Страница 31 из 38
На поверхности земли их ожидал целый отряд матросов с «Капитана Седельникова» под предводительством одного из офицеров.
Русинов и Нерпин, не дождавшись возвращения командира, по следу лыж добрались до входа в шахту и, найдя записную книгу профессора, спешно вернулись на берег и вызвали подкрепление.
С судна даже свезли одну пушку и взяли ее с собой на всякий случай, а матросы были вооружены.
Появление путешественников из шахты было встречено радостными криками команды.
Жуков, проделав свои магические движения перед лицом рамиса, дал ему большой кусок шоколада и приказал опускаться.
Одев спасенных в запасные меха, оставшиеся в лагере на перевале, все вернулись на пароход, последний раз кинув взгляд на проклятую долину, где нашли себе могилу почти все сосланные на о. Гарвея женщины и где под толстым покровом снега и льда покоилась не выдержавшая суровой полярной зимы мать Ольги Константиновны.
«Капитан Седельников», опасаясь погони подводных лодок кампартов, взял курс не на о. Эндерби, но на северо-восток, к земле Деликсанта и, только пройдя этот гористый берег, приказал переложить руль на левый борт.
Через четыре года после описанных событий в газетах всех стран появилось сообщение, что срок ссылки суфражисток окончился.
Соединенная эскадра под командой английского адмирала отправилась за сосланными, но, проблуждав пять дней южнее о. Эндерби, нигде не нашла земли и принуждена была возвратиться к мысу Доброй Надежды.
О. Гарвея исчез.
Он погрузился в пучину полярного океана вместе с пришедшими на землю с иного мира кампартами, с порабощенными ими рамисами и истязуемыми атрами, источившими землю, скованную вечными льдами.
На месте твердой земли мороз нагромоздил ледяные поля и горы, и на них по-прежнему царила смерть, бледным призраком блуждая по мертвенно-молчаливой полярной пустыне, таящей в недрах своих могил тех, кто, отбросив грезы о справедливости, с мукой шел навстречу преступлению и бесстрашно — на страдание и гибель.
ГРЯДУЩАЯ БОРЬБА
Завтрашняя повесть
I
Два инженера
Это случилось давно.
Лет через сто после казни последней суфражистки.
Ее тогда возили по всем городам мира и для позора выставляли в прозрачном ящике для всеобщего обозрения на площадях. Это жуткое предсмертное путешествие было окончено в Париже, на площади Согласия, и, казалось, вековая борьба за права женщины-человека и гражданина завершилась не в пользу женщины.
Была ночь, темная и безлунная.
На высоком помосте, украшенном цветами, дорогими коврами и пестрыми материями, был водружен стеклянный ящик, к которому стеклись толпы праздного и жестокого народа. Люди усеяли своими хищными телами решетку Тюльери, пьедесталы угловых статуй, старые каштаны и клены Елисейских полей в ожидании казни.
По сигналу невидимого распорядителя на площади погасли все фонари, и только стеклянный ящик был освещен розоватым светом, ласковые лучи которого озаряли бледное лицо и исхудавшую фигуру пожилой женщины со строгими серыми глазами и крепко сжатыми губами.
Подали газ.
В страшных корчах начало извиваться это измученное и затравленное тело, а через мгновение стало исчезать так же бесследно, как исчезает утренний туман с поверхности озера, когда на горизонте медленно начинает вставать солнце.
От того позорного дня прошло сто лет, и за это время европейские народы исполнили свою высокую историческую задачу. Они уничтожили все народы Азии, мечтавшие о владычестве над миром.
Какой-то ученый подал совет заразить территорию Азии зародышами гигантского плесневого грибка. В течение очень короткого времени плесень покрыла весь материк толстым слоем беловато-желтой слизи и пушистых, ползущих все дальше и дальше ростков. Ядовитая плесень уничтожала леса и селения, всасывала в себя реки и озера, убивала людей, въедаясь в их кожу и обвиваясь ядовитыми ростками вокруг сердца.
Уже через пять лет Азия представляла собой пустыню, перерезанную горными хребтами, и в этой жуткой пустыне умирал раскинувшийся на необозримом пространстве слизистый паразит, заражая ядовитым зловонием воздух и пропитывая гниющими соками почву.
Именно в это время и произошли роковые события.
Было лето.
В этот период на Земле ничего не изменилось. Только пустели дворцы промышленных королей, управлявших планетой. Откуда они взялись, никто не знал, и никто не думал сопротивляться им. Они были могущественны, а стеклянные ящики — место казни для недовольных и протестующих — высились на площадях больших городов.
Недалеко от Петрограда, на одном из озер, с утра наблюдалось большое оживление.
Вокруг построенного на одинокой скале великолепного замка из гранита и розового мрамора сновали парусные яхты и моторки, нагруженные цветами и гирляндами из зеленых ветвей.
Солнце поднялось уже достаточно высоко, когда из-за горизонта выплыло большое воздушное судно. Оно казалось ослепительно белым в лучах яркого солнца и быстро приближалось. Через несколько минут с громким воем сирены судно скользнуло на желоб помоста, высящийся над замком.
Из аппарата вышел совсем еще молодой, невысокого роста, коренастый красивый человек.
Некоторое время он стоял рядом со своим судном и смотрел мрачными и холодными глазами вниз, на озеро, откуда с лодок и яхт ему махали шляпами и цветами, что-то воодушевленно и громко кричали, широко разевая рты.
— Это английский инженер Джемс Брайтон! — громко закричал штурман большой моторной лодки. — Он изобрел конденсаторы для человеческой энергии, а теперь проектирует постройку тоннеля через центр Земли. Это гений, друзья! Настоящий гений!
Эти слова, сказанные слишком громко и с такой гордостью, что она казалась неестественной, предназначались для сидящего на корме человека, одетого в серый костюм туриста, фамилия которого была Гремин.
— Джемс Брайтон? — повторил он и поднял к глазам бинокль. — Да, я его таким себе и представлял.
— Что ты говоришь? — спросил штурман, которого звали Морис Брабант.
— Нет, ничего! Я разговаривал со своей спутницей, — ответил Гремин. — Послушай, Нина, тебе не надоела здешняя публика?
— Нисколько, — ответила молодая девушка. — Я в восторге! Ничего подобного я не предполагала встретить.
И действительно, зрелище было пестрое и интересное.
Все судно было переполнено женщинами. Это были мотыльки, блестящие, переливающиеся всеми цветами радуги птицы, сказочные восхитительные цветы, то пленительно нежные, то вызывающе дерзкие, благоуханные и яркие. Драгоценные шелковые манто, вышитые золотом и драгоценностями, платья из легких, напоминающих паутину материй; перья невиданных птиц, туфли, усеянные драгоценностями, бесценные ожерелья, броши и серьги — все это сверкало и переливалось, споря блеском и разнообразием оттенков с огнем прелестных, хотя и подведенных, глаз и свежестью капризных ротиков и нежной кожи, слегка тронутой румянами.
Они весело щебетали и говорили пустяки, пересыпая слова стихами и музыкальными фразами, произносимыми нараспев. А Морис Брабант снял шляпу и приветствовал их небрежным движением руки.
— Что делают эти нарядные дамы? — спросил, обращаясь к штурману, Гремин.
— Они прибыли в замок английского инженера за три дня до его приезда, и теперь будут украшать обеды и рауты и развлекать гостей веселыми разговорами, танцами, пением и музыкой.
Моторная лодка подошла к пристани замка. Нарядные женщины выпорхнули на устланный коврами и украшенный цветами помост, не переставая щебетать, и в это время появился владелец замка.
Его бледное, утомленное лицо было холодно, а глаза с разочарованным и презрительным взглядом скользили по прическам и платьям, не останавливаясь ни на минуту.
Вдруг он выпрямился и с удивлением поднял голову. Еще через мгновение он слегка улыбнулся и почтительно поднял шляпу, подойдя к самым сходням и глядя на девушку, оставшуюся в лодке.