Страница 23 из 75
– … Я в том смысле, Александр Иванович, что коллектив наш небольшой, занимается, в основном, теоретическими вопросами. Вас не устраивает наш регулятор – продолжайте точить ваши коноиды (основа кулачкового механического вычислителя).
– Не кипятись, Алексей Сергеевич, – серьезнеет Шокин. – лучше подскажи, что нам делать?
– Да легко! – Делаю глубокий вдох. – Пишешь техническое задание на разработку двойного триода в стальном корпусе, в которой перечисляешь все свои требования к нему. Несёшь эту бумагу…
– … на «Светлану»! – подсказывает кто-то.
– … на подпись самому высокому начальнику, – не соглашаюсь я. – до которого сможешь дотянуться и уже потом на «Светлану». А пока отлаживаешь работу системы с нашими «кубиками».
– Товарищ Чаганов, – на пороге, широко распахнувшейся двери лабаратории, появилась нескладная фигура Орешкина. – прошу вас пройти со мной. Дело не терпит отлагательств.
«Раздулся от важности».
– Как-то вот так, – поворачиваюсь лицом к Шокину. – продолжайте, товарищ Попов.
– Ну, что у вас? – Не считаю нужным скрывать своё недовольно, как только мы оказались с особистом наедине. – Прячетесь от меня, лейтенант (без добавления: «госбезопасности», звучит почти как оскорбление). В шпионов решили поиграть?
Орешкин от возмущения начинает хватать ртом воздух.
– Следуйте, пожалуйста, за мной, товарищ Чаганов. – С трудом справляется с собой особист и скачет впереди по коридору, иногда сбиваясь на иноходь.
В радиолаборатории довольно людно: рядом с потухшими Ощепковым и Любой два высоких сержанта ГБ в синих галифе, Коровьев со свежим фингалом забился в угол, а центре – Фриновский и Курский о чём-то тихо перешёптываются.
– Полюбуйся, – начальник управления раздражённо суёт мне листок. – что тут у тебя творится.
«Ещё одна листовка! Даже две, Курский теребит такую же»…
Пробегаю глазами по напечатанным строчкам.
«Текст тот же самый, бумага – та же самая. Вот только первая листовка, что находится сейчас в кармане моей гимнастёрки, написана от руки. Плохо дело… а почему другие отпечатаны на машинке? Первую листовку писал (переписывал) Ландау, его размашистый почерк из уголовного дела – узнал бы из тысячи. С утра конвоир отвёз его в ФИАН… а время поджимало (ведь самого Фриновского задействовали)… тогда решили дубликат напечатать на машике. Пока всё логично. Дальше… подбили Толику глаз, дали листовки, он их подкинул в столы жертв и сразу же, чтобы наверняка, зафиксировали факт обнаружения подрывной литературы… А почему не пришли сразу за мной? Налицо сокрытие улик по 58-й статье. Не хотят разбирательств в верхах? Очень может быть… Уберут из НКВД или хотя бы из центрального управления по приказу и всё – задача минимум решена, нет рядом чужих глаз и ушей… Принимается как рабочая версия. Та-ак вернёмся к нашим баранам, в СКБ две машинки: в моей приёмной и в особом отделе. На какой из них злоумышленник делал своё чёрное дело? Ха, проверяется легко»! Достаю из кармана не отданный пропуск Шокина и начинаю сличать листки.
«Фактура бумаги… плотность… шрифт… сответствуют. Печать гербовая… подпись начальника особого отдела… натуральна… чернила… мастика… Ажур!.. Шри-ифт! Строчная буква „р“ – с особенностью! Палочка бледнее кружка. В обоих документах»…
– Что там такое? – Фриновский начинает терять терпение. – Чаганов, что там рассматриваешь?
– Да вот, товарищ комкор, неувязочка тут с этой листовкой выходит. – Мысленно я себе аплодировал.
– Какая ещё, бл*, неувязочка! – Взрывается он, затем спохватывается. – Сержант, да выведи, ты, задержанных!
Люба обречённо, по привычке, закладывает руки за спину, Ощепков бросает испепеляющие взгляды на людей в форме. Курский, как филин, встревоженно поводит большой головой с круглыми глазами из стороны в сторону. Орешкин начинает переминаться с ноги на ногу.
– Эта листовка напечатана на машинке особого отдела. Вот обратите внимание, Михаил Петрович, – Встаю рядом с Фриновским, бесцеремонно оттирая от него начальника 5-го отдела. – на букву «р» здесь и здесь…
У начальника ГУГБ над воротником появилась красная полоса, которая, быстро расширяясь, поползла вверх, огибая грубый шрам от сабельного удара. Курский забегает с другой стороны, немигающе глядит на листки и ещё глубже вжимает голову в плечи.
– Вы – оба! – Брызжет слюной на особистов Фриновский, укладывая улики в карман гимнастёрки (Курский повторяет го движение). – Через час – у меня в кабинете! С докладом! «Ясно, спустит всё на тормозах. Сейчас сварганят задним числом план оперативных мероприятий, где каким-нибудь десятым пунктом идёт – изучение реакции объекта на противоправные действия другого лица и ничего не докажешь».
– Сержант, машину! – Заглянувший на шум охранник кивает головой и скрывается за дверью.
– Михаил Петрович, – встаю на пути шефа уже в коридоре. – прошу отпустить моих людей. Они задействованы в подготовке оборудования для «перелёта». Вы понимаете о чём я говорю…
«Наступает момент истины: как далеко готовы пойти ежовцы в достижении своих планов»?
– Освободить. – Буркнул комкор в сторону и, не оглядываясь, застучал подковками по цементному полу первого этажа.
Вслед за ним бросаются сержанты и Курский с Орешкиным, чуть задержавшись, появляется Толик, вопросительно смотрит на меня.
– В отдел кадров, пиши заявление по собственному желанию. – Сжимаю губы.
Коровьев чуть слышно шуршит парусиновыми башмаками.
«И враг бежит, бежит, бежит… Извинений от особистов, конечно, не дождёшься… как, впрочем, и благодарности от спасённых. За руки держатся несгибаемые борцы с „кровавой гэбнёй“, пожирая друг друга».
– Что стоим? – Не скрываю своего раздражения. – Придётся ведь и за него работать… Или надеетесь на помощь Ландау? (Тревожно переглядываются). Он вам наслесарит…
Люба гордо дёргает плечиком и следует на рабочее место, за ней, как приклеенный, Ощепков.
«Вот чего мне от них дальше ждать? Почуяв безнаказанность сами начнут прокламации сочинять? Может быть, а может и не быть. Одно ясно – свидетели культа „красного маршала“ понесут его светлый образ сквозь года. Будут детям и внукам рассказывать о незабываемых встречах, о том как бы всё стало хорошо, если бы не… Ощепков хоть, в отличии от Ландау, в вузы преподавать не рвался. По мне так, ущерб нанесённый этим „гением“ умам молодых советских учёных многократно превышал пользу от его вклада в науку. Что с ним делать? Застрелить – нет, лучше всего – выпустить, бороться с фашизмом. Через Вену, пока ещё можно»…
Москва, Кремль.
Кабинет Сталина.
Тот же день, позднее
– Скажите, товарищ Ежов, – хозяин кабинета, стоящий в центре комнаты, вместо приветствия направляет на появившегося в дверях гостя прямой мундштук трубки «бильярд». – мы помогали вам на первых порах, когда вы вступали в должность?
– Так точно, товарищ Сталин. – Нарком, обескураженный таким неприветливым приёмом, неожиданно отвечает по старорежимному.
– … Мы вмешивались в подбор ваших кадров? – Тяжёлый взгляд вождя сверху вниз давит на него, создавая полную иллюзию тех разносов, что в 1915-ом году в Тульском запасном пехотном батальоне устраивал рядовому Николаю Ежову отделенный командир ефрейтор Володин.
– Никак нет.
– Тогда вам не на кого пенять… – Сталин поворачивается спиной к наркому и идёт к своему письменному столу, по пути показывая на место с краю за пустым длинным столом для заседаний.
Ежов поспешно садится и следит за каждым движением вождя, который большим пальцем правой руки с жёлтым от табака ногтем частично накрывает чашку трубки, увеличивая тягу, и двумя быстрыми сильными затяжками раскуривает её.
– Я сегодня получил докладную записку… – Сталин берёт со стола и кладёт обратно лист бумаги. – от инструктора ЦК, который курирует подготовку оборудования для перелёта «Северный полюс – Америка» на московских заводах. Вам, товарищ Ежов, известно постановление Политбюро об обеспечении условий для ускоренного и безусловного исполнения заказов, связанных с этим наиважнейшим государственным делом?