Страница 50 из 97
– Ну, вот, видишь, и никаких проблем!
«А лучше бы они были сейчас, чем потом», – не унимался внутренний голос Даши.
– С твоего позволения, я заеду за тобой. А потом мы вместе отправимся на такси. Ты не против?
И снова этот взгляд. Снова эти странные, до боли паршивые воспоминания.
« Вызови мне такси, я хочу уехать отсюда! Мне нельзя самой за руль, я пила вино. А, к черту все! Ты все равно больше не мой!», – внутри все сжалось. Даша закрыла глаза. Держалась из последних сил, чтобы не заплакать.
– Хорошо, – она улыбнулась. – Может быть, ты оставишь своей номер телефона, а то без связи нынче никак?
– Гениальная идея! – засмеялся Мурашов. – И почему я это не предложил первым!
«Наверное, потому что ты никогда не был так близок к бездне», – ответила про себя Даша.
***
От утюга исходил жар. Влад нехотя передвигал миниатюрную наковальню по поверхности ткани. Складки около швов футболки никак не хотели расправляться, чем жутко раздражали.
В углу, напротив, в кресле, поджав под себя правую ногу, и сложа руки на груди, улыбалась Аня. Девушке было смешно наблюдать за тем, как брат корчится в муках, страдает, но продолжает гладить белье.
– Давай – давай, не расслабляйся! Вон еще, сколько вещей хотят, чтобы их отгладили утюгом, – Аня засмеялась.
Влад бросил в ее сторону взгляд полный горькой обиды, злости и закипающего гнева. Он терпеть не мог гладить одежду. Стоять, сгорбившись, потеть над разноцветными тряпками, которые, словно нарочно не хотели расправляться, собирались в еще большие складки, полосы. Смертная казнь, по мнению Мурашова, гуманнее, чем глажка.
– Какая ты злая! – Мурашов процедил сквозь зубы. – А с виду такая приятная, умная, интеллигентная девушка.
Аня надула щеки, нахмурила брови. Затем привстала с дивана, подошла к гладильной доске.
– Знаешь, братец, – Аня растягивала каждое слово, словно нарочно оттягивала момент, который точно не понравится Владу, – я тоже тебя обожаю и люблю всем сердцем.
А затем девушка схватила несколько вещей из ровной стопки белья, что Влад перегладил, и смяла так быстро, что Мурашов даже не успел осознать весь ужас ситуации.
Мурашов громко простонал.
– Ты просто невыносима, – Влад схватил рубашку из стопки и принялся наглаживать ее заново.
Прошло, наверное, больше часа, прежде чем Влад вытащил из розетки вилку от утюга. Переложил ровные стопки в шкаф и задвинул гладильную доску далеко от глаз.
Сестра нашлась на кухне. Она сидела на стуле и поглаживала Фицджеральда, который сопел на ее коленках.
– Он такой милый, как и ты. Всегда мечтала о котенке.
Горькая тема, которая поднимается в любом разговоре, причиняет немалое количество боли.
– Как они там? – хрипит Влад.
– Кто они? – спрашивает Аня. – Стулья? Светильники или, может быть, дрова в камине? Если ты имеешь в виду их, знай, они догорели.
Мурашов понимает, что сестра злится на него и на родителей. Потому что взрослые люди не могут решить свои проблемы, а вместо этого показывают характер, меняют номера телефонов, обрывают все связи, молчат и в конце, даже бывает, что умирают, так и не разобравшись в ситуации.
Это больно. Но больнее, когда все хотят поговорить, прийти к мирному разрешению конфликта, но никто не может сделать первый шаг. Гордость! Еще один побочный эффект этой жизни.
– Ты знаешь, о ком я спрашиваю, – Влад дышит ровно, пытается держать себя в руках.
– Представь себе, нет! Не могу даже догадаться! – Аня продолжает водить рукой по шерстке кота. Тот мирно сопит.
– Родители, – это слово, словно запрещенный препарат, который от всех нужно прятать. Произнес и жди, когда тебя поймают.
– Родители – какое сухое и без эмоциональное понятие. Как в учебниках по психологии. Зачем же так, можно ведь, на уровне биологических инстинктов общаться. Поправь меня, если я ошибусь, ты спрашиваешь меня о наших с тобой пробандах?
«Хороший удар! Звонкая пощечина! Заслужил», – внутри Мурашова все горит.
– Не передергивай! – шипит Влад.
– А то, что? – Аня поднимается со стула. Фицджеральд занимает ее место. – Тоже перестанешь со мной общаться?
– Аня…
Но девушка не дает договорить брату. Она раздражена, огорчена и очень зла.