Чаганов: Москва-37

– А-а-а! – Наш заплыв, а точнее крики болельщиков, привлекает внимание загорающих, они подскакивают на ноги и, закрывшись от солнца ладошкой, следят за ходом борьбы.

Чтобы не разочаровывать их и поддержать накал борьбы, дожидаюсь соперников справа и слева, которые с шумом и скоростью колёсного парохода настигают меня.

С интересом прочёл, попадавшиеся изредка, любопытные бытовые зарисовки. Оказывается, что все продукты для сотрудников посольства доставляются из-за границы, скоропортящиеся, как молоко и мясо, – самолётом из Финляндии. По баснословным ценам. Ввиду этого, каждый месяц сотрудники получают крупную компенсацию. Наш «Гурд» на этом, покупая дешёвые и качественные продукты в советских магазинах, экономит большие деньги. В последнем отчёте он замечает, что, скорее всего, большинство сотрудников поступает так же как он… даже гестаповцы.

– Лёша-а! Жми! – Пронзительно визжит Катя, заметив что я отстаю, но не теряет надежды.

«Да чтобы я проиграл двум этим водяным мельницам? Ни за что! Как я ночью Кате в глаза буду смотреть»?

В стиле Евгения Садового на трёх последних метрах вырываю победу и первым касаюсь стартовой тумбы. С берега доносятся громкие аплодисменты. Мои соперники обессиленно ложатся на деревянные поплавки, которыми разделены дорожки бассейна, устроенного в открытой воде канала Москва – Волга. Легко выпрыгиваю из воды на бетонный пирс, Катя виснет у меня на шее и целует в губы. Девушки – с завистью, парни – осуждающе смотрят на неё: такое непосредственное выражение чувств – ещё не принято.

– Товарищ Чаганов! – Низенький мужчина в спортивных трусах и майке с секундомером на груди протискивается сквозь толпу ко мне.

«Ну, уж нет, нас не догонят»!

– Встречаемся через пятнадцать минут у буфета. – Снимаю Катины руки с шеи, боком валюсь с пирса и без брызг вхожу в воду. Выныриваю уже далеко в стороне.

Материалы Гендина были победнее, их источниками служат рассказы обслуживающего персонала посольства, наших граждан, точнее, гражданок – уборщиц и стряпух. Место действия – несколько зданий по соседству с представительством, где живут германские дипломаты и их семьи. Эти рассказы в основном касаются Полин, такая она разэтакая, жён дипломатов и одиноких молодых сотрудников мужского пола. Ганса жалеют, достаётся ему от «Курицы». В таком, вот, разрезе… Уже почти закончив просмотр документов, натыкаюсь на последний доклад, который резко выбивается из ряда однотипных. Месяц назад в посольском доме появилась «пожилая пара» (так в записке): он – лет тридцати пяти, рост – метр семьдесят пять, худой, залысины, волосы русые с сединой, глаза голубые, нос большой с горбинкой, костюм – коричневый; она – лет тридцати, рост – метр шестьдесят, фигуристая, блондинка, глаза – голубые, губы бантиком, платье – синее.

Всё. Странно как-то. Оборвано на самом интересном месте. Заглядываю под прошивку папки и вижу под ниткой обрывок бумаги: кто-то небрежно вырвал лист из дела. Закрываю папку и читаю на обложке, что должно быть сто сорок два листа, снова открываю – смотрю на последнюю страницу – сто одиннадцатая… Мои манипуляции с папкой не укрываются от пристального взора работника архива.

– Что случилось, товарищ Чаганов?

– Да вот не пойму, страниц не хватает.

Побледневший архивариус срывается с места, подлетает к столу, стоящему в паре метров от моего, и буквально выхватывает у меня из рук дело. Расширившимися от ужаса глазами сличает номера. Мы стоим друг против друга в маленьком закутке с тонкими стенами, не доходящими до потолка, отгороженном в большой прохладной комнате, заполненной стеллажами, мой оппонент упёрся в меня недоверчивым взглядом, а по нашим лицам стекают крупные капли пота. Что-то, наконец, решив, не выпуская папки из рук, он бросается к своему столу, поворачивает к себе формуляр и склоняется над ним. Я вытягиваю шею, пытаясь разобрать записи.

«Последняя строчка – Курский! Две недели назад».

– Василий! – Срывающимся голосом кричит архивариус, поворачиваясь ко мне и показывая жёлтые прокуренные зубы. – Звони Гендину, у нас ЧП! Пропали документы.

Тяжело опускаюсь на стул.

«Блондинка… Губы бантиком. И мужик в пиджаке. „Сладкая парочка“! Та, что следила за мной Первого Мая. Стоп! А что им делать в немецком посольстве – они же из Коминтерна». Напрягаю память, чтобы вспомнить лица своих преследователей, секунда и перед мысленным взором возникают они, на фоне Никольской башни Кремля.

«А ведь у моей блондинки-то – карие глаза! И Гвоздь сказал: „Копчёные шары“. Изучаю стоп-кадр дальше: у мужчины нет никаких залысин… а так, да – довольно похоже. И одежда соответствует. Что же это выходит? Из Германии в СССР прибывают двойники наших коминтерновцев, как раз в то время, когда в Москве их оригиналы проводят свой отпуск. По словам Кирова (ему стало известно от Пятницкого), это – первый их приезд после довольно длительного пребывания в Китае. Таких совпадений не бывает»!

В комнату влетает начальник оперативного отдела и начинает выслушивать сбивчивые объяснения архивариуса.

«Самое простое объяснение, что приходит мне на ум: Курский сливал информацию о приезде коминтерновцев в германское посольство и, после известия о своём переводе на Дальний Восток, опасаясь разоблачения, подчищал хвосты».

На скулах Гендина заиграли желваки, он переводит подозрительный взгляд на меня. Чтобы на корню пресечь любые подозрения, расстёгиваю ворот, тяну через голову гимнастёрку, снимаю сапоги, галифе и оказываюсь в одном летнем нательном белье. Для убедительности обстукиваю себя ладонями.

– Ну что вы, Алексей Сергеевич, это было лишнее… на вас никто и не думал. – Начальник ОО всё это время не отводил от меня глаз. – Спасибо. (Архивариусу). Теперь вы.

– Я бы на вашем месте, Семён Григорьевич, – сосредоточенно заматываю портянки. – поспешил с арестом Курского. Судя по тому, как он торопился заметая следы, у него в планах – побег. В отличии от архивариуса, оставшегося на своём рабочем месте.

– Товарищ Чаганов, прошу вас напишите объяснительную, да-да, у себя… (и архивариусу). А вы с делом, за мной.

Возвращаю деревянный номерок хромому бородатому деду, заведующему мужской раздевалкой, и иду за ним к своему шкафчику. Старик крутит ключом-отмычкой, сделанной из ручки вентиля водопроводного крана и медной трубки, и открывает дверцу.

– Всё на месте? – Весело подмигивает он, обдав меня пивным духом и запахом махорки.

«Прокололся Ежов по полной».

Вчера ночью, повстречав в коридоре Управления Новака, узнал, что мои слова оказались пророческими: бывший начальник Особого Отдела Курский сбежал к японцам, перейдя границу. На Ягоду списать этот косяк не удастся – Ежов сам его назначил вскоре после прихода к руководству НКВД.

«Отстанет он, быть может, от меня хоть не на долго? Не знаю, да это и не столь важно. Меня другое больше волнует: что они затевали тогда у ворот моего СКБ»? Я раньше думал, что это провокация Ежова: сымитировать покушение на себя, бросить тень на Коминтерн, на меня – плохой руководитель, не принял меры по охране (а затем добить листовкой). А тут выходит всё сложнее: покушение могло быть самым настоящим. Потенциальные заказчики – партийные оппозиционеры, Ежов, немцы. Потенциальные исполнители – коминтерновцы, они же сотрудники Разведупра, немецкие диверсанты. Потенциальные жертвы – Ежов и я. Цели? Пальцев не хватит сосчитать.

– Ну что ты всё губы сжимаешь, Лёшик? – Катя, на зависить стоящим рядом в очереди в буфет девушкам, повисла у меня на руке. – Смотри какой день прекрасный!

– Товарищ продавец, – от прилавка доносится чей-то скандальный с истерическими нотками голос. – почему у вас лимонад тёплый? Безобразие!

– Спокойно, товарищи! – Весёлый звонкий девичий голос пытается перекричать возникший людской гул. – Лёд уже в пути.

– С Северного полюса, что ли? От Папанина со льдины? Водопьянов везёт? – Началось соревнование остряков.