Мой Бабаян

В пабе сидела еще одна парочка. На наше гоготание они ответили демонстративным выходом из заведения.

– Слушай, так в нашем распоряжении целое заведение! Аленка, этот вечер посвящен тебе! Этот паб арендован для нашего рандеву! Заказывай песню!

– «Владимирский централ»! – пульнула зеленоглазая.

Кто этот зрелый мужчина, что подсадил тебя на эту тяжелую, в смысле текстов и грусти, музыку? Она о нем не говорила. Видимо, болезненное было расставание.

Судя по ее рассказам, она вела бизнес. Видимо, это он купил ей вендинговые автоматы, в которых было все: и вода, и снеки, и шоколадки, и даже фотобудка. Странно, что разработчики этого чуда не вставили в него сауну и возможность одной кнопкой вызывать путан. В этом случае агрегат был бы популярен. Но по факту обслуживание выходило излишне дорогим, а владелец помещений, где размещались автоматы, оказался не слишком порядочным. Очередное повышение аренды он бы отменил, но вот мотивации у него мало, «понимаешь?». И Аленка все понимала.

Она волновала и манила. Она дурманила и опьяняла. Но ей хотелось выбирать себе партнеров по любви, а не по выгоде. А он, арендодатель, уж больно был страшненький. Аренду не вытягивала, и в итоге автоматы торговый центр конфисковал в счет уплаты задолженности. Таким образом обломалась карьера бизнесвумен. И Аленка пошла торговать тем, чем торговать проще всего, – красотой.

Модельное агентство с радостью приняло милое создание и разглядело в ней талант к профессии. Пошли фотосессии ангелочков, страстные эмансипированные фото доминирования и много-много секса в объективе. Больше ничего Аленка пока не рассказывала. Видимо, самый отврат по ее шкале мерзости лучше было не вскрывать. Не в той степени доверия находимся. И я все понимал. Всему свое время.

Мы доехали до соседнего района по единственной двухполосной дороге через пробку, отчего я немного приуныл. Но подъезжая к ее дому, почувствовал волнение, переходящее в возбуждение. Руки скользили по рулю, а фантазия рисовала линии ее бедер и груди. Пальцы уверенно схватили черный обруч, а фантазия нарисовала, как направляю ее кисти к своему «Егорке», – она его обхватывает. Звучала громко музыка, настроение было приподнятое у обоих, хотелось жить и сообщить всем об этом.

Припарковался. Резко повернулся и прижался через подлокотник к ней, впившись пересохшими губами в ее влажные лепестки, срывая поцелуй. Влез под блузку, нашел пару симпатичных малышек, готовых к общению. Джина вызывать не было нужды – он был готов к услужению и давил джинсы с такой силой, словно намеревался без разрешения натворить чудес. Перелез через сидение на диван второго ряда, она пристально посмотрела, хмыкнула, приподняв плечи, и перевалилась через барьер сидений, разделявший нас.

– Хочу тебя! – проговорил я сквозь зубы, задыхаясь.

– Возьми… – шепнула, пылая, Алена.

Одежда словно соскользнула с нас – так быстро и незаметно ее сняли. По колонкам стучала попса. Такая незатейливая, радужная. Все было легко, все возможно. Это мгновение безраздельно принадлежало нам. Так жадно мне давно не хотелось осквернить пуританские устои. Мой котелок набух и, как чайник, начинал свистеть и пульсировать. Зайдя в ее гавань, чувствовал толчки крови, бьющей в самый кончик, сквозь толщу из чувственности, из страсти, мяса и кожи. Ее тело послушно изгибалось подо мной, отдаваясь целиком. Мне хотелось еще, еще, еще! Окна запотели. Душили себя – жадно дыша, съели весь кислород. Оттого голова пошла кругом и мы оторвались от реальности. Алена прижимала меня так сильно к себе, что чувствовал, как растворяюсь в ней. Неморгающие зеленые глаза пугали и одновременно с тем разжигали сильнее.

Я взорвался бурной канонадой залпов, огласивших победу над синдромом Робинзона Крузо, – девственность не вернулась ко мне на необитаемый остров.

– Ты меня покорил, – спокойно сообщила, не меняя позы радушной любовницы, Алена.

– Чем?

– Тем, что отремонтировал тачку. Не должен был, но сделал. Думала – треп.

– Она еще нуждается в ремонте, так что не забывай об этом, – помолчав, добавил: – Не умею принимать похвалу, спасибо. Все как-то кажется, это не про меня; или кажется, подтаю и расслаблюсь. Дурная привычка принижать свои заслуги перед людьми, делающая мои поступки бессмысленными и невесомыми.

– Пойдем ко мне, все же покажу свою квартиру.

Подъезд не выглядел убого, дом был новый, и в нем еще не кипели страсти пубертатного периода. Этому подъезду еще предстояло взрастить диких до безумства детишек, способных осквернить стены информативными сообщениями, – кто кому дал и кто лучше сосет. А пока стены подъезда были девственны и пахли недавней отделкой друзей из ближнего зарубежья.

Лифт был страшен. В момент заселения, примерно два-три года, кабина лифта остается обшитой фанерой для сохранности приличного вида. Вот тут-то на фанере и был весь фольклор преимущественно узбекско-таджикской направленности. Можно увидеть слева рекламу «строителей-профессионалов», причем ошибки были не только в описании работ, что выполняют оные, но и в номерах телефонов, на которые отвечали не Нурланы и Беки, а ничего не подозревающие Тамары Васильевны и Элеоноры Андреевны. Справа – социальные успехи государства, описанные в виде номеров социально малоответственных представительниц интимной профессии, по сути, того же строительного призвания. Только эти выдающиеся особы позволяли мужчинам-строителям скидывать свой груз усталости и напряженности, а не кирпичи с крыш. Что важно! Можно сказать, если бы не путаны, – дому не стоять! И они, путаны, – фундамент и каркас любой стройки. И неважно, стройка дома или коммунизма.

Лифт браво взлетел на 15-й этаж, открыв двери с жутким шумом, словно спартанцы раздвигали тесно прижатые друг другу щиты в черепахе. Те же желтоватые стены подъезда с претензией на шик, правда, шик в Туркменистане. Далее длиннющий, как в общежитии, коридор, с раскиданными по обе стороны, все как одна, дверями квартир. «Муравейник, в нем душно» – все, что подумалось.

– Заходи! – звонко сказала Алена, бряцая ключами в замке. Распахнув широко и задорно свой личный клон типичной дешевой двери из тончайшего, как фольга, листа металла, она зашла, включила свет. Привычным движением резво скинула обувь. И пошла убирать то, что приличная девочка не должна была разбрасывать по квартире.

Трусы были буквально везде: на диване, на тумбе с телевизором, на подоконнике, на кухне. Трусы разных форм и расцветок пестрили, как государственные флаги, разделявшие квартиру на независимые территории. Своеобразная карта национальных побед на сексуальном поприще. Здесь был нигериец, тут Молдова, а это немец. Или, быть может, квартира походила на музей спортивных достижений, участие в которых поощрялось медалями, а вместо традиционных атласных лент прекрасные трусики?

Алена была рассеянна, и потому несложно представить, как образовывался этот бардак. Занимаясь одним, она могла быстро переключиться на другое, забыв напрочь о первом. Видимо, она несла одежду на кухню с мыслью: надену там. Пока натягивала кружевное белье на упругие бедра, решила: сегодня среда, так что надену, пожалуй, другие, желтые… или зеленые. И уже выбирала среди груды тоненькой и легкой интимной одежды подходящий фасон и цвет.

– Хорошая уютная квартира! – так говорят про то, о чем нечего говорить. Тесная однушка. Условный, без дизайнерской мысли, интерьер. Ремонт на быструю руку от тех же Фурухченов с руками не из плеч. Для нее эти двадцать три квадратных метра – предмет гордости, это ее достижение самостоятельности. Ее победа над прошлым и, возможно, над будущим. И не важно, что в настоящем она проигрывает, лишая себя небольшого скромного женского счастья от мелочей, променянных на двадцать пять лет ипотеки. Мы все в душе Наполеоны. Готовы проиграть битву для победы в войне.

– Чай, кофе? – живо поинтересовалась Алена.

– Чай, зеленый.

– Барин, у нас только черный! – посмеялась надо мной вконец расслабившаяся Аленка. Она раскрывалась именно так, как мне виделось в первый день знакомства. Она не пыталась быть кем-то, не старалась держать марку, и ей не нужно было накручивать себя. Рубеж пройден. Так что либо я растворюсь на следующий день в воспоминаниях, либо увижу, какая она есть. И видел: полная удовлетворенности кошка чуть ли не пела.