Чаганов: Москва-37

– А как же мы, Коба? – Ехидно щурится Киров.

– Мнэ с табой, панимаш, партийны разгавор тягаца трудна, – принимает игру Сталин. – пайду музей таварища Сталина работать, экспанатом. Киров заразительно смеётся, вдруг смех переходит в кашель.

– А если говорить о войне, – хозяин стучит гостя по спине. – то, мы недавно перед майскими праздниками с Димитровым обсуждали этот вопрос. Он написал статью в «Правду» и приходил посоветоваться. Мы немного поспорили, но в основном сошлись: подготовка к войне идёт полным ходом. Говорили об активизации прогерманских элементов в Бельгии, во Франции, в Чехословакии и Австрии, прояпонских – в Китае. Даже в Америке, и в той, фашисты поднимают голову. Договорились, что он подправит статью. В общем, не успел Димитров сдать статью к первому мая. А тут вчера читаю докладную Кольцова Мехлису, где он пишет, что Чаганов самовольно в эфире, вместо того чтобы просто поздравить с праздником, стал вносить предложения и делать оценки международной обстановки…

– Ничего такого там не было! – Снова вскакивает на ноги Киров.

– Знаю-знаю, – Сталин делает успокаивающий жест. – прочитал я запись его выступления. Молодец, настойчивый товарищ. Не вышло с семидневкой через верха, начал атаку снизу… Но я о другом. Там он так уверенно говорит: Китай, Австрия и Чехословакия. Как-то удивила меня такая его уверенность. Подумал, может быть Чаганов доступ к разведсводкам ИНО и Разведупра имеет? Проверил. Нет, не имеет. Да хоть бы даже и имел: ничего такого в них не найдёшь. Пишут о Польше и Румынии, которые могут выставить 600 тысяч штыков на нашей западной границе, о Японии, готовящейся напасть на Дальний Восток. А тут вдруг – Китай, Австрия, Чехословакия и именно в этом порядке. Это точь-в-точь цитатата из моего выступления на Политбюро. Он что, знает о чём мы на заседаниях Политбюро говорим.

– Ты же не думаешь, Коба, что я с Чагановым этим делюсь? – Киров обиженно засопел и набычил голову.

Их глаза встретились.

– … Хорошо, – Сталин поднимается с кресла и прекращает затянувшуюся дуэль взглядов. – верю, что ты в этом чист. Мы сейчас должны быть уверены друг в друге как никогда. Давай пройдёмся.

– Смотри, Мироныч, – продолжил хозяин, когда они вышли на дорожку, идущую вокруг здания. – если ты… (Киров резко поворачивает голову к собеседнику) так как ты не говорил об этом с Чагановым, выходит он – весьма разносторонняя личность: кроме выдающихся достижений в электротехнике… ты слыхал, мне на днях доложили, что в его СКБ создан вычислитель для управления артиллерийским огнём, который лучше, чем имеет «Сперри». Как это может делать один человек с десятком помощников?… Международную обстановку понимает лучше Димитрова… Что если, всё таки, подсовывают его нам? Не наши, конечно. Из заграницы. Не жалеют своих секретов, чтоб получить своего человека в нашем руководстве.

– Не-ет, не может такого быть! – Киров хлопает ладонью себе по бедру. – Коба, наш он человек. И доказал это уже не раз. Не знаю чем тебе доказать, но я чувствую это. И потом, ему всего двадцать три года. Кто, когда и где его в шпионы готовил? Небось, Ежов уже всю его короткую жизнь по минутам разобрал.

– Верно, материала собрано немало. – Сталин бесстрастно смотрит себе под ноги. – Ещё Ягода начинал собирать. Кроме голословных сомнений в том, был ли Чаганов секретным сотрудником оперода до покушения, ничего нет. Его знакомые, кого удалось найти, в один голос утверждают – это тот самый человек, кого они знали раньше. Вся его жизнь была на виду, в коллективе: шайка беспризорников, школа-коммуна, студенческая коммуна.

– Вот видишь!

– … Ежов думает, что Чаганов был завербован в Америке троцкистами, а в Испании встречался со своей связной, некоей Мириам Гольдман, дочерью американского друга Троцкого с дореволюционных времён.

– У него все троцкисты и шпионы… Повторяю, я за Чаганова ручаюсь головой.

– … Ежов приходил вчера ко мне, просил разрешить арест Чаганова. – Сталин останавливается у ровного ряда ёлочек и берёт в руку ветку одной из них.

– А ты? – Киров исподлобья смотрит на вождя.

– … А я попросил его не прыгать через голову Пятницкого, – теребит мягкие светло-зелёные иголочки, подносит к лицу и с удовольствием вдыхает их смолистый аромат. – если он не возражает, тогда с делом ко мне – буду включать вопрос в повестку заседания Политбюро. А что ты хотел? Нарком Ежов – в своём праве.

– О каком праве ты говоришь? – Почти кричит Киров. – Он сам ни на секунду не верит в виновность Алексея. Это же шантаж! Он так добивается себе места в Политбюро. Будто говорит: «Введёшь меня – и нет никакого дела, не введешь – переметнусь к твоим врагам».

– Да, это возможно… – Сталин двигается с места и тянет за собой спутника. – как и то, что время терпит, изменить состав Политбюро можно лишь на пленуме ЦК. Но его угроза – вполне реальна и нам надо действовать осторожно. Пойми, Мироныч, на карту поставлена судьба страны и нет такой жертвы на которую бы мы не пошли ради её блага.

– Если мы отдадим Чаганова, то следующим за ним буду я. И плакало наше большинство в Политбюро.

– … Заладил. – Недовольно хмурится вождь. – Возьмём дело на контроль секретариата ЦК, создадим партийную комиссию. Потребуем железных доказательств. Вот только будет плохо если Ежов найдёт у себя микрофоны, тогда отбиться от обвинений в шпионаже будет трудно.

– Мы что же всё свалим на парня? – Киров хватается за рукав вождя.

– Не мы, а ты. И не свалишь, а ответишь, что ни о какой прослушке не знаешь. – Жёстко рубит слова Сталин и освобождает руку. – Нам народ доверил судьбу страны, а ты нюни распускаешь. (И уже мягче). С Чагановым твоим, если правильно будет себя вести, ничего не случится, в самом плохом случае окажется ненадолго в своём же КБ в другом, правда, качестве. Поговори с ним, объясни ситуацию, проинструктируй людей, тех что были с ним на связи. И всё, закончили с этим.

Москва, ул. Большая Татарская, 35.

ОКБ спецотдела ГУГБ.

12 мая 1937 года, 12:00

Сворачиваю с Новокузнецкой улицы в Вишняковский переулок и вижу в его конце «заводскую проходную, что в люди вывела меня». Этой ночью закончил отладку микромощной УКВ ЧМ радиостанции и проверку радиоканала между дачей Молотова в Мещерино и дачей Кирова в Горках. Теперь голоса из гостиной Ежова без задержки несутся в комнату связи, оставшуюся с тех времён, как здесь в старом поместье на берегу Пахры доживал свои дни Ленин. Закончил, поговорил с дежурным в пункте прослушки в Мещерино и тут в комнату зашёл смущённый Киров…

Последовавший за этим разговор меня потряс. Сидя затем на заднем сиденье «эмки», везущей меня обратно в Москву, и перебирая в памяти свои заслуги, сильно себя жалел.

– Выходит, после всего, что ты сделал для них сделал, – нашёптывал мне на ухо сладким голоском, неведомо откуда взявшийся в моей голове, жирный тролль-троцкист. – построил локатор, раскрыл заговор военных, Кирова спас, а они тебя выбрасывают на помойку, как… как, не знаю выбрасывают ли сейчас что-нибудь на помойку, ненужную вещь. Позор джунглям!

Захожу домой, полуголая Катя с коричневым фингалом, что её непортит, вся в слезах, бросается мне в объятья. Оказывается у неё тоже неудачный день: арестован Жжёнов, прямо на репитиции. Прижимаю палец к её губам и лишь позднее, в кровати, удалось узнать детали (их поведала Кате её подруга-машинистка): по дороге из Сибири в Москву «Жорик» ехал в одном купе с американским дипломатом и вёл с ним, по свидетельству других соседей, «интимные беседы». Похоже, всё таки, в первоначальном понимании слова интимный. Эта история, или, скорее, Катино жаркое дыхание, её нежное тело и последовавшая за этим разрядка, несколько успокоили меня.

«В самом деле, ничего же ещё не произошло. Жжёнов на нарах – я на свободе, с его подругой. Да и техническими новинками ни к лицу бахвалиться: локатор бы и без меня построили, Тухачевского бы сами прищучили, Кирова нет – не спасли б, но так он и обещал драться за меня до конца. Теперь – Жжёнов, окончил школу с физико-математическим уклоном, закончил образование в цирковом техникуме на акробатическом отделении. Зачем пообещал помочь? Добренький очень? Ну так поэтому у меня и релюхи тырят со склада. Руководитель должен быть как кремень, если надо для выполнения поставленной задачи, должен без колебаний послать кого-то на смерть, прикрывая отход основных сил»…