Королева плоти

Эдуардо кивнул и скрылся в глубине бара.

***

Ни сбежать, ни спрятаться парень не сумел — арбалетная стрела настигла его возле стойки и пробила горло. Он лежал на полу, среди опрокинутых барных стульев; свет в зале не горел, столы были прибраны, и на первый взгляд казалось, что парень — совершенно обычный, каких в городе встречаешь сотню за день, — просто перепил и вырубился, а бармен по какой-то причине оставил его здесь до утра. Приблизившись, Эдуардо заметил вторую стрелу, вошедшую прямо в грудь.

Преодолев внезапный приступ страха

о Господи, он схватит меня, как только я наклонюсь

он проверил пульс. Сердце не билось. Тело еще не остыло, хотя никакая реанимация не помогла бы — лужа густой крови, в которой отражалась блестящая вывеска с названием заведения, уже растеклась по полу, норовя забраться под стойку.

Эдуардо обошел зал и обнаружил выключатель; при свете он почувствовал себя несколько увереннее, хотя и избегал смотреть в сторону трупа. За барной стойкой нашлась аптечка, и, вытряхнув на стол ее содержимое, он нашел бинт и какое-то дезинфицирующее средство. Машинально сунул в карман коробок спичек, валявшихся рядом с кассой.

Рация ожила и выплюнула в тишину зала голос Роланда.

— Эдуардо, скажи точно, где вы. Мы уже въехали в ваш квадрат.

— Бар «The Booze*», — он посмотрел на раздражающе яркую вывеску над стойкой. — Поторопись, компадре.

— Еду, — коротко ответил Джексон и отключился.

Эдуардо двинулся к заднему выходу, чтобы позвать Гарретта в зал, когда свет за его спиной мигнул несколько раз — лампы неприятно защелкали — и погас. Духота, царствовавшая в баре, отступила, и по полу пробежал неприятный холодок, совсем нетипичный для лета. От этой прохлады счетчик очнулся и издал отчаянный треск, который захлебнулся в плотной темноте, захватившей зал — погасла даже раздражающая вывеска над стойкой. Эдуардо показалось, что столы, воспользовавшись ситуацией, незаметно окружили его, сомкнув свои ряды; без света все вокруг приобрело особенно зловещие очертания. Медленно, шаг за шагом, он начал передвигаться к выключателю, стараясь не выпускать из виду тело на полу, чтобы утихомирить собственные мрачные фантазии, не вовремя засевшие в голове.

Холодок с пола, вцепившись ему в ноги, стал понемногу подниматься выше, вызывая дрожь во всем теле, и Ривера собрался уже окликнуть Гарретта, но в этот момент услышал тихий стук по стеклу.

Не смотри, там ничего нет, не смотри, там ниче…

За окном, в неровном свете фонаря, он увидел неестественно высокую нагую женщину, прижавшуюся к стеклу. Ее серое круглое лицо было отталкивающим и в то же самое время до странного притягательным; правильные, крупные черты постоянно менялись, искажаясь и принимая невообразимые формы, как будто под ее кожей беспокойно копошились змеи. Глаза, желтые и безжизненные, пугали своей омертвелостью — их пустой взгляд был неотрывно прикован к Эдуардо. Длинные волосы прилипли к телу, спускаясь до самых грудей, полностью покрытых маленькими алыми язвочками, которые пульсировали в такт постукиванию длинных изломанных пальцев — приглядевшись, он насчитал пять фаланг на сером мизинце, испещренном алыми разводами. Живот женщины был странно раздут — не округлен, как при беременности, — и постоянно шевелился. Тонкая кожа на нем непрерывно растягивалась, поддаваясь ударам

сейчас она лопнет и все это вывалится наружу

и толчкам, так, что иногда на ней становились видны четкие отпечатки рук или лиц.

Тонкий палец медленно двигался по стеклу, издавая гадостный скрип, пока наконец не замер, четко указывая на мертвое тело у стойки, и в этот момент ПКЭ-счетчик перешел с треска на истошный вопль. Эдуардо, зачарованно глядевший на женщину, сбросил оцепенение, выхватил ружье, крикнул в темноту зала: «Гарретт!» и тут почувствовал, как стремительно намокает его перчатка — рана на руке открылась, и ладонь начала пульсировать едкой болью. В мертвых глазах мелькнуло подобие интереса, и палец снова переместился — теперь быстрее, оставив на стекле смазанный длинный след. Женщина медленно улыбнулась — ее губы растягивались все шире и шире, пока их кончики не достигли края впалых скул. Этот оскал, нечеловеческий и даже не звериный, обнажил целую армию крупных и острых зубов. Их плотные ряды чуть разомкнулись, выпустив на волю мясистый серый язык, в неверном отблеске фонарей больше похожий на кусок переваренного мяса; медленно, словно дразнясь, женщина провела языком по стеклу и, продолжая скалиться во весь рот, медленно отступила в темноту, указав на труп.

Он принадлежит мне.

Этот голос, сухой и хриплый, прозвучал отовсюду, завибрировав в воздухе, от чего у Эдуардо застучало в висках, а голову сдавило жестким обручем. На мгновение перед глазами поплыли яркие пятна, и он увидел, что вывеска над стойкой снова замигала. Почти одновременно с этим ПКЭ-счетчик сбавил обороты истерики, а свет в зале, мигнув пару раз, вернулся.

— Эдди? — Гарретт, бледный, но уже бодрый, вкатил в зал. — Скажи, что у меня нет галлюцинаций, и ты на самом деле кричал.

Ривера кивнул, наблюдая в окно, отмеченное отпечатком пятифалангового пальца, за тем, как возле бара тормозит машина.

***

Роланд рассеянно осматривал зал, выслушивая сбивчивые рассказы Гарретта и Эдуардо. Кайли сосредоточено — даже придирчиво — изучала показания счетчика, приближаясь то к трупу, то к окну, за которым, по словам Риверы, появилась зубастая женщина-призрак, и тихо переговариваясь с Игоном по рации. Моника, скинувшая свой пиджак еще в машине — без него она казалось совсем тонкой и немного нескладной, — помогала ребятам перевязывать их раны. Роланд подозревал, что дело тут вовсе не в альтруизме, просто так ее диктофон был ближе к рассказчикам.

Он взглянул на перчатку Эдуардо, потемневшую от крови, потер виски, пытаясь прогнать тупую головную боль, навалившуюся еще перед выездом, и нагнулся к телу парня.

— Черт, на вид ему лет двадцать пять. Думаете, убийцы как-то связаны с тем призраком за стеклом? Может быть, они как-то… метят жертв? — Джексон выпрямился и внимательно посмотрел на Гарретта. — Тебя ведь они не тронули? Так почему он? Почему кто-то убил бармена?

— Правильный вопрос — почему кто-то убил бармена и известного мецената, — Кайли отвлеклась от счетчика. — Почему именно они?

Моника, туго затянув бинт на руке Эдуардо — тот недовольно поморщился, — взяла с ближайшего столика салфетку и приблизилась к телу, стараясь не испачкаться в крови. Осторожно, сквозь салфетку, ухватилась за язычок молнии и расстегнула легкую куртку.

— Эй, зачем… — начал Роланд, но тут журналистка извлекла из внутреннего кармана водительские права бармена.

— Дерек Стоун, двадцать четыре года, — она выпрямилась и показала документ остальным. — Живет… жил в конце этой же улицы.

— Нам что, надо просто вломиться туда? — усмехнулся Ривера.

— Считаешь, это будет легче сделать, когда полиция уже займется убийством? — спокойно парировала Моника. Она ловко вернула на место права и, ощупав карманы, извлекла на свет брелок с парой ключей. Вытянула руку, показывая его охотникам, поочередно посмотрела на каждого — нахмуренного Эдуардо, озадаченного Роланда, заинтересованную Кайли и улыбающегося Гарретта.

— Эй, давайте сделаем это, — с энтузиазмом воскликнул последний. — Спорим, я доеду туда раньше, чем вы на машине?

— Ты должен дождаться полиции, это ведь ты видел нападавшего, — Роланд обернулся к Кайли. — Я проверю квартиру, а вы с Эдуардо разыщите мистера Стотча. Возможно, он сможет рассказать больше про Кару Уилкс. Встретимся в башне.

***

Замок открылся совершенно бесшумно, впустив Роланда и Монику в маленькую чистую квартирку. Близился восход, и сквозь жалюзи пробивался мягкий утренний свет, открывавший скудность обстановки. У самого входа располагалась кухня — плита, две тумбы и холодильник. Посреди комнаты стоял короткий старенький диван, тщательно укутанный шерстяным темным пледом; напротив него устроились телевизор и несколько видеокассет, аккуратно сложенных на полу. В углу, у двери, ведущей в спальню, притаилась длинная полка с пятью книгами и парой фотографий. Стены пустовали — ни картины, ни лишнего гвоздя; заглянув в спальню, Роланд увидел все ту же сдержанность — кровать, тумбочка рядом и вмонтированный шкаф для одежды. Больше ничего. Ни стола, ни кресла, ни даже лишней неразобранной коробки.