Страница 43 из 75
Выходим в длинный гулкий коридор и, через открытую дверь в одну из комнат, я случайно замечаю в зарешёченном окне мелькнувший кусок стены с башенкой и охранника на ней.
«Монастырь какой-то, а охрану привезли свою»…
Макар вталкивает меня в комнату-двойник «медпункта», больно чиркнув по спине чем-то острым. Два стола, три стула (один в центре комнаты), настольные лампы, стены с потрескавшейся штукатуркой, над головой тусклая лампочка. За одним столом сидит Генрих Люшков, его чёрные глаза внимательно изучают меня, за вторым – незнакомый лейтенант госбезопасности, разложивший перед собой стопку бумаги и чернильный прибор.
– Присаживайтесь, гражданин Чаганов, тут прохладно, вы не замёрзли? – Участливо спрашивает он, внимательно следя за моим выражением лица, и уже вохровцу. – Принеси ему что-нибудь надеть.
Макар буквально через мгновение возвращается из-за двери и протягивает мне мою гимнастёрку в пятнах запёкшейся крови, без орденов и со споротыми петлицами. Не заметив никакой моей реакции, Люшков хмурится.
– Прежде, чем мы начнём допрос, – Люшков встаёт и подходит ко мне. – хочу предложить вам написать чистосердечное признание. Суд, наверняка, учтёт помощь следствию при вынесении наказания.
– В чём вы меня обвиняете? – Просовываю голову сквозь ворот гимнастёрки. «Странно, я совершенно спокоен, как будто всё происходит не со мной… А ведь в какой-то степени так оно и есть, не со мной: я так и не стал до конца Чагановым. Не храбрость это была там в Смольном, на „Максиме Горьком“, в испанской гостинице…, а так, любопытство, как в кино: что там ещё случится с главным героем? Поэтому и страха нет»…
– Я так понимаю, сознаваться мы не намерены. – Люшков зловеще улыбается, картинно призывая в свидетели, уткнувшегося в чистый лист бумаги, лейтенанта. «… что ж, так даже проще».
– В чём сознаваться, вы же меня, товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга, ещё ни в чём не обвинили? – Воздеваю руки к небу, просовывая их в рукава.
– Тамбовский волк тебе товарищ! – Сжимает кулаки Люшков.
– Задержанный, обращайтесь к следователю гражданин начальник. – Подаёт голос лейтенант.
– Вас что, товарищ Люшков, исключили из партии? – Повышаю немного голос. – Потому что меня ещё – нет. Тайно, по ночам у нас из партии не исключают. Тоже нет, тогда вы на данный момент являетесь моим товарищем по партии.
– Исключат, не сомневайся, – зарычал он. – после того, что ты с любовницей своей сделал. Двадцать ударов ножом! Гад!
«Ядом плюётся, а бизко не подходит. Эх, значит не сон. Я так надеялся, бедная Катя»…
– Не убивал я её. – Не отвожу взгляда от его пылающих ненавистью глаз.
– Кто тогда? – Его голос срывается на визг. – Ты один был в квартире!
– Тот, кто ударил меня сзади по затылку. – Растираю ладонями виски. – Когда я зашёл в квартиру Катя была уже мертва, она лежала на полу на кухне…
– Ты на себя посмотри! – Перебивает меня Люшков и тычет пальцем на гимнастёрку. – Ты же весь в её крови! Твои отпечатки найдены на ноже, которым она убита. Признавайся, что сам был не свой… пьян был… приревновал… У тебя много заступников, получишь минимальный срок.
– Не был я пьян!
– Как не был? – Стучит по столу кулаком. – Ты ж на ногах не стоял, шатался как… оперативник из МУРа, участковый показания дали и следователь на Петровке тебя видел.
«Интересно, задержал меня участковый с оперативником, отвезли на Петровку, а оттуда забрали наши. Тогда, выходит, не их это рук дело… столько лишних свидетелей происшествия».
– У шофёра моего спросите, не пил я. – Упрямо стою на своём.
– Неважно это, может ты – марафетчик! Под кайфом был! Не помнишь ничего. А шишку набил пока ходил туда-сюда…
«Линия обвинения понятна и расследовать они ничего не собираются»…
– Хорошо, – складываю руки на груди. – если меня обвиняют в убийстве на бытовой почве, то почему я не вижу здесь следователя прокуратуры? С каких это пор органы государственной безопасности занимаются такими делами? Требую прокурора!
– Не в таком ты положении чтобы права качать, – Люшков снова приближается ко мне, сжимая кулаки. – мы любое дело можем к своему рассмотрению взять. Ясно тебе?
«Это правда».
– А комиссия Политбюро, не сомневайтесь, возьмёт его под свой контроль. – Ни тени тревоги не отразилось на моём лице.
Лейтенант вжимает голову в плечи.
– Не будет комиссия убийцу покрывать. – Люшков останавливается в нерешительности.
– Не будет, – легко соглашаюсь я. – но и огрехи в ходе расследования увидит сразу…
Мой оппонент на минуту задумывается, теребит усы.
«Разминка, похоже, закончилась вничью».
– Товарищ комиссар, вас тут вызывают. – В щель приоткрывшейся двери просунулась голова Макара.
– Продолжайте допрос. – Бросает через плечо Люшков и идёт к выходу важной генеральской походкой.
– Ваша фамилия, имя, отчество… – Заученным голосом говорит оживившийся лейтенант.
– Ежов слушает! – Он, как всегда, безошибочно узнал характерный звонок «вертушки», взяв нужную трубку.
– Здравствуйте, товарищ Ежов. Здесь Сталин.
– Здравия желаю, товарищ Сталин! Кхе-кхе. – Закашлялся нарком.
– Как идёт подготовка к докладу? Загляните ко мне до заседания, часов эдак в одиннадцать. Пробежимся вместе по основным положениям. – Спокойный голос вождя звучал убаюкивающе.
– Слушаюсь. Буду непременно. – С трубкой у уха встаёт с кресла, обходит свой стол и тянется за графином, стоящим рядом на столе заседаний.
– Товарищ Ежов, ко мне сейчас пришёл товарищ Киров, он утверждает, что Чаганов арестован. Так ли это? И если так, то за что, как он себя чувствует и где сейчас находится.
– Точно так, товарищ Сталин, – наливает воду в стакан. – задержан. Хотел уже вам звонить об этом. Товарищи из МУРа ночью задержали в квартире Чаганова всего в крови, с ножом в руках, в невменяемом состоянии. Установлено, что этим ножом была убита его сожительница, тело которой нашли там же. Больше в доме никого не было. Я дал команду забрать Чаганова и его дело из МУРа в центральный аппарат. Сейчас он находится у нас в медпункте, под присмотром врача. Плохо соображает, в данный момент никакие следственные действия с ним невозможны.
– Понятно. Товарищ Киров хотел бы встретится с этим врачом, поговорить с ним и увидеть Чаганова. Возможно это?
– … – Ежов залпом выпивает стакан воды. – кх-кх, думаю да, товарищ Сталин, дайте мне время, я сам позвоню товарищу Кирову и скажу куда надо будет подъехать.
– Значит договорились, товарищ Ежов. – Не дожидаясь ответа Сталин завершает разговор, в трубке послышались короткие гудки.
Нарком начинает лихорадочно соображать, хватает трубку местной связи и в этот момент в приёмной раздаются громкие голоса: в кабинет одновременно протискиваются заведующий секретариатом Шапиро и начальник технического отдела Шанин.
– Товарищ Ежов! – Почти кричит последний. – Мои ребята обнаружили прослушку здесь в вашей приёмной.
Нарком с трубкой в руках медленно сползает в кресло.
– По вашему приказу мы в течении ночи и утра проверяли работу спецкоммутатора, – гордо рапортует Шанин. – ну и обнаружили незаконное подключение к местной линии, ведущей в вашу приёмную.
– И что это значит?
– Это значит, что через местный телефон было можно прослушивать все разговоры, которые велись в приёмной и вашем кабинете.
Ежов панически, как змею, отбрасывает трубку в сторону.
– Та-а-ак! – Его глаза наливаются кровью. – Как? Почему?
– Я думаю, – не тушуется Шанин, несмотря на то, что никто не оценил его заслугу. – что это люди Новака. Помните пару месяцев назад они с Чагановым налаживали работу фототелеграфа? Вот тогда, Новак писал бумагу на Шапиро и меня с просьбой на доступ к телефонным линиям спецкоммутатора. Мы разрешили…
Ежов делает глубокий вдох, переводит взгляд на секретаря, тот – на Шанина, до которого только сейчас дошёл смысл им сказанного.