительную прохладу, поэтому обратная дорога не стала испытанием нашей стойкости и неприхотливости. Автобус был, мягко говоря, со знаком советского качества, поэтому иностранные слова типа condicionado, amortizadores, control climatic, ets, в его изрядно замусоленном техническом паспорте не нашли себе места. Зато присутствовал кривой стартер, к помощи которого пришлось прибегнуть, дабы завести это чудо технической мысли непонятнолохматого года.
Ещё не успели сгинуть за окнами окраинные кварталы столицы Боспорского царства, как львиная доля шантропы уже посапывала в трубочку и переселилась в мiръ сновидений. Маша тоже не стала перегружать нервную систему и решила от них не отставать. Но облокотиться в этой бочке с гайками, без риска поиметь шишки и синяки, можно было только на плечо Вашего Покорного Слуги. Что она, ни разу не задумавшись, и сделала.
А как по такой дороге удержать её в этом положении, если не обнять? Мне почему-то сообразилось, что спать ей вовсе не хотелось, а вот очутиться в объятиях мужчины, хотя бы такого, как I’m, приспичило до зѣла.
Вам когда-нибудь доводилось ехать в автобусе, которого ветром заваливает на ходу и вот-вот завалит совсем? А на каждой колдобине он подпрыгивает, как майданутые укры, и норовит заставить сидячих пассажиров занять плацкартные места на полу Через полчаса такой поездки – кроме шуток – хочется подать на самого себя любимого наградные документы.
Маша ушла в себя, как в звуки «Крейцеровой сонаты» Бетховена, и всё творящееся, как вокруг неё, так и относящееся к ней, воспринимала словно через призму тройной дозы успокоительного. Будь я робот, то сумел бы застыть в одном положении и не шевелиться до скончания поездки. К сожалению, отношусь к разряду высших млекопитающих, поэтому при кажом новом толчке приходилось менять позу, ажбы Маруся не заподозрила с моей стороны дурных поползновений, чего у меня и в мыслях не было. При этом она ни разу не одёрнулась, не поморщилась и не закапризничала, хотя сон её так и не сломил ни на мгновение.
Спустя полчаса, Маша сладко зевнула, примерно как колдунья Арахна, пробудившаяся после пятитысячелетнего сна. Каждая её клетка сопротивлялась пробуждению и выказывала нежелание слезать с моего плеча, но и оставаться в этом положении без повода посчитала слишком навязчивым. Отведя себе на раздумье с полминуты, она решительно выпрямилась.
– Мы уже подъезжаем? – спросила она больше для проформы.
– Мы ещё не отъехали, – своим ответом мне не терпелось задать разговору продолжение.
– Опять хохмишь? Тебе не надоело? – ей даже захотелось пересесть на другое место.
– Опять обижаешься? Тебе не надоело? – и ВПС снова ласково-шутливо обнял её.
– Не подлизывайся, тебя это всё равно не спасёт, – она резко дёрнулась, пытаясь освободиться от моих объятий, но не тут-то было: хватка моя была питоньей.
– Пусти, слышишь?! – в её голосе прозвучала неприкрытая угроза.
– Да, пожалуйста! – и автор этих строк обнял её ещё крепче и поцеловал в щёчку
После этого нарочито медленно разжал объятные тиски и провёл указательным пальцем по срезу её волос, словно хотел полюбоваться серёжкой. Она это, видимо, так и поняла, потому и никак не среагировала. И в то же время вся внутренне напряглась, ожидая, по-видимому, очередной «психической атаки» с моей стороны на её неприступные, как Еникале, бастионы.
Дело в том, что Мария Иоакимовна историк, и этим всё сказано. Причём не просто историк, а кандидат исторических наук, причём кандидат в доктора. Без пяти минут. Может, конечно, и десяти, как звёзды лягут. Но то, что лягут – сомнения прочь! Или она ляжет. Куда именно ляжет – в больницу или уж сразу в гроб – точно сказать не могу, но то, что ляжет, не сомневается даже мой дебильный телефон, который как назло зазвонил. С негодованием поглядев на экран и увидев незнакомый номер с припиской «без имени», решил проигнорировать звонок далёкого собеседника, который наверняка оказался бы очередным рекламодателем.
Маша расценила такое моё не слишком благородное поведение, проведя историческую параллель с новомучениками. Кинув на меня уничтожающий взгляд, она не учла одного важного обстоятельства, что те помучились один раз, а меня, как и всех «дарагих расеян» навязчивая реклама достаёт уже третье десятилетие и по несколько раз на дню, а иногда и ночью.
– Может это друг звонил или родственник. Или кому-то помощь понадобилась…
– Ия кузнечиком выпрыгну из автобуса и побегу её оказывать, ты это хочешь сказать?
– Я хочу сказать… – начала, было, она, но глаза её уже обо всём сказали.
– Не надо, не говори! Здесь дети, и далеко не все спят! – и я снова, обнявши, поцеловал её.
Удивительное свойство у многих женщин, с которыми меня сводила судьба: которые вспыхивают как порох, они и остывают почти моментально. А вот те, кто умеет сохранять ледяное спокойствие и не раздувать из мухи слона по поводу и без повода, те, как правило, злопамятны. Мария же, свет Иоакимовна сумела за полдня разрушить стереотипы моих убеждений.
– Я не давала санкции на вольности, – проговорила она настолько казённым языком, что у меня аж мороз пробежал по коже. Примерно так сталинские сатрапы произносили приговор новомученикам российским, и не только, отправляя их на четверть века в колымские лагеря.
– А я и не просил. Зачем мне санкция? – и на этот раз мой поцелуй был намного жарче.
Краем глаза азъ непослушный уловил намёк, что Маруся хотела залепить мне пощёчину, во всяком случае, рука её дёрнулась, но застыла в моей железной хватке. Она попыталась высвободиться, но для этого нужно было посещать спортзал лет несколько или освоить приёмы карате. И то, и другое, по всем вероятиям, она в своё время проигнорировала, поэтому в её арсенале оставалось лишь два средства: испепеляющий взгляд и ненормативная лексика.
Поливать меня при детях она не дерзнула, а к испепеляющему взгляду I’m как-то уже немного попривык. Я уже отмечал, что Мария Иоакимовна – историк, а не разведчица. Любой локальный индивидуум со временем становится заложником своей профессии и перенимает образ мышления. Историкам свойственно опираться на общеизвестные факты, верить исключительно документам и результатам всевозможных экспертиз. Беда в том, что ЛЮБОЙ документ можно подделать, результаты экспертизы сфальсифицировать, а «общеизвестным» фактом могут стать элементарные слухи и сплетни, проще говоря, информационная война.
Этот термин появился не вчера, ему столько же лет, сколько и книгопечатанию. За шесть веков в этом дьявольском действе наиболее преуспели представители туманного Альбиона, которые начали вести глобальную гибридную войну ещё против Иоанна IV Грозного.
Вот и в жизни историки, как правило, следуют общепризнанным нормам и не готовы принять нестандартный ход противника. Разведчики в этом плане являют полную противоположность. Они главным образом основываются на логике, которую значительно труднее «подделать». Правило «Is fesit, cui prodest» – кому это выгодно – имеет гораздо меньше исключений. Именно на нём строили свои выводы знаменитые сыщики Шерлок Холмс, мисс Марпл, Владимир Шарапов, ets. И не знали проколов. Именно им в первую очередь руководствуется автор этих строк, поэтому… в очередной раз мы с Марусей не стали кровными врагами.
Историк на моём месте стал бы извиняться или нахраписто продолжать добиваться непонятно чего. Маша, скорее всего, именно этого от меня и ожидала, вот почему с малолетства у неё были «домашние заготовки» на этот случай, которые она уже намеревалась применить. Но на сей раз она приятно столкнулась не с историком, поэтому «стандарты» не пригодились.