Я – Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь

Так мы оказались возле его дома в Бель-Эйр – особняка в колониальном стиле с переговорным устройством у ворот. Дэнни нажал на кнопку и объявил, что приехал Элтон Джон. На том конце воцарилась мертвая тишина. А потом голос – незабываемый голос лидера The Beach Boys – запел припев нашей Your Song: I hope you don’t mind, I hope you don’t mind… Мы подъехали ко входу, дверь открылась, и перед нами предстал Брайан Уилсон собственной персоной. Выглядел он хорошо – возможно, не так роскошно, как на обложке журнала «Пет Саундз», но уж точно не как псих или отшельник. Мы поздоровались. Он посмотрел на нас, кивнул и снова запел припев из Your Song. Потом попросил нас подняться наверх и познакомиться с его детьми. Оказалось, девочки спят, но он растолкал их: «Смотрите, Элтон Джон!» У его дочек вид был озадаченный, что вполне понятно. И тогда он запел им: I hope you don’t mind, I hope you don’t mind. Потом спел еще раз, но уже нам. Первоначальный шок от того, что один из величайших гениев поп-музыки поет припев нашей Your Song, к тому времени несколько померк, и у меня возникло смутное подозрение, что нас ждет долгий и трудный вечер. Я повернулся к Берни и встретился с ним глазами: в наших взглядах читались опасение, растерянность, отчаянное усилие не расхохотаться в голос над нелепостью сложившейся ситуации и, наконец, вопрос: что за чертовщина тут происходит?

К концу 1970 года мы с Берни привыкли обмениваться такими взглядами. Помню, в Лос-Анджелесе меня пригласили на вечеринку к Касс Эллиот[117], в ее дом на Вудро Вильсон Драйв, известный как «штаб-квартира» всех знаменитых музыкантов Каньона Лорел; именно там сформировались как творческие личности Кросби, Стиллс и Нэш[118]; именно там Дэвид Кросби хвастался перед друзьями своим новым открытием – певицей и сочинительницей песен Джони Митчелл[119]. Я вошел в дом Касс, и они все были там. Безумие. Как будто ожили фотографии с конвертов от грампластинок из своей спальни в Фроум Корт: что за чертовщина тут происходит?

На лестнице в концертном зале «Филлимор Ист» навстречу нам шел Боб Дилан. Он остановился, представился, а потом сказал Берни, как ему нравятся слова песни My Father’s Gun из нашего альбома Tumbleweed. Опять же: что за чертовщина тут происходит? Мы сидели в гримерке после концерта в Филадельфии, дверь открылась, и вошли пятеро, не представляясь. Группу The Band ни с кем не перепутаешь: выглядели они точно так же, как на фото с обложки диска, который мы с Берни дома в Англии в свое время заслушали до дыр. Робби Робертсон и Ричард Мануэл рассказали нам, что прилетели из Массачусетса на частном самолете, специально чтобы послушать нас. Я пытался вести себя так, будто это в порядке вещей: ну да, The Band прилетели из Массачусетса, что с того, – и время от времени бросал взгляд в сторону Берни, который, как и я, изо всех сил старался казаться спокойным. Год назад мы мечтали сочинять песни, как они, а вот теперь они стоят здесь и просят сыграть им наш новый альбом: что за чертовщина тут происходит?

Не только сами The Band хотели с нами встретиться, но еще и их менеджеры – Альберт Гроссман и Беннетт Глотцер, легендарные персонажи в музыкальной индустрии, особенно Гроссман, известный крутой бизнесмен. Он работал с Бобом Диланом с начала шестидесятых, а с другой своей клиенткой, Дженис Джоплин, поступил довольно сурово: когда она подсела на героин, не стал заниматься уговорами и отправлять ее на лечение, а просто застраховал ее жизнь на свое имя. Должно быть, до них дошли слухи, что у нас сейчас нет менеджера. Рэй Уильямс был прекрасный человек, чрезвычайно преданный, – он даже назвал свою дочь Аморина в честь еще одной нашей песни из альбома Tumbleweed Co