Звездный дождь

- Хорошо,- остается лишь сжать кулаки и пойти вперед, - хорошо.

========== Часть 4. Земля. Жизненная ==========

Я не верю в Бога. Он не верит в меня. У нас полное взаимопонимание.

Когда я открыла глаза, было темно. Тупая, щемящая боль, поселившаяся на подушечках пальцев, ниточками тянулась сквозь все тело, теряясь где-то в позвонках. Я почти не ощущала себя, только эта боль давала понять о том, что я действительно есть. Что уже было, в общем-то, неплохо.

Губы не слушаются. Они сухие, потрескавшиеся. Голоса нет. Невозможно даже повернуть голову, чтобы понять, где я нахожусь. Краем глаза можно увидеть лишь какие-то странные приборы, трубки, тянущиеся к руке, уголок белоснежной подушки.

- Вы очнулись?

Кажется, голос удивлен. Глубокий и спокойный, он умиротворяет.

- Я очень рад. Но вам следует отдыхать,- словно бы я уже слышала его когда-то,- поспите еще немного. А после я обязательно навещу вас.

Мягкие неторопливые шаги, скрип двери. Тяжелые веки устало опускаются сами по себе. Сон, да. Это именно то, что нужно.

Три недели я провела в постели. Ко мне часто приходили: доктор, в основном. Это его голос я слышала тогда. По крайней мере, мне так казалось. Он присаживался на краешек постели и рассказывал мне о разном, иногда читал сказки. Забавный он, этот доктор. Ему около 27, не более того. Роста среднего, смуглый. С теплыми янтарными глазами и красивыми тонкими пальцами. На кончике прямого носа всегда полукруглые стеклышки очков. И всегда яркая, белоснежная улыбка.

Ко мне приходили еще какие-то люди, но, однажды, после посещения одной женщины (она схватила меня за руку и заплакала), мне стало плохо. С того момента я общалась лишь с доктором и медсестрой, которая за мной ухаживала.

По истечении этих дней я могла сама садиться на постели, кое-как двигать руками. Голос был тихий, но он был, горло уже не пересыхало. Доктор вывез меня на кресле-каталке в парк при больнице. Я уже знала, что у меня потеря памяти, но пока не могла вспомнить ни доли того, что должна бы была.

- Сколько вам лет?

Он остановил кресло под деревом, сам присел рядом. Тут было неплохо, повсюду зелено и небо ясно-голубое. Дышалось полной грудью.

- Дай-ка подумать… ровно на семь больше, чем тебе,- доктор улыбнулся, обхватывая темными руками колени.

- А сколько лет мне?

- Это ты вспомнишь сама.

Я чуть кивнула, смотря на свои худые, бледные запястья. Они лежали на коленях как-то слишком безжизненно. Мне не хотелось смотреть на это уродство, поэтому я переложила их на подлокотники.

- Доктор… мне снятся странные сны.

- Сны?- он сдвинул очки на самый кончик носа,- о чем же?

- О небе. Я хожу там и ищу кого-то… и не могу найти.

Пару секунд мы молчали, он снял очки, протирая их краем халата от пыли.

- Может быть, тебе и не нужно искать,- мягкий негромкий тембр,- может быть, твое сознание специально оградило тебя от того, что тебе не нужно.

- Может быть,- я прикрыла глаза, слегка кружилась голова.

- Не думай об этом, - ветер подул в лицо, шорох колес, видимо, меня везли обратно,- то, что нужно, придет само. А то, что не нужно, не стоит и вспоминать.

Глубокий вдох. А, может, это действительно так? Зачем я пытаюсь вспомнить? Даст ли мне это что-то? Может, лучше успокоиться и забыть. Просто обо всем забыть, проваливаясь в глубины сна…

Моя память не хотела возвращаться. Мы проделывали много специальных упражнений, доктор проводил со мной всё больше времени. Начинали, обычно, с разноцветных кубиков. Они выставлялись на столик, после чего я отворачивалась, а какие-то из них убирались. Я должна была сказать, каких не хватает. Также я тренировала память с помощью чтения, различных картинок с подписями. Это помогало, но не так хорошо, как хотелось бы. Нет, моя память стала лучше, да. Я уже не забывала о том, что читала утром и с легкостью могла пересказать какой-либо просмотренный фильм. Однако мои воспоминания так и не хотели возвращаться. Но, что еще хуже, мои ноги не хотели меня слушаться.

Мое тело восстанавливалось еще медленнее, чем это делало мое сознание. Руки еще иногда дрожали, а тело повиновалось с трудом. Но это были хоть какие-то признаки того, что с течением времени я смогу восстановиться. Но ноги… я не чувствовала их.

Первый раз я расплакалась ночью. До боли кусая губы, сжимала бледными слабыми пальцами худые колени. По подбородку текли слезы. Нельзя было кричать, я не хотела потревожить кого бы то ни было. Но всепоглощающая безысходность, свернувшаяся под сердцем ледяной змеей, искала выхода. Поэтому я беззвучно плакала. Беззвучно, чтобы не потревожить никого. Я и так доставляю людям слишком много проблем. По крайней мере, мне так казалось.

И, глотая слёзы, рыбой на песке, открывающей кривящийся в судорогах рот, я лишь корчилась на простынях, проклиная всё на свете. Но, более всего, свою память, не могущую мне объяснить ничего. Совершенно ничего.

Острое стекло нещадно царапало платформы кроссовок. Кажется, не было разницы, идти ли босиком или обутой. Белая кожа окрасилась в ржавый, я крепко сжимала губы, чтобы не позволять себе вскрикивать при каждом неосторожном шаге.

Осколки были везде. Радужные, высокие, ростом с меня, такие, что их приходилось обходить, крошечные, почти истертые в порошок, забивающиеся в порезы на боках теннисных туфель. Я поднималась по петляющей ленте дороги всё выше и выше, от лазурно-голубого небосвода к чернично-звёздному куполу бесконечности. Я шла вверх, опускаясь вниз. Здесь не было времени и не было черт, ограничивающих пространство. Повсюду лишь огни, они маленькими светлячками кружили в воздухе, указывая путь.

Я не знала, куда иду и зачем. Тут было очень холодно. Слишком холодно для того, чтобы задумываться об остановке. Поэтому я лишь шла вперед, цепляясь замерзшими пальцами за предплечья, подбадривая сама себя. Мне казалось, что если я остановлюсь, то умру. А, значит, надо было идти вперед. Как бы жутко не было.

Мне снились странные сны. Один продолжал другой. И, просыпаясь неожиданно ночью, я могла жалеть о пробуждении. В этих снах он держал меня за руку, и было тепло и спокойно. Потому что он был рядом.

Я жила с женщиной и её мужем. Мне сказали, что это - мои родители. Было немного их жаль, совсем немного. Оттого, что не могу вспомнить. Оттого, что не могу понять. Они хотели, чтобы я вспомнила. А я, почему-то, не хотела. Совершенно не хотела вспоминать.

И, смотря по ночам в низкое звездное небо, улыбалась шелковому аметистовому свету, рисующему светлые квадраты на полу комнаты. В них мне виделся силуэт до боли знакомого человека, которого я не знала.

- Лора, ну как ты? Лучше?

Док улыбался, когда подходил ближе. Сейчас он выглядел совсем молодо – я бы ни за что не сказала, что он старше 25. Присев на корточки рядом с моей коляской, он протянул мороженое.

- Извини, не знал, какое ты любишь, поэтому взял шоколадное. Нравится?

Робко кивнуть – на самом деле я не очень люблю сладкое, но сейчас мороженое было как нельзя кстати. Мы случайно встретились с Доком в парке: меня в первый раз отпустили на прогулку без сопровождения, а он внезапно оказался здесь. Теперь, отложив книжку на колени, я изучала мороженое взглядом, решая, с какой стороны лучше подступиться к вафельному рожку.

- Ну, так что? Как твои ноги? – Заметив, что я благополучно все прослушала, Док устроил ладонь на моем колене и осторожно позвал,- Ло~ра, ты меня слушаешь?

- А?.. Да… Простите.

- Нет, не слушаешь,- он рассмеялся, и смех Дока был очень приятный, я слышала его впервые,- впрочем, надеюсь, тебе уже лучше.

Поднявшись, он зашел за спинку и, ухватившись за ручки коляски, мерно покатил меня по дорожке вперед. Смотреть по сторонам было больно: настолько зеленый и солнечный выдался день, что слепило даже само небо, полностью безоблачное. Мы почти не разговаривали, только изредка Док говорил что-то вроде: «А вот эта травка растет только при таких условиях. Ее очень любят есть по весне коты». Наконец, мы приехали к небольшому озерцу.