Звереныш

- Видите? - спросил Охотник Доканил, тем самым прервав размышления другого наоли.

- Боюсь, нет.

На лице Охотника промелькнула смесь презрения с удовольствием. Презрение к тому, что у травматолога отсутствует способность к наблюдению; удовольствие от своих необычайных возможностей. Охотник испытывал это чувство довольно редко. Он не мог наслаждаться сексом. Он испытывал к нему отвращение. Охотники не размножаются, хотя и вырастают из нормальных зародышей. Он проявлял не большой интерес к пище. Еда занимала его только в пределах обеспечения тела хорошо сбалансированной диетой. Он ничего не испытывал при поступлении в его кровь сладкого наркотика. А алкоголь его организм сжигал так быстро, что отрава не успевала оказать никакого влияния - ни положительного, ни отрицательного. Но у него было его собственное Эго, как единственный мощный стимулятор отличного исполнения работы. Когда что-то поглощало эту неосязаемую часть его сверхразума, он испытывал дискомфорт, в противном случае - счастье и тепло. Его Эго было подчинено только Охотничьей Гильдии. А Гильдия являлась единственным источником вдохновения всех остальных наоли.

- Смотрите, - продолжал Доканил. - Сугробы возле домов, вон там. Баналог повернул голову.

- Сравните их с сугробом перед этим зданием.

- Те глубже, - отметил Баналог.

- Вот именно. А этот кто-то потревожил, и потребовалось несколько часов, чтобы он приобрел первоначальный вид. Там явно был вездеход.

Они обнаружили еще три вездехода, и пустое пространство между ними явно указывало, что совсем недавно здесь находился еще один. Доканил знал наверняка, что четвертый угнали только несколько часов назад, так как одна несчастная бурая мышь устроила себе гнездо в шасси этой длинной стальной машины, и ее изрубило на куски, когда та завелась и огромные лопасти винтов пришли в движение без предупредительного сигнала. И хотя куски мертвой плоти и кровь застыли, маленькие глазки еще не затвердели двумя белыми камешками, как если бы этот несчастный для мыши случай произошел более суток назад.

Они снова вернулись в ночь и снег. Метель постепенно ослабевала. Ветер то прибивал лежавший на земле снег, то развевал сугробы в разные стороны, поднимая влажные облака, ослабляя видимость, как если бы буран все еще продолжался.

- Вы знаете, в какую сторону лететь? - осторожно осведомился Баналог.

- На запад, - последовал ответ. - Они направились туда.

- Есть какие-нибудь признаки?

- Никаких. Видимых. Снег стер их путь. - Тогда как...

- Убежище на Западе, не так ли?

- Но это же просто выдумки, само собой, - ответил травматолог.

- Разве?..

- Несомненно.

- Многих их вожаков так и не нашли, - заметил Доканил. - Они, должно быть, где-то скрываются.

- Они могли погибнуть во время ядерных самоубийств или ликвидированы во время массового уничтожения. Мы, наверное, убили их, принимая за рядовых землян.

- Не думаю.

- Но...

- Не думаю. - Тон Охотника не терпел возражений. Его мнение было высказано таким же голосом, как ученый излагает непреложный закон Вселенной.

Они сели на борт своего нового вертолета.

Доканил поднял машину в ночь после того, как подсоединил себя к приборам на панели управления. Баналог увидел на медных иглах следы запекшейся крови.

Внимательно следя за дорогой, Охотник вел вертолет. Баналог, покорившись безжалостному преследованию, устроился поудобнее в кресле, отсоединил свой сверхразум от органического мозга, установил в подсознании время пробуждения и ускользнул в притворную смерть...

Светало. Хьюланн гнал вездеход уже далеко на юге, снег сменился безлистными деревьями и холодным чистым небом. Наоли думал, что погода стоит подходящая, хотя Лео и говорил ему, что по человеческим меркам все еще весьма прохладно. Они держались объездных дорог, потому что Охотнику легче следовать по главным магистралям и, таким образом, он без труда обнаружит их. Тем не менее снег больше не скрывал от них дорогу, и Хьюланн мог установить вращение винтов на полную мощность и взять такой уровень высоты, чтобы не опасаться изменений на поверхности земли.

Они болтали о том о сем во время долгих темных часов полета. Сначала разговор помог успокоиться и расслабиться, чтобы не возвращаться к молниям Охотника, оторвавшим заднее крыло их машины. Конечно же это были не совсем молнии. Охотники располагали хирургически имплантированными оружейными системами внутри их мощных тел. В руки и ладони был вмонтирован пистолет с газовой дробью. Из спецхранилища система вырывает сильно сжатую каплю жидкого кислорода и приводит ее в движение по дулу посредством управляемого взрыва другого газа. В результате газовая дробинка поджигается у кончиков пальцев и, попадая в мишень, взрывается внутри и разрывает жертву на части. Это средство Действует на небольшом расстоянии. Но оно очень эффективно. И даже знание механизма устройства не уменьшает его загадочности.

Охотники прилагали все усилия, чтобы причислить себя к лику богов даже для расы без религиозных мифов. Неудивительно, что это им удалось. Действительно, когда Хьюланн впервые осознал понятие "Бог" у некоторых галактических народов, его сразу поразила мысль: не будут ли наоли через сотню или тысячу веков рассматривать Охотников как древних богоподобных существ? Возможно, эти творения генетической инженерной мысли были созданы именно для того, чтобы впоследствии быть причисленными к первым святым и собирать лавры не заслуженного ими почтения. Культ? Возможно...

Постепенно их разговор коснулся личных тем, далеких от неестественной лихорадочной болтовни, которой они неосознанно пытались вытеснить неприятные мысли. Они вспоминали свое прошлое, свои семьи. Хьюланна удивило, сколько боли и жалости скрывалось в мальчике, когда тот, заливаясь слезами, рассказывал о смерти своего отца и сестры (мать его умерла вскоре после рождения сына). По мнению Хьюланна, людям было не свойственно показывать свои эмоции. Такое, наверное, встречалось крайне редко и далеко не так болезненно, как это происходило с Лео. Знакомые наоли люди были холодными, мало смеялись и мало плакали. Именно эта эмоциональная, стоическая сдержанность и явилась основной причиной их враждебности по отношению к наоли. А также к остальным расам, которые отличались общительностью.