Страница 8 из 9
Колдуэлл сначала сказал полиции, что убил своих родителей и сестру случайно: во время ссоры они сами наткнулись на его нож. По словам Энди Бича, бывшего помощника обвинителя округа Даллас, это «признание о волшебном ноже» запомнили все.
Мы шутили, что теперь Колдуэллу предстоит наткнуться на волшебную иглу.
Хорошо, что до казни мы могли посидеть в офисе Ларри, ведь потом сразу начиналась работа. Семьи жертв обычно соглашались на пресс-конференцию, где телевизионщики бесили нас двумя стандартными глупыми вопросами: «Испытываете ли вы облегчение?» и «Есть ли у вас чувство, что правосудие свершилось?» Газетные журналисты только переглядывались и закатывали глаза. Дурацкие же вопросы, ведь ответы примерно одинаковые: «Нет, облегчения не испытываю, потому что близкого человека уже не вернуть. В истории можно ставить точку… Хорошо, что это свершилось, но ничего уже не изменишь». На второй вопрос отвечают только «да» или «нет»…
Грачук всегда спрашивал о том же, но спрашивал гениально: «Вы довольны, что пришли?» Здесь тоже можно ответить кратко, однако почти никто не говорил «нет», и мало кто ограничивался простым «да».
Трудно убить более жестоко, чем Томми Рэй Джексон убил мою дочь. Мне достаточно того, что его казнили. Только, думаю, электрический стул был бы нагляднее.
Роджер Робинсон, отец Розалинд Робинсон, убитой Томми Рэем Джексоном
Джексон был казнен 4 мая 2000 года
Вернувшись в офис Ларри, мы сверяли записи последнего слова казненного, потому что официальная версия Департамента всегда грешила неточностями – не просто пропущенные слова, а порой целые предложения, – и усаживались писать. Смотрел ли осужденный на близких убитого, извинялся ли? Или игнорировал их и говорил просто для себя? Что сказали родственники убитого? Что сказал прокурор? Какова была последняя трапеза смертника?
Мы никогда не обсуждали увиденное в серьезных тонах. Ларри, как представителю тюремной системы, было бы неуместно говорить нам о своем отношении к смертной казни. И мне тоже, – как журналистке, мне полагалось соблюдать нейтралитет.
После написания статьи я частенько отправлялась выпить пару коктейлей в компании нескольких сотрудников тюрьмы, Ларри и капеллана Брэззила, которого Ларри прозвал «Неблагая весть», потому что священник приходит, когда дело близится к концу.
Обычно я была единственной девушкой; мы, по выражению Ларри, ударяли по коктейлям (кроме Брэззила). До буйства у нас не доходило, мы сидели, рассказывали всякие случаи, подтрунивали друг над другом, в общем, говорили о чем угодно, кроме казни. Я была совсем ребенок, просто наслаждалась жизнью. Брэззил меня как-то спросил, не трудно ли мне наблюдать, как умирают люди, и я сказала: «Нет, вовсе не трудно». И поскольку считала, что другие в данную тему углубляться не хотят, то сама никого об этом не спрашивала.
ЛАРРИ ФИЦДЖЕРАЛЬД
Перед первой казнью я сильно волновался. А как не волноваться, если скоро впервые на моих глазах человека предадут смерти? Несколько дней, не зная, чего ожидать, я чувствовал опустошение. Будет ли преступник буянить? Или ему станет дурно? Может, начнет молить о пощаде?
Войдя в комнату для свидетелей, я подумал: «Когда я выйду, кто-то уже будет мертв». На кушетке лежал осужденный – Клифтон Рассел-младший из округа Тейлор. Ему начали вводить препарат. Все как в больнице, когда пациента готовят к операции, – с той лишь разницей, что здесь пациент точно умрет. Все произошло быстро, за несколько минут. Моя первая мысль: вот это и все? Будучи репортером, я видел, как в людей стреляют, как их закалывают, и потому такая смерть – зрелище сравнительно приличное. Через полчаса я опять был там: наблюдал, как ту же самую процедуру проходит Уилли Уильямс из округа Харрис. В то время казни начинали совершать в полночь, и вторая окончилась около четырех утра. Я поехал домой, урвал часок сна, а потом поспешил на работу – успеть к следующему новостному блоку. Не дело, думал я, смотреть среди ночи, как умирает человек. Через несколько месяцев порядок изменился: казни теперь исполнялись в шесть вечера. Однако смотреть на них приятнее не стало. Это было ужасно. Помню, казнили одного чернокожего осужденного, а все вокруг – белые. Я подумал – вот он лежит на кушетке, смотрит вокруг – и видит только белые лица. Я даже расстроился.
При губернаторе Буше казнили много. Я стал как бы официальным символом высшей меры в Техасе, и казни сделались для меня зрелищем привычным. Когда часто их посещаешь, впору по ним часы сверять. Большинство осужденных, чью смерть я видел, оставались для меня просто именем на бумаге, и меня смущало, что я могу стоять и смотреть, как государство отнимает у человека жизнь – наивысший акт бюрократии, – а потом уйти и забыть. Однако, наверное, благодаря этому я и мог справляться. Если бы каждая увиденная казнь оставалась со мной – я бы скоро сошел с ума.
Впервые я всерьез задумался о своей работе года через четыре. Все началось с сомнений в вине осужденного – а как раз этого я не должен был себе позволять. И мне начало казаться, что мы можем предать смерти и невиновного человека. Например, у меня возникли сомнения по поводу Дэвида Спенса, казненного за отвратительные убийства на озере Уэйко: в 1982 году там закололи троих подростков. Спенса осудили на основании показаний сокамерников, а кое-какие расследования поставили его причастность к убийству под сомнение. Иногда мы казнили людей, как я подозреваю, душевнобольных, например Монти Делка, которому, на мой взгляд, абсолютно снесло крышу, но официальные лица сочли его симулянтом.
Когда стоишь за стеклом, смотришь на казнь и думаешь о всяком таком, чувствуешь себя совершенно беспомощным. Что я мог поделать? Ничего. Такова моя работа, и я сам на это согласился. Люди совершают убийства, и их казнят, и так уж случилось, что мое дело – быть здесь. По крайней мере, я старался так думать. Начальник одной из тюрем мне сказал: «Если ты хоть раз видел казнь – никогда этого не забудешь». Так и есть.
Хуже всего то, что я сблизился с заключенными. Раньше отделение смертников располагалось в тюрьме Эллис[15], – и там все было как в кино. Раздвижные решетчатые двери, которые иногда отодвигали, чтобы заключенные могли немного пройтись в пределах своего отсека. Я заходил, присаживался на койки, разговаривал с ними. То были осужденные убийцы, но я их не боялся. Чувствовал себя спокойно, потому что узники понимали: я – единственная ниточка, ведущая от них к СМИ, и, следовательно, – их единственная связь с внешним миром. Я был для них не начальник, не охранник, а просто человек.
В тюрьме Эллис действовала программа поощрения за хорошее поведение. Заключенные работали малярами, шили одежду для охраны. Им давали шить только один предмет, иначе, имея полный костюм, они могли переодеться и выйти под видом сотрудника. В швейном цехе имелись кондиционеры, заключенные могли курить и пить кофе. И еще они могли общаться. Здесь работали самые известные техасские убийцы, они пользовались всякими острыми инструментами, но я ходил там взад-вперед, и мы болтали о всякой всячине.
Они ценили, что я обращаюсь с ними как с людьми. В тюрьме мне и рубашки гладили, и обувь чистили. Меня там стригли, и, сидя в кресле, я смотрел вместе с узниками сериал. Такая система не давала им зачахнуть и обходилась недорого.
У своих дверей я оставлял сигареты и соус чили – для уборщиков. Если у освобожденного не хватало денег на автобус, я ему давал. Один заключенный по имени Арнольд Дарби сделал мне ботинки. Когда он отсидел свои тридцать семь лет, я постарался устроить его на работу, но он уже отвык от внешнего мира и скоро вернулся в тюрьму. Все же я попытался.
В отделении смертников сидел некий Джермарр Арнольд, которого боялась вся охрана. Здоровенный такой – ему бы в НФЛ играть. Арнольд убил продавщицу в ювелирном магазине в городке Корпус-Кристи, удрал в Калифорнию, а потом попал в тюрьму Пеликан-Бей[16] – исправительное заведение с печальной славой. Тюрьма эта настолько плоха, что Арнольд признался в совершенном убийстве, ибо предпочел техасское отделение смертников. Помню, как-то я сидел в кабинете начальника в тюрьме Полунски, и привели его – в наручниках, – и он сказал: «Мистер Фицджеральд, когда я с вами, наручники не нужны. Я вас уважаю». Мы хорошо поговорили и расстались на дружеской ноте. Перед казнью он потребовал, чтобы никто не видел, как его уводят из отделения, и нам с Мишель пришлось спрятаться за угол. Насколько я помню, во время казни Арнольд не сопротивлялся.
В тюрьме Эллис Арнольд заставил осужденного по имени Эмерсон Радд убить во время прогулки во дворе другого узника – проткнуть ему висок отверткой. Когда пришел день казни Эмерсона, его, чтобы не дрался, пришлось запереть в тесную клетку. Он не пожелал оттуда выходить, и охранники применили газ. Да еще как, черт возьми, от души применили: кожа у него стала цвета сырого мяса. Когда его тащили мимо меня, он поднял взгляд и показал два больших пальца. Назовите это хоть стокгольмским синдромом, хоть как, только я перед Эмерсоном снимаю шляпу!
Заключенные часто говорили о своих родителях и детях. Если они желали рассказать о своем преступлении, я сидел и слушал. Сам же принципиально подобных тем не поднимал: не мое дело. Я скоро понял, что, хотя многие из них творили страшные вещи, они все равно остаются людьми. Преступления часто совершаются под воздействием алкоголя или наркотиков; иногда люди оказываются в невыносимом положении, иногда у них проблемы с работой…
В 1983 году Карла Фэй Такер, накачавшись амфетамином и спиртным, зарубила мотыгой двоих человек. Когда обнаружили трупы, мотыга еще торчала в груди убитой девушки. И все же Карла Фэй мне нравилась; думаю, и она ко мне хорошо относилась. Она вновь обратилась к Христу, и у меня не было причин сомневаться в ее искренности. Да, я помню старую поговорку, что в окопах и атеист молится, однако в Карле была особая одухотворенность. Она даже вышла замуж за тюремного проповедника. Насколько я понимаю, Карла – хороший человек, совершивший ужасную ошибку. Капеллан Брэззил рассказал мне, что к нему в кабинет приходили заключенные – всего восемнадцать человек – и просили: «Капеллан, пожалуйста, пусть меня казнят вместо нее». Вот так она действовала на людей. Я не устаю повторять: избеги Карла смертной казни, я мог бы жить с ней по соседству.
До того как я пришел в Департамент, отделение смертников в женской тюрьме Гейтсвилл[17] было довольно закрытой структурой, для СМИ недоступной. Я уговорил их приоткрыться.
Фрэнсис Ньютон, осужденная за убийство мужа и двоих маленьких детей, в 1987 году связала для моей матери покрывало с желтыми розами, потому что моя мама – «Желтая роза Техаса»[18]. Фрэнсис была хорошая женщина, и мне она очень нравилась, – как нравились почти все тамошние обитательницы.
Перед самой казнью Карла Фэй сказала: «Мистер Фицджеральд, вы меня никогда не обманывали. Что со мной сегодня сделают?»
И я ответил: «Тебя сегодня убьют, Карла».
Она засмеялась: «Я так и знала!»
Это был наш последний разговор. Казнь Карлы Фэй стала еще одним важным событием, привлекшим неслыханно большое внимание СМИ, – потому что Карла была женщина, и из-за орудия убийства. У тюрьмы собрались сотни противников смертной казни, но пришло и много сторонников. Они радостно отреагировали на сообщение о смерти Карлы Фэй.
Последняя трапеза Карлы состояла из банана, персика и листьев салата. Казни она совершенно не боялась, в камеру смерти буквально неслась, потому что верила: попадет в лучший мир. Меня ее казнь глубоко расстроила. Видеть ее на кушетке было мучительно.
В 1984 году Джеймс Битхард принял участие в тройном убийстве в округе Тринити. Он упорно отстаивал свою невиновность; впрочем, меня это не касалось. В день казни я спросил, могу ли что-нибудь для него сделать, и он попросил черешни. Был как раз сезон, я сходил в магазин, купил пару фунтов, – и мы сели рядом и поели. Несколько часов спустя я смотрел через стекло, как он лежит на кушетке. Я вспоминал наши с ним разговоры, шутки и думал о том, что через несколько минут он умрет. Да, теперь это были не просто неизвестные люди, которых следовало казнить, это были мои хорошие знакомые.
После общения с «Анонимными алкоголиками» я пять с половиной лет не пил. К тому времени как пришел в тюремную систему, начал пить снова, а необходимость наблюдать за исполнением приговоров только увеличила мою тягу к спиртному. После казни Гэри Грэма по пути домой я плакал в машине, а потом прикладывался к бутылке. Так случается, когда тебя называют убийцей.
Поддержкой мне служили ви́ски и Джим Брэззил. Брэззил был очень общительным, я в него буквально влюбился при первом же знакомстве. Я часто повторял, что полжизни провел в Хантсвилле и дружил с баптистским священником, – вот, мол, какая у меня банальная биография. «Неблагая весть» был замечательнейший человек, абсолютно искренний. Кинокомпания «Уорнер бразерс» предложила ему два с половиной миллиона, чтобы он снялся в документальном сериале о себе самом, а он отказался. Не желал профанации дела, которое совершал во славу Господа.
Иногда мы с Брэззилом до поздней ночи разговаривали о казнях. Он попивал «Доктор Пеппер», а я – что-нибудь покрепче. Мне казалось, у него самая тяжкая в тюрьме работа. В день казни он три часа – с трех до шести вечера – проводил с осужденным, стараясь поднять его дух. Своей искренностью и умением найти подход к узникам он сильно облегчал мою работу. Время от времени Брэззил проводил и похороны, и, кроме того, службы для сотрудников. Он поддерживал меня, а я – его. Можно сказать, мы друг друга консультировали, только он был более знающий консультант, чем я.
Один заключенный в 1986 году, набравшись «Джека Дэниэлса» и наевшись колес, заколол двух женщин в Остине. Само преступление я запомнил, так как оно произошло неподалеку от моей школы. Переживаю, что не могу вспомнить имя убийцы. Мы с ним тоже сблизились, и, уже сидя во временной камере, он сказал: «Ты же знал, Ларри, что рано или поздно этим кончится».
Помню, музыкант Стив Эрл, с которым тот осужденный переписывался, приехал присутствовать на казни. Только для комнаты смерти кантри и рок не годятся. Приговоренный, глубоко верующий католик, стал произносить длинный отрывок из послания к Коринфянам, тот, который начинается словами «и я покажу вам путь еще превосходнейший». Он договорился с Брэззилом и начальником тюрьмы, что, когда закончит молиться и станет петь рождественский гимн «Ночь тиха», ему начнут вводить препарат.
Вот сколько времени нужно в Техасе человеку, чтобы умереть.
Рождество для меня стало уже не то…
15
Тюрьма Эллис, названная в честь Оскара Эллиса, одного из руководителей техасской тюремной системы, расположена в округе Уокер, Техас; открыта в 1965 г.
16
Тюрьма Пеликан-Бей – государственная тюрьма сверхстрогого режима в округе Дель-Норте, штат Калифорния; открыта в 1989 г.
17
Тюрьма Гейтсвилл – ныне тюрьма Крэйн (переименована в честь Кристины Крэйн, первой женщины – председателя техасского Департамента уголовного судопроизводства) – расположена в округе Корьелл, штат Техас; открыта в 1980 г.
18
«Желтая роза Техаса» (прозвище мулатки Эмили Вест, сыгравшей, по легенде, важную роль в присоединении Техаса к США) – почетное звание, присваиваемое жительницам штата за заслуги перед обществом.