Страница 96 из 97
Я не хочу говорить тебе «привет», ведь знаю, что ты мне все равно не ответишь. И это не потому, что ты стала другой: гордой, статной, желанной кем-то другим. Нет, я уверен, что в глубине своей души, ты все та же девочка Даша, что не любит книги с эпилогами и засыпает только под фантазии о единорогах.
Ты не ответишь мне не из-за того, что тебе неудобно, стыдно. Нет, я уверен, что стыдиться тебе точно не за что. Твои чувства были настоящие, как, впрочем, и мои. Твой выбор был честен, хоть, по мне, и несправедлив.
И ты не ответишь мне только не из-за того, что твой муж (какое все-таки это мерзкое слово, особенно, когда сам примерял его на себя, но как оказалось, оно мне было не по размеру) запрещает тебе получать любую почту (и на бумаге и электронную). Уверен, он добрый, любящий тебя, он доверяет тебе.
Ты не напишешь мне ответ на это письмо всего лишь по одной причине – ты просто не будешь знать о его существование, ты никогда его не получишь.
Я сажусь писать его уже в шестой раз. Пишу, удаляю, снова пишу, затем пью, курю на балконе, и снова сажусь писать. Пять раз я пробовал отправить его тебе, и все пять гребанных раз мне не хватало смелости. Да, я трус! Трус, что не смог остановить тебя, заставить быть со мной, но как говорится, насильно мил не будешь!
Я не виню тебя ни в чем. Хотя лгу. В самом начале моего падения я тебя ненавидел всем сердцем, мне было обидно. Но, думаю, ты меня понимаешь. Ты так же злилась на Эда, когда он покинул тебя, когда не дал шанса спасти. Ты как никто другой знаешь, какого это – быть бессильным, ничтожным, жалким, когда вот так у тебя отбирают смысл жизни, а ты царапаешься, кусаешься, пытаешься ответить, но огромная рука судьбы берет тебя, подобно котенку, за шкирку и бросает в самый дальний угол. Согласен, я потерял способность говорить и писать красиво, выражаться высокопарно и быть тем Владом, что мог словом сбить все на своем пути. Увы, время идет, а рана не заживает.
Признаюсь, я пил. По-страшному. Закрывался в своей квартире. Открывал одну бутылку за другой и вливал их содержимое в себя. Это продолжалось около трех месяцев. Мой запой был похож на зимнюю спячку медведя. Есть берлога, в которую никто не мог попасть, есть запасы продуктов (алкоголь был в этом списке первый), и никто не хотел бы ощутить на себе гнев разбуженного хищника. Я пил, слушал твои голосовые сообщения, ревел. Однажды соседи даже подумали, что я сломал себе что-то, пришли на помощь. Но поняли, что сломали мне сердце, а тут никакая медицина не поможет.
Я пишу это не чтобы пристыдить тебя, или разжечь былые чувства (считаю, если угли догорели, то никакой бензин не поможет снова им заполыхать). Моей целью не является вернуть тебя (хотя не буду скрывать, мне было этого очень сильно хотелось). Я просто хочу выговориться, поставить точку, но так боюсь, что выйдет запятая.
Прошло много времени после того, как твой самолет поднялся в небо, и ты оставила меня здесь, в хмуром городе, что никогда меня не любил. Первые месяца, и правда, были на редкость паршивыми. Если бы я не взял себя в руки (за что очень благодарен Мише и Ксюше), то, наверное, мой путь закончился где-нибудь в наркологическом диспансере, среди металлических коек, белых стен и дурно пахнущих коридоров. Но я выкарабкался, вылез. Смог. Я смог!
И вот представь себе – три месяца в запое, затворной жизни, и тут я резко прихожу в себя. И что дальше, как жить, с чего начинать! Все вокруг говорят, что не случилось ничего страшного, катастрофы не было, жизнь не закончилась, она продолжается. Просто меня бросила девушка, и все (но они были такими глупцами все. Не знали, что меня бросила не просто девушка, а моя любовь. Скорее всего, единственная). Так прошел еще месяц. В поисках дальнейшей жизни, точнее, поводов для нее.
Я вернулся в университет, закрыл некоторые пропуски, сдал практику, успешно одолел сессию. Миша с Ксюшей часто звали меня попить кофе, сходить в кино или просто посидеть у них. Но я не мог.
Кафе напоминала мне о тебе, о нашем разговоре, о тех слезах. Кино до сих пор помнило твои руки, взгляды и слова. А Миша и Ксюша сами были живым напоминанием, что ты была в моей жизни. Была и исчезла. Я не мог, просто еще было не время. Но позже-то я понял, что это время само никогда не настанет. Раны не заживают, они кровоточат, даже если их не видно. Я не верю, что время лечит. Ведь раны остаются в тебе навечно, и никто не способен их вылечить, кроме того человека, что нанес их.
И нужно действовать самому, забываться, растворяться. Но алкоголь больше не мог мне помочь, да я и сам не хотел. (Мне вообще казалось, что после того запоя, у меня случился передоз от спиртного. Не знаю, смогу ли я вообще когда-нибудь выпить хоть каплю). Я решил растворяться в других. Их было много: блондинки, брюнетки, рыжие, с длинными, короткими, цветными волосами. Но никто не мог заменить тебя. Представляешь, они хотели спать со мной под нашу песню. Под которую мы с тобой танцевали. Каждое утро я обнаруживал, что мои раны кровоточат еще сильнее. Это было невыносимо. Но я продолжал. И за это мне стыдно. Прости меня!
Знаешь, я так сильно хочу к тебе. Хочу прикоснуться к твоим губах, прижать к себе, обнять. Но мой мегаполис навсегда погряз в пробках. И знаешь, среди этих беспросветных очередей из автомобилей больше нет ни одной остановки. Это конец. Вот такой он – болючий, как укол врача.